Читать интересную книгу Кризис психоанализа - Эрих Зелигманн Фромм

научные публикации Ференци и его участие в психоаналитическом движении.

Несомненно, последний период жизни Ференци, началом которого можно считать публикацию книги «Genitaltheorie» (Таласса) и совместной с Ранком работы «Entwicklungsziele» (Цели развития), был весьма противоречивым. Именно в эти годы Ференци выдвинул ряд новых идей, которые в то время были сочтены фантастическими, революционными, преувеличенными, необоснованными и т. д.

Более того, в нескольких случаях сам Ференци должен был отозвать или изменить только что высказанные идеи; было также широко известно, что Фрейд занял довольно критическую позицию в отношении многих – хотя далеко не всех – идей Ференци.

Все это создало крайне неблагоприятную атмосферу, сделавшую весьма затруднительной какую-либо объективную переоценку того, что в идеях Ференци было полезным и сохраняющим свою ценность.

Если бы теперь взгляды д-ра Джонса не остались бы оспорены мной, предоставившим всю переписку Фрейда и Ференци для биографии, могло бы возникнуть впечатление, будто я, литертурный душеприказчик Ференци, один из его учеников и близкий друг, согласен с ними. Это определенно создало бы у психоаналитической общественности ощущение, будто работы Ференци последних лет – когда, согласно д-ру Джонсу, его психическое здоровье пришло в упадок – не заслуживают внимания. На мой взгляд, имеет место как раз обратное. В поздних работах Ференци не только содержится предвидение развития психоаналитической техники и теории на 15–25 лет вперед, но и представлены идеи, которые могут пролить свет на проблемы настоящего или даже будущего.

Только по этой причине я хотел бы заявить, что я часто виделся с Ференци – один или два раза в неделю – во время его последней болезни, злокачественной анемии, которая привела к быстро прогрессирующей дегенерации связок. У него вскоре возникло расстройство координации движений, последние несколько недель он был прикован к постели, а несколько дней в конце его приходилось кормить; непосредственной причиной смерти стал паралич дыхательного центра. Несмотря на усиливающуюся физическую слабость, его разум оставался ясным; он несколько раз подробно обсуждал со мной свои разногласия с Фрейдом, строил планы того, как переработать и расширить свой доклад для последнего Конгресса, если когда-нибудь еще сможет держать в руке перо. Я виделся с ним в последнее воскресенье его жизни, и даже тогда он, хотя и был очень слаб, сохранял совершенно ясный рассудок.

Несомненно, как и у каждого из нас, у Ференци были некоторые невротические черты, среди них обидчивость и острое желание быть любимым и оцененным, верно описанные д-ром Джонсом. Кроме того, возможно, д-р Джонс при постановке диагноза имел доступ не только к тем источникам, на которые он ссылается. Тем не менее, на мой взгляд, основное разногласие между д-ром Джонсом и мной заключается не столько в фактах, сколько в их интерпретации, что по крайней мере отчасти следует отнести за счет определенных субъективных факторов. Имеют ли наши расхождения другие источники или нет, я хотел бы предложить, чтобы в настоящее время наше несогласие было зафиксировано, оставив следующим поколениям поиск истины.

Ваш М. Балинт».

Ответ д-ра Эрнеста Джонса:

«Я, безусловно, сочувствую довольно неловкому положению д-ра Балинта. Естественно, мне и в голову бы не пришло сомневаться в правдивости его воспоминаний или точности его наблюдений. Впрочем, он не указал, что они вполне сопоставимы с более серьезным диагнозом, поскольку для страдающих паранойей характерно обманывать друзей и родственников, проявляя в большинстве случаев полную ясность мышления.

Не ожидаю я и что д-р Балинт подвергнет сомнению мою собственную добросовестность. То, что я писал о последних днях Ференци, основывалось на достойном доверия свидетельстве очевидца.

Оценка ценности последних работ Ференци, как справедливо отмечает д-р Балинт, противоречива. Я всего лишь привел мнения, твердо высказывавшиеся Фрейдом, Эйтингоном и всеми, кто, как мне было известно в 1933 году, был подвержен влиянию определенных субъективных факторов.

Эрнест Джонс».

Письмо Балинта едва ли нуждается в комментариях. Перед нами очень достойный и интеллигентный человек, ученик и близкий друг Ференци. Он чувствует обязанность представить факты, как он их видел, и опровергнуть утверждение Джонса о предполагаемой психической болезни своего учителя – «параноидной шизофрении». Он указывает на то, что Ференци, страдавший злокачественной анемией, до последнего дня сохранял ясный рассудок. Это однозначное утверждение, предполагающее, что заключение Джонса ложно. Однако как Балинт выражает свои поправки? Он начинает с заявления о том, что работы Ференци последнего периода были «весьма противоречивы», «революционны», «фантастичны», «преувеличены» и «безосновательны». Затем он подчеркивает, что поправляет утверждения Джонса только в качестве литературного душеприказчика, чтобы предотвратить потерю интереса общественности к последним работам Ференци. За констатацией факта здравости рассудка Ференци следует признание у него невротических черт; Балинт оговаривается, что Джонс мог иметь доступ к другим источникам для постановки диагноза, о которых не упомянул. Наконец, противореча собственному главному утверждению, Балинт заканчивает предположением, что задача выяснения правды должна быть доверена следующему поколению. Эта отсылка к другим (неназванным) источникам не соответствует здравому смыслу. Если у Балинта – психиатра – не было сомнений в здравом уме Ференци, то как можно допустить, что «другой источник» мог прийти к противоположному заключению, особенно учитывая, что Джонс не приводит никаких свидетельств этого другого источника, что он мог бы сделать и не называя имени, если бы такой источник существовал, по крайней мере, как серьезный свидетель.

Если бы такое уклончивое и смиренное письмо было написано менее значительной личностью, чем Балинт, или в условиях диктаторской системы, чтобы избежать тяжких последствий или ради спасения свободы и жизни, все было бы понятно. Однако, учитывая, что письмо было написано известным психоаналитиком, живущим в Англии, оно только показывает степень давления, которое препятствовало даже самой мягкой критике одного из лидеров организации.

* * *

Может показаться, что ответственность за бесплодие ортодоксальной психоаналитической мысли следует приписать исключительно Фрейду. Однако это, несомненно, заключение необоснованное. В конце концов, тех аналитиков, которые подобным образом покорялись, никто к этому не принуждал, они были свободны думать так, как хотели. Самым худшим, что могло с ними случиться, было бы изгнание из организации; были ведь и те, кто совершил «отчаянный» шаг без всяких неприятных последствий, если не считать обвинений бюрократии в том, что они не психоаналитики. Так что же препятствовало такой решительности?

Одна причина очевидна. Фрейд создал систему, на которую нападали и которую высмеивали почти все «респектабельные» профессионалы и сторонники академической науки, поскольку в то время Фрейд бросал вызов многим табу и привычным идеям. Отдельный психоаналитик чувствовал себя неуверенно во враждебном окружении, поэтому естественно, что он искал источник силы в принадлежности к организации, благодаря чему чувствовал