…Ко времени, когда гражданин Трифонов Павел был облачен в строгий костюм из прессованной крашеной бумаги и увозил его медленный катафалк, – он был исполнен уже состояния совершенной ни-к-чему-не-причастности. Его сознание фиксировало остраненно ток мыслей, и в остраненности этой подобно было сознанию маленького ребенка, когда, присев на корточки около городской лужи, следит перетекание по ее поверхности радужных бензинных разводов.
Но содержание мыслей было не детским вовсе. И вряд ли бы вообще Павел мог указать возрастной период, в который он имел склонность созерцать такого рода материи. Ну разве что очень краткий… но, видимо, особенное состояние сознания, в котором он пребывал, имело свои права. (…Мы сами того хотели. Все наше общество навязывает нам жить, как будто по учению саддукеев. Навязывает вольно или невольно, насильственно или исподволь. Что общего мы можем иметь с адептами иудейской секты, с которой спорил, на суде тысячника, мой покровитель небесный? Разве не противоположная вера у нас, чем у них, которые утверждали: «ни духа, ни ангела, ни воскресения»?[1] Но мы теперь так живем, как будто не рассматриваем уже себя как неповторимых и вечных. Мы существуем, как просто популяция в дебрях виртуального леса. И каждому не нужен теперь свой ангел хранитель. Нас охраняет Механический Ангел. Один на всех. И перед которым мы все равны.)
Павел не почувствовал боли. Ужасный жар крематорной печи казался ему теплом. Приятным теплом камина, когда протягивают к огню озябшие усталые руки.
А самого себя он чувствовал в этот миг свечой.
Оплывающей…
2002
Примечания
1
«Ибо саддукеи говорят, что нет воскресения, ни ангела, ни духа…» (Деяния Св. Апостолов, 23:8.)