Наконец он обернулся к ней, широко раскинув руки. Дженни бросилась в его объятия, страстно прильнула к нему, взволнованно бормоча:
– Батюшка! Я так соскучилась! Не видела вас почти два года! Вы здоровы? Хорошо выглядите… Почти не изменились за все это время!
Мягко разомкнув руки, обвивавшие его шею, лорд Меррик слегка отстранил от себя дочь, осматривая растрепанные волосы, розовые щеки, сильно измятый плащ. Дженни внутренне сжалась под долгим испытующим взглядом, молясь, чтобы отец одобрил увиденное, и надеясь, что при посещении аббатства аббатиса дала ему благоприятный отзыв.
Два года назад Дженни из-за ее поведения отослали в аббатство; год назад туда же отправили Бренну в целях безопасности, пока лэрд был на войне. Попав под жесткое руководство аббатисы, Дженни пришлось признать превосходство монахини и попытаться исправить свои недостатки. Но пока отец разглядывал ее от макушки до пят, она все гадала, что же он видит – юную леди, какой она стала теперь, или непослушную девчонку, какой была два года назад. Но вот он вновь посмотрел ей в лицо, и в его голубых глазах промелькнула улыбка.
– Ты стала женщиной, Дженнифер.
Дженни немедля воспрянула духом; подобное замечание из уст немногословного отца означало высокую похвалу.
– Я и в другом изменилась, батюшка, – заявила она, сияя от удовольствия. – Я очень переменилась.
– Да не так уж и очень, моя девочка. – Подняв лохматые седые брови, он многозначительно посмотрел на короткую накидку и плат, которые она, позабыв, держала кончиками пальцев.
– О! – воскликнула Дженни, смеясь и торопясь объяснить. – Я играла в прятки… э-э-э… с детишками, а головной убор не помещался под капюшоном. Вы видели аббатису? Что рассказала вам матушка Амброз?
В его хмурых глазах блеснули смешинки.
– Она рассказала мне, – сухо ответил он, – что у тебя вошло в привычку сиживать вон на том холме, глазеть вдаль и грезить, что хорошо мне знакомо, милочка. Она рассказала мне, что ты склонна клевать носом посреди мессы, если священнику заблагорассудится проповедовать дольше, чем тебе кажется нужным, что мне также вполне знакомо.
Сердце Дженни сжалось из-за предательства аббатисы, которой она так восхищалась. В некотором смысле мать Амброз сама была лэрдом огромного собственного поместья, распоряжалась доходами с земледельческих и скотоводческих ферм, принадлежащих процветающему аббатству, председательствовала за столом, когда случались визитеры, и справлялась со всеми другими делами, касавшимися как мирян, трудившихся в аббатстве, так и монахинь, живущих в затворничестве за его высоченными стенами.
Следующие слова отца рассеяли разочарование.
– Мать Амброз поведала мне также, – признался он с грубоватой гордостью, – что у тебя на плечах голова, достойная самой аббатисы. Она заявила, что ты настоящая Меррик до кончиков ногтей, с отвагой, которой хватило бы, чтобы стать лэрдом клана. Но ты им не станешь, – предупредил он, разбивая самую тщетную мечту Дженни.
Дженни с трудом удержала на устах улыбку, стараясь не чувствовать боли, которую ей причиняло лишение этого права – права, обещанного ей, пока отец не женился на вдовевшей матери Бренны и не получил по условиям сделки трех пасынков.
Старшему из братьев, Александру, суждено занять положение, по праву принадлежащее Дженни. Само по себе это было б не так трудно перенести, если бы Александр оказался добрым или хотя бы честным, но он вероломный интриган и лжец; Дженни знала это, а отец с кланом не знали. Через год после переезда в замок Меррик он принялся распускать о ней небылицы, столь клеветнические и грязные, но столь искусно сплетенные, что несколько лет спустя восстановил против нее весь клан. Ее не любили сородичи, и это причиняло невыносимые страдания. Даже сейчас, когда родичи глядели мимо, словно показывая, что она для них не существует, Дженни приходилось сдерживаться, чтобы не молить о прощении за то, чего она никогда не делала.
Уильям, средний брат, походил на Бренну, нежную и робкую, а Малькольм, самый младший, был таким же злобным и подлым, как Александр.
– А еще аббатиса сказала, – продолжал отец, – что ты вежлива и мила, но у тебя есть и характер…
– Она так сказала? – переспросила Дженни, отвлекаясь от мрачных мыслей о сводных братьях. – Правда?
– Правда.
В обычных обстоятельствах Дженни обязательно возликовала бы от подобного ответа, но, глядя в лицо отца, заметила, что оно стало таким мрачным и напряженным, каким она никогда его прежде не видела. Даже голос звучал глухо, когда он проговорил:
– Хорошо, что ты свернула с опасной дорожки и стала такой, какая ты есть, Дженнифер.
Он помолчал, точно не имел ни сил, ни желания продолжать, и Дженни мягко подтолкнула его:
– Почему, батюшка?
– Потому, – проговорил он, сделав долгий глубокий вдох, – что будущее клана зависит от твоего ответа на мой следующий вопрос.
Слова его отдались в ее душе трубным гласом, будто их прокричали горны; голова Дженни пошла кругом от волнения и радости. От счастья она с трудом верила своим ушам. Все было так, словно она сидела высоко на холме, возвышающемся над аббатством, погрузившись в свои излюбленные грезы, в которых отец неизменно подходил к ней и говорил: «Дженнифер, будущее клана зависит от тебя. Не от твоих сводных братьев. От тебя». Перед ней открывалась возможность, о которой она мечтала, – возможность продемонстрировать членам клана свою храбрость и снова завоевать их любовь. В тех дневных грезах ее всегда призывали к свершению невероятно отважного подвига, некоего смелого и опасного деяния, скажем, перелезть через стену замка Черного Волка и захватить его в одиночку. И какой бы невероятной ни оказывалась эта задача, она никогда не сомневалась и не колебалась, принимая вызов.
Дженни испытующе глядела на отца.
– Чего вы от меня хотите? – с готовностью спросила она. – Скажите, и я сделаю! Сделаю все…
– Ты согласна выйти замуж за Эдрика Макферсона?
– Что-о-о? – выдохнула перепуганная героиня дневных грез. Эдрик Макферсон был старше отца – иссохший, устрашающего вида человечек, который с тех пор, как она превратилась из девочки в девушку, поглядывал на нее так, что у Дженни мурашки бежали по коже.
– Согласна или нет?
Тонкие золотисто-каштановые брови Дженни сошлись на переносице.
– Зачем? – спросила никогда не сомневающаяся и не колеблющаяся героиня.
Лицо отца омрачило странное, затравленное выражение.
– Мы потерпели поражение в Корнуолле, малышка, потеряли половину своих людей. Александр убит в бою. Он умер как настоящий Меррик, – с угрюмой гордостью добавил он, – сражался до конца.