class="p1">— Эх, привольно мы живем -
Как в гробах покойники:
Мы с женой в комоде спим,
Теща в рукомойнике, — с усмешкой проговорил Юрский.
— А вы не зубоскальте, Марк Анатольевич, не те времена.
— Что же мне ещё делать, если я в своём же доме себе каши не могу сварить? — ответа он не получил, — Лев, я предлагаю позавтракать у вас, сейчас только котелок с плиты сниму.
— Где ж это видано, чтобы советский гражданин отделялся от общества? — нарочно встрял Поплавский.
— Позвольте, милейший, я освобождаю площадь для кулинарных шедевров Евдоксии Ардалионовны, — та ответить не могла, поскольку наполовину вывалила свое дряхлое тело из окна, доставая из авоськи овощи, — а из вас порядочный советский гражданин, как из пластилина пуля.
— Я бы попросил!
— Пойдёмте, Лев.
Радио уже вовсю гудело, и порой мы невольно вслушивались в слова речи Сталина на одном из последних съездов партии: «Было бы ошибочно думать, что наша партия, ставшая могущественной силой, не нуждается больше в поддержке — это неверно. Наша партия и наша страна всегда нуждались и будут нуждаться в доверии, в сочувствии и поддержке братских народов за рубежом. Особенность этой поддержки состоит в том, что всякая поддержка миролюбивых стремлений нашей партии со стороны любой братской партии означает вместе с тем поддержку своего собственного народа в его борьбе за сохранение мира…»
Видимо, я невольно состроил недовольную гримасу и Юрский это заметил.
— Хотите, я прикрою дверь?
— Да, пожалуй.
Сперва мы ели в тишине и только тиканье часов заполняло эту паузу. Все это время я пытался угомонить вспыхнувшие эмоции.
— Вы явно хотите побеседовать об этом?
— Возможно, но собеседник из меня, как из первокурсника Шопенгауэр. Не могу я объективно судить, нет. Внутри сейчас все так и клокочет, стоит только хорошенько окунуться в воспоминания — не хочу вываливать это на вас.
— Я понимаю, — и он правда понимал. Юрский был одним из немногих, кому я доверил подробности своей биографии, равно, как и он мне своей, — но в этом и ваша ошибка. Этим «хорошенько окунуться» вы только хуже делаете. Чем чаще, уж простите мне простоту языка, отрывать корку на ране, тем глубже и ярче шрам.
— Я всегда думал, что глубина шрама зависит от остроты ножа.
— С этим не поспоришь. Но, в теории, верный подход сделает след едва заметным.
— Здорово было бы посмотреть на того, кто нашёл этот верный подход.
Юрский отпил кофе и более ничего не говорил.
— Хотел бы я быть похожим на вас, Марк Анатольевич, — я стыдливо упёрся взглядом в тарелку, водя ложкой по каше — не мог заставить себя посмотреть в добрые карие глаза Юрского. Им всегда хотелось что-то рассказать, а они, в свою очередь, внимательно слушали. Перед этим человеком я часто ощущал себя несмышлёным школьником, но чувствовал, что он не будет насмехаться надо мной за это.
— Порой поражаюсь тому, как спокойно вы принимаете то, что происходит вокруг нас. Что это — характер, опыт или что-то другое?
— Мой дорогой, — засмеялся он, — если бы мы так легко могли найти ответы на свои вопросы, мир бы свалился в хаос. Многие люди, чья жизнь основана на самых сложноустроенных и хитросплетенных убеждениях, открывая очевидные истины, просто не могут уложить их в своей голове. Представьте только — вы всю жизнь ходите на руках, пока я не скажу вам, что на ногах ходить гораздо удобнее. Я не смогу ответить вам. Пускай будет все вместе. Да и… не желайте быть похожим на человека, которого нет, не цепляйтесь за отдельные черты. Ваше восприятие меня есть не что иное, как образ, над которым поколдовали органы чувств и сознание. Даже я не знаю, каков на самом деле. Вы сами понимаете… после случившегося мне непросто было прийти к равновесию. Но я всегда говорю себе: «Все пройдёт, и это тоже».
— Прошло?
— Пока нет. Мои шрамы дошли до кости. Но вы ведь не станете спорить, что глупо обижаться на судьбу, на время, на обстоятельства, словом, на то, что не можешь изменить? — я отрицательно помотал головой, — вы ешьте, пока не остыло. Да и я побегу, через полтора часа уже должен в университете быть. Спасибо за хорошую компанию.
— Взаимно.
Напоследок, когда за Юрским закрылась дверь, я услышал басистый голос Поплавского: «А после мне звонит сама Лиля Юрьевна и спрашивает, не изволит ли Максим Никифорович — то есть я — прийти на поминки Маяковского. Я, конечно, изволил. Теперь на короткой ноге и с Брик, правда, она теперь Катанянша, и с Пастернаком, и даже Ахматовой руку целовал!»
Глава 4
Прошла ещё неделя, и наступили выходные. Я не имел ни семьи, ни детей и мог позволить себе работать по субботам на полставки терапевтом. Мне приходилось ездить по домам, а иногда добраться куда-то было настоящим приключением — особенно теперь, когда выпал снег. Но это нисколько не пугало меня. Во-первых, я ещё плотнее знакомился с городом, а во-вторых, грела мысль, что лишними деньги никогда не будут, особенно, если живешь от получки до получки.
Сегодня я подменял приболевшего терапевта, и ехать пришлось в самый центр Москвы. Конец осени и начало зимы у врачей за глаза назывались «сезонным» временем, когда всех подкашивали грипп и простуда. Последним моим пунктом назначения стал дом на Котельнической набережной. Он стоял немного позади той знаменитой громадины, проект которой задумали ещё в моем юношестве и все никак не могли закончить: сначала началась война, а после нее в приоритете были совсем иные вещи. Но строительство вновь сдвинулось с мертвой точки, и даже каторжные ГУЛАГа приложили к нему руку — три года назад по этому адресу сформировали лагерное отделение. Не зная ничего о людях, которые меня вызвали, я лишь предположил, что жили они очень недурно хотя бы потому, что по утрам могли любоваться Москва-рекой, а не серыми подворотнями и грязными улицами.
Я поднялся на четвёртый этаж, позвонил, и почти сразу дверь мне открыла высокая худощавая девушка. Первым в глаза мне бросилось кирпичного цвета шерстяное платье — все то время, пока его хозяйка двигалась, длинная юбка жила отдельной жизнью.
— Добрый день, а мы вас заждались, проходите.
— Прошу прощения за задержку, сегодня с транспортом какая-то мистика творится.
Я почувствовал, что девушка чересчур пристально смотрела на меня, и даже подумал, что где-то ненароком вляпался в грязь и не заметил.
— Погодите… да это же