Накануне вечером я пытался выяснить, установлена ли за мной слежка. Однако заметить ее мне не удалось. Впрочем, в том, что мой телефон прослушивают, я не сомневался. Через некоторое время в голову пришла еще более мерзкая мысль: опасаться мне, пожалуй, следует вовсе не того, что полиция решит, будто я совершил убийство. Стоило поберечь свою шкуру кое от кого поопаснее. Станковски был убит накануне нашей с ним встречи — если, конечно, он в действительности собирался со мной встретиться и никто не пытался меня подставить, убеждая полицию, что он шел именно ко мне и я якобы видел его в живых последним. Станковски был убит, судя по всему, весьма серьезными людьми, а я оказался впутан в историю, от которой следовало бы держаться подальше. Впрочем, выбирать не приходилось. И я уже знал, что просто так это не оставлю.
Чтобы избежать ненужной паники и треволнений в агентстве, я сообщил Софи, что еду на деловой обед, а сам отправился в полицию. У входа в участок я встретился со своим адвокатом Николь Лажель, которая уже неоднократно защищала мои интересы на тех абсурдных судебных процессах против меня, которые последовали за некоторыми моими книгами, в особенности за «Фальсифицированной историей». Вместе мы вошли в кабинет инспектора О`Брайена.
Как и на прошлой нашей встрече, инспектор был исключительно вежлив и всем своим видом излучал сплошное доброжелательство. Очевидно, что с каждым из преступников он умел общаться на его языке. Мне он решил продемонстрировать эту свою личину. Итак, с его точки зрения, я — преступник, что меня отнюдь не радовало.
Надеюсь, вы никогда не подвергались полицейскому допросу, даже в присутствии вашего адвоката. Несколько часов я отвечал на одни и те же вопросы, в разных вариациях задаваемые комиссаром О`Брайеном и его помощником. Они предъявили мне и подшили к материалам дела распечатки звонков с моего мобильного и домашнего телефонов, согласно которым я находился дома как минимум с восьми до без четверти девять вечера. С девяти я звонил только по мобильному телефону, и комиссар предъявил мне этот факт чуть ли не как доказательство того, что в девять меня дома уже не было. Я возражал, что нахожу невежливым звонить малознакомым людям после девяти вечера на домашний телефон.
О`Брайен сообщил, что они опросили также моих соседей, но никто не видел, как я приходил или уходил из дома. «Отлично, — подумал я, — теперь весь дом будет судачить о том, что я маньяк и убийца. Просто замечательно! Лучше не придумаешь…»
— Я не понимаю, Этьен, чего они от тебя хотят, — сказала Николь, когда мы вышли из кабинета комиссара. — Если бы он хотел арестовать тебя за убийство, то мог бы предъявить обвинение и арестовать. Или задержать на короткое время без предъявления обвинения, ожидая, что ты выдашь себя или раскаешься и сознаешься. Но ведь он даже не пытался убедить окружного судью выдать ордер на твой арест. Я звонила судье сегодня, перед тем как поехать с тобой сюда. О`Брайен судье не звонил. Я ничего не понимаю, Этьен.
Слова Николь меня немного успокоили, но мне все равно казалось, что не сегодня завтра комиссар все-таки арестует меня и отправит в тюрьму, не предоставив даже права освобождения под залог. Наверное, такие мысли посещают каждого, кто, подобно мне, после допроса, подписав кучу бумаг, даже в компании с одним из самых успешных адвокатов города покидает полицейский участок и спускается по скользким ступеням в мрачный слякотный парижский вечер.
Секта свободных менеджеров
Несколько часов спустя, уже поздней ночью, я встретился с тем, кто по моей просьбе, подкрепленной изрядной пачкой банкнот, нанес аккуратный визит в опечатанную полицией квартиру Энтони Станковски. Как я и ожидал, все документы и бумаги, которые могли иметь отношение к делу, были украдены еще до появления полиции в доме. Ноутбук покойного был разбит вдребезги, так что извлечь какую-либо информацию из него было невозможно. Из всех документов уцелел только ежедневник, лежавший посреди разграбленного письменного стола, раскрытый на той странице, где были любезно указаны мои имя, телефон, адрес и время визита. Думаю, что я не сдвинулся бы в своем расследовании ни на миллиметр, если бы не счастливая случайность. Кроме ноутбука в рабочем кабинете Станковски был еще и автономный копировальный и печатный аппарат — что-то вроде принтера, сканера и ксерокса «в одном флаконе». Его почему-то не тронули. Тщательно и аккуратно обследуя рабочий кабинет Станковски, мой посыльный нажал кнопку повтора последнего действия на принтере. Аппарат загудел и выдал два листка. Это была распечатка электронного письма, которое получил Станковски за несколько часов до гибели. Письмо, к сожалению, оказалось единственным уцелевшим документом и в тот же вечер было передано мне в руки. В нем говорилось:
Уважаемый сэр, мистер Станковски, явесьма сожалею, что мне не удалось предоставить Вам всю нужную Вам информацию во время нашего предыдущего контакта за недостатком времени и возможности. Вы далеко продвинулись в Ваших исследованиях и натолкнули нас на важные выводы, которыми я обязан с Вами поделиться. Разумеется, Вы знаете о Великой депрессии тридцатых годов не хуже меня. Но что это — официальные версии, растиражированные и принятые на веру? Ни Вас, ни меня в те времена еще не было. Не было и ССМ. Но существовали финансовые манипуляции и сговоры — ложь, увы, бежит впереди правды. Как началась Великая депрессия? Забудем на время о популярных исторических версиях, как будто их не было. Что мы увидим, если зададим самые смелые вопросы, на которые никто никогда не давал ответов?
Такого ужаса, как во времена Великой депрессии, не переживала до тех пор ни одна экономика мира, даже во времена войн. С чего началась Депрессия? С «черного четверга» 24 октября 1929 года, когда на Уолл-стрит произошло невероятное падение курсов всех акций. Почему все биржевые брокеры одновременно стали «сбрасывать» акции ведущих корпораций? Что, ожидалась война, наводнение, новый экономический закон, политический кризис? Нет. Предложение просто превысило спрос? Тоже нет. Спроса на акции попросту не было вообще. Так почему же это случилось? Потому, что всем играющим на бирже срочно и одновременно понадобились деньги. Почему? Да потому, что подавляющая часть средств, на которые и происходила игра на бирже, была взята взаймы. То есть в кредит. И те, кто этот кредит выдал, все одновременно потребовали немедленно его вернуть. Кто это был? Ведущие банки США. Зачем им внезапно понадобилось вернуть все кредиты? Нет ответа. Началась паническая распродажа акций. Всем были нужны деньги, а акции — никому. В итоге все акции были распроданы за бесценок. Так? Так. Но возникает вполне резонный вопрос: если акции были за бесценок проданы, то кем они были за бесценок куплены? Кто покупал все эти акции за сущие центы, разорив в итоге миллионы и миллионы биржевых брокеров? Прямые убытки в «черный четверг» составили более тридцати миллиардов долларов — столько, сколько США потратили на участие в Первой мировой войне. Разорившиеся на бирже торговцы акциями в массовом порядке выпадали из окон нью-йоркских небоскребов, а на улицах стояли люди в дорогих костюмах — те, у кого нервы покрепче, — с табличками «Согласен на любую работу». А вот тот, кто под шумок скупил за бесценок все акции, стал владельцем практически всех предприятий. Кто же это был?