— Нельзя ли обратиться к какому-нибудь представителю закона, чтобы он прекратил драку? — спросил Йен у женщины.
Она в замешательстве смотрела на него:
— Представителю закона?
— Ну да, — нетерпеливо отозвался Йен.
— Здесь не существует никаких законов, — ответила она. — Остановите их. Барак хочет захватить участок Руэла. Он уже давно ищет повод затеять драку, чтобы убить его.
Теперь схватка шла всерьез. Мачете, как меч, со свистом рассекало воздух, и нож Руэла выглядел детской игрушкой рядом с этим страшным оружием. Йен пробормотал проклятие, оглядывая собравшихся в баре. Ему нечего ждать помощи от этих неряшливых грубых мужчин, сидевших в зале за столиками пользующегося дурной славой заведения. Золотоискатели с жадным любопытством смотрели на схватку противников, подзадоривая их одобрительными выкриками. Жестокое зрелище явно доставляло им удовольствие.
Надо что-то предпринять. Нельзя, чтобы Руэл совершил убийство, пусть даже и в целях самозащиты.
Разъяренный Барак снова бросился вперед. Руэл опять без труда увернулся. На плече гиганта появился еще один длинный кровавый след.
— Ты начинаешь надоедать мне, сукин сын, — сказал Руэл.
Он еще продолжал подшучивать над Бараком, но Йен уже угадывал признаки глубокого раздражения, которое начало закипать в груди брата. Еще немного, и он перестанет воспринимать поединок как игру.
Вид крови на своем теле привел Барака в неистовство. Взревев, он бросился на врага.
На десятую долю секунды Руэл замешкался, и мачете царапнуло его по груди.
— Замечательно! — Руэл проворно отскочил в сторону. — Всегда надо пользоваться излишней самоуверенностью противника. Возможно, ты не так туп, как мне казалось.
— Вы обманули меня. Почему вы стоите и смотрите? — Женщина вцепилась Йену в руку. — Неужели вы не понимаете… Руэл… Он не такой, как другие. Он заставил их уважать меня. А сейчас он может умереть… Этот Барак… — Не выдержав, она бросилась к мужчинам, что кружили друг против друга, стараясь нанести последний решающий удар.
— Нет, — Йен рванулся за ней, схватив по дороге с чьего-то стола бутылку с виски.
Раздался протестующий возглас.
— Я заплачу, — не оборачиваясь, бросил Йен.
В смехе Руэла слышались уже более жесткие нотки. Он явно не собирался затягивать игру с Бараком.
— Оставь его, Барак! — закричала Мила и бросилась сзади на спину мулату, пытаясь сцепить пальцы на его бычьей шее.
Удивленный Руэл замер, глядя на происходящее, а потом расхохотался.
— Слезай с него, Мила. Ему и без тебя туго приходится!
Барак встряхнулся, как медведь, выбравшийся из воды, и Мила упала на пол.
Барак повернулся к ней и взмахнул мачете.
Смех Руэла резко оборвался.
— Не смей трогать ее, ублюдок! — Он бросился вперед, и кинжал его прочертил еще одну красную борозду на шее Барака.
Изрыгая проклятия, мулат повернулся к противнику и взмахнул своим страшным оружием.
Мягко покачиваясь, Руэл приготовился встретить удар. Глаза его вспыхнули синим пламенем. Ноздри раздувались.
— Ну, теперь берегись, — проговорил он низким голосом.
Йен шагнул вперед и негромко проговорил:
— Не надо!
Руэл буквально остолбенел, услышав его голос.
— Йен? — сказал он, невольно отводя взгляд от Барака. — Какого дьявола ты тут делаешь?..
Мулат, воспользовавшись тем, что противник отвлекся, прыгнул вперед. И мачете рассекло плечо Руэла. Лезвие было нацелено точно в сердце. Если бы в последнюю секунду Руэл не увернулся, мачете пронзило бы его насквозь.
Йен услышал крик стоявшей на коленях женщины, увидел, как лицо брата исказила гримаса боли, и, уже ни о чем не думая, поднял бутылку виски и со всей силы ударил мулата по голове.
Бутылка раскололась. Острый запах спиртного ударил в ноздри.
Гигант издал какой-то невнятный звук, зашатался и рухнул на пол.
Колени Руэла тоже подогнулись от охватившей его слабости.
— Проклятие, Йен, какого черта ты вечно вмешиваешься в самый неподходящий…
Руэл не договорил начатую фразу и непременно рухнул бы рядом со своим противником, если бы Йен не подхватил его на руки с такой легкостью, словно это был ребенок.
— Я приехал, чтобы увезти тебя домой, — сказал он.
Но Руэл уже не слышал этих слов. Он был без сознания.
Открыв глаза, Руэл понял, что лежит в своей лачуге. Слишком много ночей он провел на этой койке, глядя на звезды сквозь щели в потолке, размышляя о своей жизни, чтобы не вспомнить, где он находится.
— Очнулся? Слава Богу…
Руэл перевел взгляд на человека, сидящего рядом.
Большой орлиный нос, большой рот, глубоко сидящие светло-карие глаза — черты этого в общем некрасивого лица скрашивало выражение незаурядного ума и чувства юмора. Это был не кто иной, как Йен, его старший брат.
— Ты несколько дней пролежал в бреду, но уже начинаешь поправляться, — сказал он.
Шотландский выговор показался таким родным и дорогим, что на мгновение Руэл почувствовал острую тоску по дому. Но он тут же отогнал от себя эту мысль. Наверное, все дело в том, что болезнь изнурила его. На самом деле ему удалось вытравить из своего сердца всяческие воспоминания о Гленкларене уже через шесть недель после отъезда.
— Что ты здесь делаешь? — едва шевеля губами, выговорил Руэл.
— Я уже сказал, — Йен опустил тряпицу в миску с водой, стоявшую у кровати, — приехал, чтобы забрать тебя домой.
— Еще немного — и тебе удалось бы увезти меня в гробу, — грубовато проворчал Руэл, начиная приходить в себя по-настоящему. — Сколько раз я твердил тебе: не становись у меня на пути во время драки.
— Прости. Я и в самом деле виноват, что так все получилось. Мне показалось, что ты настолько разозлился, что можешь и вправду прикончить этого болвана, хотя сначала и не собирался делать этого.
— Ну и что с того?
Йен вынул тряпицу из миски, слегка отжал ее и положил на лоб Руэлу:
— Убийство — слишком тяжкий грех. Не стоит брать его на душу. Жить намного легче, когда на твоих плечах нет такого страшного груза. Хочешь пить?
Руэл кивнул. Йен наклонился и наполнил железный ковш из ведра, стоявшего у грубо сколоченного — как и вся нехитрая мебель в хибарке — табурета.
Йену уже должно было исполниться тридцать пять, но он почти не изменился с тех пор, как они виделись последний раз. Он был все так же силен и крепок. Темные волосы оставались по-прежнему коротко подстриженными. И манера двигаться и говорить отличалась степенностью и неторопливостью. Но самое сильное впечатление производил ум, светившийся в его глазах, и какая-то внутренняя сила.