Читать интересную книгу Печаль в раю - Хуан Гойтисоло

— Ты его знал? — хрипло спросил сержант.

Мартин откинул прядь, упавшую на лоб.

— Да, его Авелем звали. Он тут жил, в усадьбе у тетки, и ходил к эвакуированным детям.

Сержант молчал, тяжело переводя дыхание.

— У меня тут сын, — с трудом проговорил он. — Сантос, Эмилио Сантос.

Он отвернулся и смотрел на горшки герани, словно боялся взглянуть Мартину в лицо.

— Беленький такой, глаза карие, на ноге большой рубец. Хромает немного… Матери открытку прислали из Красного Креста, что он тут, в интернате.

Мартин тщетно пытался вспомнить: беленький, рубец на ноге… Был один хромой, только с темными волосами.

— Нет, не помню, — сказал он. — Но это ничего. Я не всех знал по имени.

— Он из Эйбара, — продолжал сержант. — Сейчас ему одиннадцатый пошел. Когда он из дому сбежал, ему как раз восемь стукнуло. Приятель у него осиротел, они вместе и ушли, братьями назвались.

— В конторе должен быть список. Если хотите, я вам покажу, где учительница его держала.

Он хотел встать, но сержант сидел не шелохнувшись, как пригвожденный.

— Потом узнали мы, будто приятеля того увезли во Францию. Жене написали из Красного Креста, что Эмилио живет в этом интернате. Только дата на открытке стояла старая. Получалось, что ее послали на два месяца раньше прежней. Вот я и думаю, может, он тоже уехал.

В дверь просунулась бритая голова. Солдат кинулся к ним, тяжело дыша.

— Сержант, сержант! — взволнованно кричал он. — Там убитый мальчишка, на виске рана.

Солдат драматически размахивал руками, но, к его удивлению, ни сержант, ни пленный не взволновались.

— Знаем, милый, знаем, — сказал Сантос. — Иди составляй опись.

Солдат ошалело на него взглянул и нехотя побрел обратно.

Сержант и Мартин молчали. Сержант смотрел, как играет солнце в каплях воды, и пальцем стряхивал пепел сигареты.

— Так, — сказал он наконец. — Если знаешь, где тот список, пойди принеси. Придет младший лейтенант, сможем заняться мальчиком.

Мартин бросил окурок под кран и пошел в дом. У порога он обернулся. Сержант ждал, опершись подбородком на руку. «Моя фамилия Элосеги, — думал Мартин. — Я подносчик с батареи и двадцать минут тому назад сдался в плен». Ему захотелось смеяться.

На шоссе, уже совсем далеко, стрекотали пулеметы.

* * *

Младший лейтенант Феноса, в фуражке, с блестящей звездочкой на погонах, сидел против Мартина на крутящейся табуретке и, поворачиваясь то вправо, то влево, назойливо барабанил пальцами по какому-то бювару. Шею его пересекал розовый шрам, и Мартин подумал: не для того ли он вертится, чтобы привлечь к шраму внимание?

Младший лейтенант Феноса (так сказал Мартину солдат) был сегодня в прекрасном настроении. В девятнадцать лет он уже получил звездочку и всего несколько недель участвовал в боях под командой капитана Бермудеса. Как все молодые люди его лет, наделенные пылким темпераментом, он ужасно боялся, как бы не кончилась война. Республиканцы беспорядочно отступали, в сражение явно не рвались, и это его сильно огорчало. Победу, которая пришла к другим после тридцати с лишним месяцев борьбы, ему поднесли на серебряном блюдечке.

В своем эгоизме он мечтал о контрнаступлениях, о рукопашных, о трудных победах под обстрелом минометов, среди воронок и проволоки. Чтобы ветераны простили ему молодость и неопытность, он лез на рожон, искал опасностей и, как сообщил Мартину ординарец, бесстрашно преследовал отступающих, поливая их огнем, откуда только можно.

Сегодня утром младший лейтенант Феноса с небольшой группой солдат обратил в бегство целую роту. «В жизни такого не видал, — говорил ординарец. — Он шел прямо передо мной с ручным пулеметом. Мы как раз обнаружили за деревом огневую точку и пересекали открытую местность. Вокруг пули свистят, а ему хоть бы хны, идет себе и — тра-та-та! Те — наутек. Сначала один, за ним другие. Хотел я их взять на мушку, а лейтенант кричит: „Не смей! Я сам!“ И ка-ак даст по ним очередь! Так и шмякались, как куклы. А лейтенант знай строчит».

Столь отважные действия удостоились похвалы взводного, который следил за ними с шоссе, в полевой бинокль. «Великолепно, Феноса. Обязательно отметят в сводке». Феноса и сам был на седьмом небе, хотя и жалел, что его подвига не видел капитан Бермудес. Капитан был немного недоверчив и относился скептически к подвигам своих подчиненных. Феносе казалось, что капитан обращается с ним как с мальчишкой, и мысль о том, что его не принимают всерьез, лишала его сна, а он и так с детства страдал бессонницей. Но теперь только слепой стал бы отрицать очевидность, и любой офицер мог это подтвердить.

И вот, как назло, командир послал прочесать эту долину — ловить каких-то мальчишек, которые разбежались по лесу, — и тем самым пресек всякую возможность достойно провести день, начавшийся так удачно. Подъезжая к интернату в четырехместной машине, отвоеванной только вчера, он представлял себе, как передовые отряды входят в селенье, поливая пулеметным огнем беспорядочно бегущие войска противника. Внезапно он вспомнил маленькую монашку с круглыми, как мячик, щеками, которая когда-то, в детстве, утешала его у тела усопшего отца, улыбаясь сострадательной улыбкой, совсем как на картинке: «Счастлив, кто почил во славе! Истинно счастлив!» Монашка воздевала руки, причитая: «Счастлив! Счастлив!» Феноса вспомнил, что накидка ниспадала с ее плеч перепончатыми крыльями летучей мыши и что монашка украдкой бросала на него взгляды. Сейчас он, кажется, понял ее и, опьяненный мыслями о сражениях, повторял про себя: «Да, счастливы…»

Он выбил о сиденье трубку, которую ему прислала названая крестная мать, и поторопил шофера. Ему было приказано подготовить здание интерната, где должен заночевать полковник со штабом. Пришлось подчиниться. «Хорошую мину при плохой игре…» — думал он. Подъехав к интернату, он увидел изрешеченный пулями знак Красного Креста. Солдаты, которыми командовал сержант, сидели на скамейке у входа, греясь на солнце, как ящерицы.

Заметив его, они вскочили. Один из них поднес руку к виску, отдавая честь. «С каких пор устав разрешает отдавать честь без головного убора?» — строго спросил лейтенант с таким же презрением, с каким капитан Вильяррубья говорил новобранцам, упавшим с лошади: «Кто дал вам разрешение спешиться?» Солдаты смутились, как смущался тогда он сам, но замечание и сейчас произвело должный эффект.

Феноса обвел герани и олеандры напряженным взглядом близоруких глаз. Заколдованная тишина царила кругом, как будто эта долина чудом избежала разорения и войны. Солнце заливало садик, где теперь стояли машины, увитый плющом фасад, маленький водоем под краном. На горизонте поднимались облачка дыма, безобидные, как маскарадные бороды, обсыпанные блестками.

Лейтенант постоял немного, словно околдованный разлитой в воздухе ленью. Но он остановился не зря: у окна, засунув руки в карманы, невозмутимо курил Мартин. Феноса обернулся к одному из солдат и ткнул в Мартина пальцем.

— Можно узнать, кто это такой?

Сержант, торопясь опередить солдат, поспешил ответить:

— Мартин Элосеги, сеньор лейтенант. Подносчик с береговой батареи. Он остался. Ждал нас тут в дверях.

Лейтенант повернулся к Мартину и окинул его испытующим взором.

— Пленный?

— Да, сеньор лейтенант.

Мартин был без фуражки и потому мог не отдавать честь. Феноса в бешенстве обрушился на Сантоса:

— А можно узнать, о чем это вы болтаете с пленным?

Маленькие голубые глаза сержанта добродушно смотрели из-под густых светлых бровей.

— Мы как раз его допрашивали, когда вы явились, сеньор лейтенант. Он был тут по снабжению у этих ребят из интерната, вот мы и брали информацию.

Лейтенант Феноса привел еще одну цитату из устава, который, по словам солдата, был для него настольной книгой. Потом он приказал отвести пленного наверх. Ординарец повел Мартина, с винтовкой наперевес, следуя за ним, как положено по уставу, на расстоянии полутора метров. Тут он рассказал ему про лейтенанта — трещал без умолку все тридцать минут, пока они сидели вдвоем. Карманы у него были набиты табаком, и он подарил Мартину одну пачку.

Вообще-то, сказал он, на войне не так уж плохо. Вот, скажем, он сам, простой крестьянин, повидал свет, опыта набрался, будет что вспомнить. Понятное дело, и плохое бывало — ну, вши, к примеру, — только, если ты без этих всяких штук да еще сведет тебя судьба с таким стоящим человеком, как лейтенант Феноса, все можно стерпеть. Однако сейчас он хотел бы, чтобы война поскорее кончилась. Пора и к жене, сделает он ей хорошего ребенка. «Прямо смех — два года женат, а детей нет!» Потом за ними пришли, он снова взял винтовку наперевес и повел Мартина в кабинет лейтенанта.

Вот уже двадцать минут Мартин Элосеги сидел у лейтенанта, пытаясь связно отвечать на его вопросы, но сегодня почему-то это стояло ему больших усилий. Он был совершенно разбит, оглушен, никак не мог собраться с мыслями — они ускользали от него, как шарики ртути из-под пальцев. После смерти Доры все в мире переменилось, стало каким-то неправдоподобным. Приближение фронта, беженцы (от чего бежать, от кого?), взрывы, бессонная ночь, дезертирство, плен сменяли друг друга, повинуясь каким-то неясным для него законам логики. Смерть Авеля, выстрел, несущиеся по лесу дети, записка и маки складывались в другие формулы, заклинания, шутовские гримасы, и какой-то новый мир — колдовства и жестокости, поэзии и бедствий — сменял былую повседневность, закрывая ее покровом иллюзии.