ребенок, чтобы ему не надо было жениться на Стелле, ведь тогда придется летать на белоснежном лебеде уже вместе со Стеллой, с этой кошмарной Стеллой, и это будет уже не лебединый полет, а куриный.
И Петерис Птиц летел, широко раскинув руки и ноги, где-то он был даже счастлив от того, что сегодня не надо идти к Стелле, а знай себе лети куда хочешь. Ему даже казалось, что он летит вверх, что его круто вздымают сильные потоки воздуха, и он летит, как планер, держась на легчайшем дуновении ветра. Птиц летел, как птица, летел к своему смертельно раненному лебедю, полный самых благородных и возвышенных мыслей и чувств, но в окне одиннадцатого этажа показалось всегда предупредительное и всегда улыбчивое лицо его дорогого Жоржика. Петерис Птиц помахал Жоржику обеими руками, и жест этот означал только одно — а ведь ты, Жоржик, был прав и почему только я тебя не послушал!
С Жоржиком Петерис Птиц познакомился каких-нибудь полгода назад, когда решил поправить свои финансовые дела и выехал ночью на своем белоснежном лебеде, дабы облегчить работу таксомоторному парку. Пассажиром Жоржик был куда более приятным, чем иные пьяницы, которые только и могут что остановить машину, а вот найти деньги уже не в их силах. Хорошо еще, что вовремя удается выпихнуть таких типов из машины, а там остается надеяться, что следующий окажется потрезвее. Жоржик был лишь слегка навеселе, такой приятный и разговорчивый. Похождения Птица тронули сердце Жоржика, и он тут же осведомился, а застраховал ли владелец свою машину. А то очень плохо ездить по ночам на незастрахованной машине, на городских улицах всякое случается, иной раз даже и виновного выяснить невозможно, и такие вот деньги полетят псу под хвост. Конечно, понятно, что семьдесят рублей тоже немалые деньги, но все же застраховать надо, даже если у владельца машины этих семидесяти рублей недостает. Жоржик может их одолжить, а то даже и подарить, Петерис Птиц ему очень нравится, ему вообще очень нравятся мужчины, и отношения между мужчинами классом выше, чем между мужчиной и женщиной, ему очень стыдно, что он жертва столь необычной страсти, но явление это было известно еще в Древнем Риме, и если Петерису Птицу угодно, он может его, Жоржика, осуждать как ему угодно, но Жоржику очень нравятся гибкие движения рук Петериса Птица, когда он ведет машину, и профиль у него такой нежный и манящий, и любая поза Птица его, Жоржика, страшно волнует, и он, Жоржик, так полюбил его, что готов даже с собой покончить, если Птиц ему откажет, нет, он, конечно, не настаивает, но «жигули» все-таки надо застраховать, и не страхование тут главное, а чтобы между людьми были красивые и удивительные отношения, а особенно удивительными они могут быть у мужчин, потому что ему, Жоржику, очень не нравится, что такой интересный юноша ездит на незастрахованной машине, они могут заехать к Жоржику, у него есть коньяк, и семьдесят рублей он даст не раздумывая. Жоржик не делал никаких мало-мальских отпугивающих движений, говорил он приятно и прилично, и белоснежного лебедя действительно надо было застраховать, и Петерису всегда не хватало именно семидесяти рублей для столь важного мероприятия. Кроме того, Петерис уже привык, пребывая в отношениях со Стеллой, постоянно преодолевать в себе чувство отвращения, лишь бы летать на своем белоснежном лебеде гордо и свободно, как какой-нибудь миллионер, и потому Птиц без особых размышлений позволил Жоржику облачить себя в дамский наряд, позволил тому исполнять все свои капризы и желания, потому что ведь не даром же это делалось.
Понятно, что это было не один раз, так как семьдесят рублей растаяли, как снег на весеннем солнце, даже не доехав до госстраха. Птиц вновь встретил Жоржика, и Жоржик вновь был страшно недоволен тем, что «жигули» все еще не застрахованы. Но, видимо, это недовольство Жоржику очень нравилось, и Петерис Птиц, хотя и не застраховал машину, смог купить для своего белоснежного лебедя новые колеса и обзавестись красивым маленьким рулем, который бывает только у королей ралли. Новые колеса и красивый руль давали Петерису Птицу право гордиться тем, что он выделяется среди других «жигулевцев», так что он мог летать совсем по-королевски, потому что только королевский выезд на «жигулях» дает непередаваемое ощущение свободы, когда ни с чем можно не считаться. За какой-нибудь час отмахал уже сто километров, расстояние меньше ста километров можно и в расчет не принимать, а на расписание автобусов, поездов и даже самолетов можно просто плевать.
Петерис Птиц никогда еще не чувствовал себя так свободно и раскованно, как сейчас, летя к своему белоснежному лебедю, ощущая свистящий вокруг ветер, плавал в воздухе, как в парном молоке, хмелея, как от старого, ароматного вина, даже забыв, что он все же человек с нормальным, присущим человеку весом и что существует еще и земное притяжение.
И вдруг эта раскованность кончилась резким рывком, так как на третьем этаже окно было открыто, как и на двадцать шестом, а в открытом окне стояла взлохмаченная блондинка и вновь курила, окутанная никотинным облаком. Петерису Птицу показалось, что его полет прекратился, какая-то странная, могучая сила удерживает его между небом и землей возле открытого окна на третьем этаже.
Блондинка с растрепанными волосами и в измятом, словно она прямо из постели, платье, молча и испуганно смотрела на него.
«Что ты делаешь?» — как будто вопрошал ее взгляд.
— Я прыгнул с двадцать шестого этажа! — крикнул Петерис Птиц, борясь с ветром, воздушными потоками и силой земного тяготения.
— Ты это сделал потому, что пригласил меня к себе наверх, а я не поехала? — крикнула она так же отчаянно. — Только поэтому? — переспросила она, и ветер уложил ее волосы в красивом порядке, складки на платье разгладились, а лицо вдруг стало ужасно красивым, исполнясь удивительного доверия.
— Да, именно поэтому, — соврал Петерис Птиц последний раз в своей жизни, потому что даже в этот миг он не мог признаться, что выпрыгнул лишь потому, что у него всегда не хватало семидесяти рублей, чтобы застраховать машину. Но рассказ об этом занял бы много времени, а он уж не мог сопротивляться силе земного притяжения, ибо полет приближался к концу.
Но изумительно красивая и исполненная бесконечного доверия блондинка высунулась в окно и крикнула ему вслед:
— Петерис Птиц! Послушай, Птиц! Я же ходила непричесанная, вся измятая и курила одну сигарету за другой только из-за тебя! Чтобы ты хоть раз взглянул на меня! Ведь я же люблю тебя, только тебя! Какой ты странный!