Читать интересную книгу Супермены в белых халатах, или Лучшие медицинские байки - Михаил Дайнека

Видела бы она ужас в моих глазах каждый раз при взлете и посадке! И это с учетом как минимум трехсот граммов коньяку, принятых на грудину заблаговременно! Страшно ж ведь! Кошмар! Сидишь как овощ, пристегнутый, благоухаешь, как безмозглый гладиолус, после массового опробывания духов в магазине дьюти-фри, и при этом дико боишься умереть – сделать-то ничего уже нельзя…

Кто он, этот летчик?

Сколько он вчера выпил виски?

Может, он вчера с женой поссорился?

Может, он спал плохо?

Кто последний раз проверял у этого «боинга» шланг бензонасоса?

А винтики, интересно, в креплениях шасси туго закручены?

А не китайской ли домашней сборки ероплан?

Вот эти мысли обычно приходят ко мне в голову каждый раз, когда я сижу в самолете перед взлетом, пьяный и тревожный, делаю вид, что читаю рекламный журнал «Полетное ревю» о том, как мило, оказывается, купаться на пляже Эпанема и как вкусно кормят в Праге.

Тех, кто выживет, блин.

Я так думаю, что примерно с таким родом мыслей Дженни, женщина-летчик, ехала на каталке в операционную на кесарево сечение. День рождения ее ребенка! Светлый день, если бы не страх перед операцией. На которой, если верить этому шутнику-доктору с легким восточноевропейским акцентом, то есть мне, обычно все проходит без осложнений, но редко, крайне редко может быть такое, ага! значит, все-таки может, что хоть святых вон выноси… Чего только стоит фраза: «Мы делаем экстирпацию[11] матки во время кесарева сечения крайне редко, и только в том случае, когда кровотечение становится опасным для жизни и другие методы остановки кровотечения не помогают!» Есть о чем подумать, не правда ли?

Я захожу в операционную, Дженни уже на столе со спинальной анестезией, при которой пациент полностью находится в сознании, но не чувствует боли. На лице смирение и тихий ужас. Накрываю операционное поле, поправляю свет, киваю ассистенту, анестезиологу – все готовы – можно начинать.

И я начинаю. Обращаясь к Дженни, которая видит мою голову через экран, отделяющий ее от стерильного поля, и все, что я делаю, – через отражение в бестеневой лампе, говорю:

– Уважаемые пассажиры, добро пожаловать на борт нашего лайнера «Цезарь-747», выполняющего свой рейс… в матку… за ребенком. Говорит командир корабля, пилот-реджистрар высшей категории Дэннис!

Акушерки переглянулись, дескать, «не заболел ли наш мальчик?», и только анестезиолог понял меня правильно и беззвучно ржал, уткнувшись в историю родов. Дженнифер даже на минуту перестала бояться и вопросительно уставилась на меня своими большими от страха глазами. Я продолжал:

– Все готово к взлету, все системы жизнеобеспечения проверены и работают нормально, на всем протяжении нашего получасового маршрута стоит прекрасная погода, однако на второй-третьей минуте после взлета возможна некоторая турбулентность, связанная с доставанием малыша из матки. Пожалуйста, во время рождения малыша не отстегивайте привязные ремни и не гуляйте по салону!

– Анестезиолог к взлету готов!

– Ну, взлетаем тогда!

Разрез… Подкожка, диатермия, апоневроз, белая линия, брюшная полость, мочевой пузырь вниз, разрез на матке, воды, воды, воды… Ребенок! Достаем! Урраааа! Орет! Живой! Красавчик! Молодец!

Дженнифер плачет, но уже от счастья… и улыбается. Страх отступил, полегчало…

– Уважаемые пассажиры, наш лайнер начинает снижение (шью матку). Через некоторое время вам будут предложены товары нашего дьюти-фри: прохладительный внутривенный окситоцин и антибиотик дня – аугментин. Новую гламурную линию обезболивающих препаратов, включая трамадол и диклофенак, вы сможете приобрести после приземления, в послеоперационной палате! (Зашиваем апоневроз.) Пожалуйста, не забывайте свои личные вещи и инструменты в животе пациентки (счет тампонов и инструментов верен!). Просьба оставаться на своих местах до полной остановки лайнера… (Зашиваю кожу косметическим внутрикожным монокрилом.)

Дамы и господа, наш лайнер совершил посадку в палату выздоравливающих аэропорта «Хитроу»! Командир корабля и экипаж прощаются с вами и желают вам и вашему беби дальнейшего счастливого пути! Надеемся на встречу через год!

Через неделю я обнаружил в своем внутреннем почтовом ящике бутылку коньяка «Хеннесси» и записку: «Спасибо за мягкую посадку, коллега. Захотите сменить профессию – мой „боинг“ в вашем распоряжении. Капитан Дженнифер Лорренс».

Есть ли в Даулише девушки на выданье?

Урогинекологическая клиника в провинциальном английском госпитале. Всем девушкам-пациенткам хорошо за семьдесят… Проблемы после менопаузы у женщин возникают самые разнообразные: и недержание мочи, и выпадения матки, и опущения стенок влагалища, и прочая, и прочая… Но старушки не расстраиваются и к гинекологу на осмотр ходят регулярно и с удовольствием, тем более что это хороший повод накануне сходить в парикмахерскую на укладку и нацепить свои бриллианты.

В кабинет входит миссис Юингс, семидесятипятилетняя бабуля с высоченной прической, полным макияжем и, на мой взгляд, на слишком высоких для ее возраста каблуках. Этакая радикальная блондинка из частного дома престарелых в местечке Даулиш. Кстати, прибрежная деревенька Даулиш – не самое дешевое место на берегу Атлантического океана, чтобы скромно и со вкусом окончить свои дни. Частные дома престарелых там – это практически пятизвездочные отели, только с медицинской помощью. По-нашему – пансионаты. Поздоровались, поговорили за матку, за детей, за дороговизну жизни в Лондоне.

– Доктор, а вы не бывали в Даулише?

– Конечно, миссис Юингс, я частенько бываю в этом чудном городке и люблю сиживать по воскресеньям в пабе «Королева Елизавета» на берегу океана за бокалом красного вина.

– Тогда, возможно, вы заметили, что в Даулише полным-полно… блядей?

Я профессионально смутился, но, не подавая вида, продолжал разговор, становившийся весьма интересным.

– Дело в том, миссис Юингс, что за все время моего пребывания в Даулише я таки не заметил того факта, что там полным-полно блядей…

Миссис Юингс наклонилась ко мне и неистово прошептала, обдав меня ароматом старинных духов:

– Вы не видели там блядей, потому что все они сидят по домам престарелых и практически не выходят наружу!

Профессора бранятся – только тешатся

Раннее утро в оперблоке. Начался операционный день. Операционные у нас сообщаются между собой стеклянными дверьми, и, в принципе, если прислушаться, по музыке, что играет в стереосистеме в той или иной операционной, можно понять, кто именно сегодня оперирует. Мистер Галипот, уролог, отрезает людям почки под хриплый баритон Леонарда Коэна, мистер Пэрис-Гамильтон, хирург, ищет в пациентах неотрезанное под Билли Холидей, а ваш покорный слуга предпочитает на лапароскопиях слушать Джипси Свинг, а на открытых операциях – Тома Уэйтса. Профессор Клементс, хирург-гинеколог, предпочитает делать свои «операции века» под едва слышные мелодии Вивальди.

Так вот, идет микрохирургическая операция по восстановлению маточных труб у жены какого-то то ли царя, то ли принца одной из стран Ближнего Востока. За «роялем» – профессор Клементс. Тихо-тихо нашептывает Вивальди стереосистема «Боуз», в операционной полнейшая тишина, все передвигаются на цыпочках, и слышно, как в прорези между операционной маской и голубым операционным колпаком шуршат пышные ресницы операционной сестры Донны. Донна всегда очень расстраивается, что ее шикарную грудь не видно под стерильным, наглухо задраенным хирургическим халатом, и поэтому ей остается только шуршать ресницами. Кстати, следует заметить, что операционные сестры уделяют макияжу глаз огромное внимание, ведь именно эту часть всегда видит хирург, и кокетничать с ним удается зачастую только глазами, в перерывах между «зажим, зажим, спирт, огурец». Хорошей операционной сестре, кстати, совершенно не нужно в большинстве случаев говорить, что именно нужно хирургу. Надо только протянуть руку, и желаемый зажим Гуиллама или ножницы Мак-Индо тут же оказываются в руке.

Но оставим грудь операционной сестры Донны в покое… Речь, собственно, не о ней, а об общении между хирургами во время операции. Я ассистирую профессору, от бинокля с лампой, надетого на голову, ужасно болят глаза. Но без него нельзя – нитку невооруженным глазом просто не видно. Операция по восстановлению маточных труб ужасно кропотливая и напряженная, занимает часа три, не меньше. Вдруг из соседней операционной начинают доноситься… громкие ритмичные звуки. Первое впечатление – соседи не любят Вивальди и пытаются показать непопулярность данного композитора сильными ударами молотка по водопроводной трубе. Профессор Клементс перестает оперировать. Он поднимает голову и просит сестру-анестезистку немедленно узнать, «кто это долбит молотком и мешает ему делать операцию тысячелетия». Сестра-анестезистка говорит, что в соседней операционной сегодня осуществляет протезирование бедра профессор Эггертон, лучший друг и собутыльник профессора Клементса, его товарищ по лондонскому яхт-клубу и великий хирург-ортопед Старого и Нового Света.