Читать интересную книгу Багряная летопись - Юрий Андреев

— Это тот самый генерал, знакомый отца — Авилов. Он-то больше всех и уговаривает маму уехать от большевиков, обещает ей свою помощь… Гришенька! Я пойду, а то он наговорит на меня маме, чего было и не было. До встречи! — Она поцеловала Григория в щеку и побежала наверх. Оглянулась, помахала рукой и вот уже исчезла за поворотом лестницы.

Если бы они знали, сколько событий, и каких событий, вторгнется в их жизнь после этого расставания!..

На медной дощечке выгравировано: «Н. М. Турчин». Наташа открыла хитроумным ключом высокую дубовую дверь и вошла в прихожую. Рядом с шубой матери висели мужские пальто: бекеша Авилова и два других — одно с бобровым, другое с каракулевым воротником.

— Кто там? Наташа? — услыхала она голос матери. — Заходи, деточка!

В большой комнате с тремя зашторенными окнами стояла ореховая мебель, обитая розовым шелком. Весь пол устилал богатый персидский ковер. В углу громоздилась красного дерева горка со старинным саксонским фарфором, в другом углу — рояль. На стенах висели картины в тяжелых золоченых рамах.

Рядом с матерью на диване сидел пожилой, незнакомый Наташе человек в черном костюме. Авилов в углу стоял с другим, тоже незнакомым Наташе, темноволосым мужчиной отличной выправки. «Какое красивое и неприятное лицо», — подумала девушка.

— Знакомься, доченька. Это мистер Уильямс из Лондона, большой друг нашего отца.

Сделав книксен, Наташа пожала его крепкую руку.

Надеюсь, у отца вашего нет поводов расстраиваться из-за своей милой дочери… — добродушно произнес англичанин без каких-либо даже признаков иностранного акцента.

— Штабс-капитан Безбородько! — представил Авилов своего соседа.

Подтянутый сухопарый брюнет лет тридцати подчеркнуто вежливо склонил перед Наташей голову и четко сдвинул каблуки. Она сделала быстрый книксен и перед ним. Безбородько пристально посмотрел ей прямо в глаза.

— Деточка, вот тебе письмо от папы, можешь почитать его у себя, у нас тут серьезный разговор, не для маленьких.

Наташа молча вышла к себе, не затворив, однако, дверь в гостиную. «Нет, мамочка, сколько ты ни молодись, а я уже не маленькая и судьбу свою знать хочу!»

Первым заговорил англичанин:

— Смею заметить, миссис, что ваша дочь удивительно хороша. Я сказал бы — подлинная русская красавица в духе Васнецова. Очевидно, мягкий, ласковый характер?

— Мягкий? Ласковый? — Мать саркастически рассмеялась. — Вероятно, мистер Уильямс не имел счастья воспитывать собственную дочь? Э, да что тут рассказывать, это надо самому пережить. А сейчас еще с большевиками завела знакомство, ходят вокруг какие-то подозрительные субъекты, того и гляди обворуют!

— Вот как? Тем больше имеется у вас оснований прислушаться к мнению своего благоверного супруга. У нас по достоинству оценили его знания. Он очень настойчиво просил меня переправить вас с дочерью на территорию, занятую нашими друзьями, откуда вы свободно можете ехать в Лондон.

Я продолжу доводы господина Авилова, принимающего столь большое, как я понял, участие в ваших делах. (Послышалось недовольное хмыканье Авилова.) Разумеется, чисто дружеское участие, господни Авилов? Ну, я шучу, шучу! Или у вас большевики отшибли чувство юмора, господа? Итак, вы узнали сейчас о тех боях, которые, возможно, произойдут за Петербург и, возможно, будут идти на его улицах. Это опасно, мадам. Надо решаться!

— О Господи! — голосом, полным отчаяния, произнесла мать. — Бросить все, ехать на край света, поймите меня…

— Госпожа Турчина! Мы хорошо понимаем вас, но мы понимаем также и чувства вашего мужа, крупного инженера и очень ценного знатока артиллерийского оружии, в том числе морского. Его спокойствие — это важное государственное достояние. Мы гуманисты, люди цивилизованные и не можем далее волновать этого человека!

— Надежда Александровна! — горячо заговорил Авилов. — Пожалуйста, выслушайте меня. Единственный случай! Господин Безбородько в ближайшее время получит в свое распоряжение вагон первого класса. Направление Самара — Уфа. Упакуйте все ценное в чемоданы. Вам с дочерью предоставляется целое купе. Из Уфы с помощью верных людей вы переедете на лошадях линию фронта и попадете в расположение войск адмирала Колчака. Далее, через Омск вы добираетесь до Владивостока, а затем — в Лондон. Соглашайтесь, Надежда Александровна!

— Ах, господа, столько интересных мужчин против одной слабой женщины.

— Не против нее, а за нее, мадам, — сильным веселым голосом возразил Безбородько.

— Ну ладно, я согласна, согласна…

— Вот это деловой разговор, — удовлетворенно произнес Уильямс. — Мой старый друг господин Турчин будет долго пожимать вот эту мою благородную руку. Разрешите считать вопрос улаженным. Господин Безбородько будет держать вас в курсе событий.

— Господа, вы уже уходите? А как же чай?

— В следующий раз, мадам! В следующий раз. — Мужчины галантно целовали ручку Надежде Александровне. Вскоре за ними хлопнула дверь.

— Наташенька! Чай пить!

Девушка порывисто вошла в гостиную.

«Господи, как быстро летит время! — подумала мать. — Где мои семнадцать лет?.. И до чего ж она хороша в самом деле! Какая стать, какие глазищи… Нет, конечно, здесь ее оставлять нельзя, среди этого хамья, всплывшего на поверхность. Надо ехать. Это неизбежно!»

— Мама! Я все слышала. Я никуда не поеду.

— Да? — Надежда Александровна хладнокровно оглядела дочь. — Очень интересно. Это что же тебя студентик твой, социаль-демократ, локти залатанные, так научил разговаривать с родной матерью?

— Не поеду! — топнула ногой Наташа.

— Сколько же можно быть такой глупой? И неблагодарной? — Глаза матери облили Наташу нескрываемым презрением. — Все романтикой живешь? Идеалами? В куклы играешь? А где они — идеалы? Кругом шкурники, бандиты, спекулянты, крикуны. Каждый норовит ближнего заглотнуть. Нет уж, мы за себя постоим. Голыми руками нас не возьмешь! Перестань плакать, вытри глаза. И запомни: будет так, как я сказала! Ишь, заневестилась…

Надежда Александровна погасила свет в гостиной и гневно проплыла мимо дочери. Наташа упала на диван и безутешно зарыдала. Она не могла вспомнить дня, когда мать приласкала ее, прижала бы ее голову к своей груди. Отца она не видела уже четыре года, — он принимал за границей оружие для русской армии и флота. После окончания гимназии Наташа хотела пойти на учительские курсы, но мать энергично и непреклонно заставила ее поступить на курсы стенографии и медицинских сестер: это было модно в избранном кругу — даже царица и великие княгини посещали военные госпитали.

А тут Гриша, такой чистый, такой искренний, так увлеченный высокими идеями, и его приятели — студенты и рабочие, — и кружок политической агитации в старом домике, у отца Володи Фролова, где они вместе с Гришей занимались и даже — шутка сказать! — выступали, — все это было так непохоже на пустой, фальшивый мир ее прежних знакомых, что лишиться этого — все равно, что лишиться свежего воздуха, лишиться счастья.

Плачет, содрогается в рыданиях Наташа. «Надо бежать, — мелькнула у нее мысль. — Но куда?» И как бы отсекая даже предположение об этом, мать начала закрывать на ночь все сложные и хитрые запоры. Резко проскрипели крюки, вгоняемые в тугие гнезда. Напевая французскую песенку, Надежда Александровна проследовала в спальню, мельком глянув в темный провал гостиной.

«Я лучше знаю, в чем твое счастье, милая», — холодно и уверенно подумала она.

27 декабря 1918 года

Петроград

Не в первый раз шел на конспиративную встречу Безбородько, но редко когда испытывал такое чувство близкой и реальной опасности, зябкое ощущение провала, как сейчас. Весь его профессиональный опыт подсказывал, что подпольные собрания с большим числом разношерстных участников — дело почти наверняка гиблое. Сегодня же в особняке на Фонтанке, как он знал, соберется около трех десятков людей, самых разных по своим взглядам, профессии и общественному положению. Организаторами собрания были эсеры, но кроме них были приглашены монархисты, кадеты, а также несколько лиц, не связанных никакой партийной дисциплиной. «Цвет нации! — злобно думал Безбородько. — Болтуны, оратели, словоблуды! Как затеют свои умные споры о принципах, да с криками, да с битьем в грудь, тут и бери их, разлюбезное чека, голыми руками!» В сумерках его смуглое лицо за поднятым воротником стало вовсе темным, лишь остро поблескивали глаза. Его несколько успокаивало лишь то, что многие участники собрания были платными агентами сэра Уильямса, а уж этот серый волк, как успел понять Безбородько, не из тех, кто терпит пустопорожние словеса и брезгует маскировкой.

Однако на бога надейся, а сам не плошай! Безбородько круто свернул в подворотню на Николаевской улице и, расстегнув пальто, стал тщательно поправлять теплое, кашне. Прошло несколько минут, мимо никто не прошел. Безбородько застегнулся, еще выше поднял меховой воротник, перевел свой заслуженный безотказный браунинг в кармане на боевой взвод и вышел на улицу. Кругом никого. Он пошел на Загородный проспект, завернул на Гороховую, затем на набережную Фонтанки. То завязывая шнурок на ботинке, то отворачиваясь от ветра, чтоб закурить, то неожиданно сворачивая в подъезды, он убедился, что слежки нет. Тогда, ускорив шаг, он направился по указанному адресу. Парадный вход был закрыт, надо было идти через двор. На ящике у ворот сидел, завернувшись в тулуп, дворник. Зорко глянув на Безбородько, он спросил: