Читать интересную книгу Игра мистера Рипли - Патриция Хайсмит

– Чувствую себя неплохо, спасибо. Но как насчет… я имею в виду анализы, которые сдавал два месяца назад. Не очень хорошие результаты?

У доктора Перье был озадаченный вид. Джонатан внимательно смотрел на него. Доктор Перье улыбнулся, обнажив желтоватые зубы под небрежно подстриженными усами.

– Что значит – не очень хорошие? Результаты вы сами видели.

– Но… я не очень-то разбираюсь в этом…

– Я ведь вам все объяснил… Да в чем дело? Вы опять быстро утомляетесь?

– В общем, нет.

Джонатан знал, что доктору пора обедать, поэтому прибавил торопливо:

– Сказать по правде, один мой приятель откуда-то узнал, что у меня вот-вот должно быть ухудшение. И что я, возможно, долго не проживу. Я, естественно, подумал, что эти сведения исходят от вас.

Доктор Перье покачал головой, потом рассмеялся, подпрыгнув, как птица, затем успокоился и, слегка расставив костлявые руки, оперся ими на верх застекленного шкафчика.

– Мой дорогой, во-первых, будь это правдой, я бы об этом никому не сказал. Это неэтично. Во-вторых, это неправда, насколько я могу судить по результатам последних анализов. Хотите, сегодня сделаем еще один? Во второй половине дня, в больнице, может, я…

– Это совсем необязательно. Я хочу знать лишь одно – это правда? Или вы не хотите мне сказать? – Джонатан рассмеялся. – Чтобы я лучше себя чувствовал?

– Что за глупости! Уж не думаете ли вы, что я из таких врачей?

Именно, подумал Джонатан, глядя доктору Перье прямо в глаза. И да простит его Бог, но Джонатан считал, что вполне заслуживает того, чтобы ему сказали правду, потому что он не боится правды. Джонатан прикусил нижнюю губу. Он подумал, что можно съездить в парижскую лабораторию и попробовать еще раз встретиться со специалистом по фамилии Муссю. Кое-что, быть может, удастся выудить сегодня за обедом у Симоны.

Доктор Перье между тем похлопывал его по руке.

– Ваш приятель, – не стану спрашивать, кто он, – либо заблуждается, либо это, по-моему, не очень хороший приятель. А теперь послушайте-ка. Вы должны обратиться ко мне, когда действительно почувствуете утомляемость, и только на это стоит обращать внимание…

Спустя двадцать минут Джонатан поднимался по ступенькам своего дома, держа в руках коробку с яблочным пирогом и длинный батон. Открыв дверь ключом, он прошел через прихожую на кухню. Оттуда тянуло запахом жареной картошки – этот запах, от которого слюнки текут, всегда предвосхищал обед, а не ужин. Симона обычно нарезала картошку тонкой соломкой, а не круглыми ломтиками, как чипсы в Англии. И что это ему вспомнились английские чипсы?

Симона стояла возле плиты в переднике поверх платья и орудовала длинной вилкой.

– Привет, Джон. Что-то ты поздно.

Джонатан обнял ее и поцеловал в щеку, затем поднял коробку и покачал ею перед Джорджем, который, склонив светловолосую голову над столом, вырезал из пустой картонки из-под кукурузных хлопьев части для своей конструкции.

– А, пирог! С чем? – спросил Джордж.

– С яблоками.

Джонатан поставил коробку на стол.

Каждый съел по небольшому бифштексу с вкусной жареной картошкой и зеленым салатом.

– Брезар затеял инвентаризацию, – сказала Симона. – На следующей неделе привезут летнюю коллекцию, поэтому он собирается устроить распродажу в пятницу и субботу. Возможно, сегодня вернусь попозже.

Она подогрела яблочный пирог на асбестовой огнеупорной тарелке. Джонатан с нетерпением ждал, когда Джордж отправится в гостиную играть или пойдет гулять в сад. Когда сын наконец ушел, он сказал:

– Забавное письмо получил я сегодня от Алана.

– От Алана? И что в нем забавного?

– Он отправил его перед самым отъездом в Нью-Йорк. Похоже, он прослышал… – Надо ли показывать ей письмо Алана? Читать по-английски она умеет. Джонатан решил продолжить. – Он где-то слышал, что мне хуже, что у меня вот-вот будет серьезный кризис или что-то вроде этого. Ты что-нибудь об этом знаешь?

Джонатан следил за ее взглядом.

Симона, казалось, была искренне удивлена.

– Да нет, Джон. От кого я могу об этом услышать, как не от тебя?

– Я только что разговаривал с доктором Перье. Поэтому и задержался немного. Перье говорит, что не видит ухудшения в моем состоянии, но ты же знаешь Перье! – Джонатан улыбнулся, по-прежнему внимательно глядя на Симону. – Вот, кстати, это письмо, – сказал он, вынимая его из заднего кармана. Он перевел ей тот самый абзац.

– Моn dieu![5] А он-то откуда узнал?

– Вот в том-то и вопрос. Напишу ему и спрошу. Ты как думаешь?

Джонатан еще раз улыбнулся, на сей раз искренне. Теперь он был уверен, что Симоне ничего об этом не известно.

Прихватив вторую чашку кофе, Джонатан отправился в гостиную, где Джордж успел растянуться на полу среди вырезанных им кусков картона. Джонатан сел за письменный стол, за которым он всегда чувствовал себя на высоте. Это был довольно изысканный французский письменный стол, подарок семьи Симоны. Джонатан старался не облокачиваться слишком сильно на столешницу. Конверт с пометкой «авиа» он адресовал в гостиницу «Нью-Йоркер», Алану Макниру. После нескольких ничего не значащих фраз в начале, он написал:

«Не совсем понимаю, что ты имел в виду в своем письме, когда упомянул новости (обо мне), которые тебя шокировали. Я чувствую себя хорошо, и сегодня утром разговаривал со своим врачом, чтобы убедиться, всю ли правду он мне сказал. Он утверждает, что перемены к худшему в моем состоянии нет. Поэтому, дорогой Алан, меня вот что интересует – где ты это услышал? Не мог бы ты черкнуть мне пару строк в ближайшее время? Похоже, тут какое-то недоразумение. Я бы и рад все забыть, но, надеюсь, ты поймешь, почему мне хочется знать, где ты об этом услышал».

* * *

По пути в свой магазин он бросил письмо в желтый почтовый ящик. Раньше, чем через неделю, ответ от Алана не придет.

В этот день Джонатан, как обычно, уверенно водил острым ножом вдоль края железной линейки. Он думал о своем письме, как оно добирается в аэропорт Орли и, возможно, будет там сегодня вечером, а может, завтра утром. Он вспомнил о своем возрасте – тридцать четыре года – и подумал, как мало успел сделать, а ведь, возможно, ему придется умереть месяца через два. Он произвел на свет сына, а это уже достижение, хотя отнюдь не из тех, которые заслуживают особой похвалы. Симону он оставит не очень обеспеченной. Пожалуй, уровень ее жизни даже понизился, и он тому виной. Ее отец всего-навсего торговец углем, но в продолжение ряда лет семья сумела окружить себя кое-какими житейскими удобствами, машиной, например, приличной мебелью. В июне или июле они обычно отдыхали на юге, арендовали виллу, а в прошлом году заплатили за месяц, чтобы Джонатан и Симона смогли поехать туда с Джорджем. Дела Джонатана обстояли хуже, чем у его брата Филиппа, который был на два года старше, хотя физически Филипп выглядел послабее; скучный тип, корпит всю жизнь. Теперь Филипп профессор антропологии в Бристольском университете, особо не выделяется – в этом Джонатан уверен, – но на ногах стоит твердо, делает карьеру, имеет жену и двух детей. Мать Джонатана, вдова, счастливо живет в Оксфордшире со своим братом и невесткой, ухаживает там за большим садом, ходит за покупками и готовит. Джонатан чувствовал себя неудачником в семье, – это касалось как здоровья, так и работы. Сначала он хотел быть актером. С восемнадцати лет два года ходил в театральную школу. Лицо, как ему казалось, у него вполне подходящее для этой профессии, не слишком красивое – большой нос, широкий рот, – однако достаточно смазливое, чтобы играть романтические роли. И фигура довольно плотная, чтобы со временем играть более солидных персонажей. Что за нелепые мечты! Он и пары проходных ролей не получил за те три года, что слонялся по лондонским и манчестерским театрам, – при этом кормился, разумеется, случайными заработками, например, был помощником ветеринара. «Места на – сцене ты занимаешь много, а толком себя подать не можешь», – сказал ему однажды режиссер. А потом, устроившись ненадолго в антикварную лавку, Джонатан понял, что торговля антиквариатом ему по душе. Всему, что требуется, он научился у своего босса, Эндрю Мотта. Затем вместе с приятелем Роем Джонсоном они совершили великое переселение во Францию. Тот тоже был полон энтузиазма и хотел открыть антикварный магазин, начав с торговли старьем, хотя знаний и у него недоставало. Джонатан не забыл, с какой надеждой на успех и благополучие он отправлялся во Францию, как рассчитывал на везение и предвкушал свободу. А вместо удачи, вместо того чтобы набраться опыта с помощью череды любовниц, вместо того чтобы сойтись с богемой или с тем, близким к искусству, слоем французского общества, который, по представлению Джонатана, все-таки существовал, – вместо всего этого ковылял еле-еле по жизни и чувствовал себя не намного увереннее, чем в ту пору, когда пытался найти работу актера или обеспечивал себя случайными заработками.