казалось это глупостью. Этот бог так далеко и ни на одну молитву не ответил. И я решила придумать своих, которые всегда рядом. И стала молиться животным. Глупость какая… Но бог далеко, а животные близко – такая логика. Мне просто нужны были друзья, сейчас понимаю. Но, веришь не веришь, иногда помогало. Кто главные на деревне? Петух, собака и свинья.
– А корова? Или лошадь?!
– В мой пантеон они не вошли, хотя вроде подумывала включить. – Диана Романовна пожала плечами. – Ерунда. Обидно, если моим единственным наследием станет сценарий глупого ужастика.
– Ничего он не глупый! И лучше еще напишете!
– Как скажешь, Васёк-василек. Ладно, пойдем, посмотрим, что там твоя мамка мне собрала… Забудем пока про фильм и просто…
Через неделю Диана Романовна вышла с больничного.
А зимой ее похоронили. Кино осталось незаконченным, повисло фрагментами в вечном «пока».
Хлестал ветер, гнал крупные хлопья снега, мороз хотел превратить слезы на щеках в ледышки, в острые осколки, как в той сказке про потерянного в королевстве льда мальчика.
Васька с Толькой прижимались друг к другу и смотрели, как гроб опускают в ровную яму.
Сзади стояли мама Васьки и родители Тольки. Перешептывались, но голоса заглушал ветер. Впереди дети и педагоги ежились от холода, прятали руки в карманы, а лица в воротники и шарфы.
Сын Дианы Романовны на похороны не приехал.
Васька обвел взглядом небольшую толпу и сфокусировался на яме. Скоро в мире не осталось ничего, кроме этого ровного прямоугольного провала, ведущего в темноту, из которой нет выхода, сколько оледеневших осколков ни урони из глаз, сколько слов «вечность» из них потом ни собери. Если бы была возможность, он бы попытался собрать не «вечность», как мальчик из сказки, а другое слово, пусть льдинки разодрали бы ладони до крови, пусть на это ушло бы много-много лет, он бы пытался и пытался, но…
Возможности не было.
Васька весь дрожал, хотел вспомнить радостную Диану Романовну, но в уме у него лишь вертелась снежная карусель.
Рябь на экране телевизора.
Шум на кассетной записи.
Снежные хлопья все росли и обратились под конец в трех огромных животных.
Василий отвернулся от ямы, уткнулся Тольке в плечо. Казалось, ледяной воздух сковывает цепями. Они сжимали душу, контролировали каждую мысль, каждую эмоцию. Запрещали даже пытаться вспомнить хорошее. И, поддаваясь контролю, приказу, он приглушенно завыл.
Слово не собрать. Остается только плакать.
Никто ничего им не рассказал. Погибла. Точка.
Но шила в мешке не утаишь. Старшаки громко и довольно обсуждали, что Диана Романовна покончила с собой. Повесилась.
Васька спросил об этом маму, та вздохнула, отложила вязание и сказала:
– Иногда все бывает сложно.
Теперь, кроме боли и грусти, Васька почувствовал, что его… предали. Как она могла так поступить?! Как она могла бросить их с Толькой?!
Очень редко, в самых глубоких температурных снах, Диана Романовна стала приходить к нему. В руках она держала петуха, красного, как последний закат, у ее ног лежала собака, черная, как слепая ярость, а за спиной до самого потолка возвышалась свинья, огромная и белая, как боль.
Диана Романовна молчала, ведь она была мертва, ее шея сломана, а поперек горла тянулась…
Десятый
…Василий поправил сползший шарф, спрятал красную, до сих пор саднящую борозду.
Толик вел машину, молчал, иногда злобно постреливал взглядом в сторону друга, а потом наконец сказал:
– Ты дебил.
И не поспоришь.
Василия еще трясло, тело ощущалось таким легким, что, казалось, если бы не ремень безопасности, он бы воздушным шариком взлетел к крыше. Мысли текли вяло, заторможенно. Последствия транквилизаторов, которыми его в лошадиных дозах пичкали в наблюдательной палате на протяжении двух дней, пока Толик не примчался в Москву и не забрал его из дурки.
– Сколько… – прохрипел Василий.
– Что?
– Сколько… дал… на лапу… врачам… я верну…
– Иди на хер.
– Прости… Прости…те.
Он закрыл глаза.
Зря.
Даже через остаточное феназепамовое опьянение к нему пробивались образы, утягивали в водоворот.
Василий всегда думал, что под транквилизаторами не бывает снов, но в его случае они лишь закрывали двери к побегу из кошмаров. Когда засыпал, оказывался среди мелькающих картинок-осколков-льдинок-фрагментов без возможности отвести взгляд.
Он ущипнул себя, сигнал о боли дошел до мозга медленно, с задержкой.
– Толь… Я не хочу спать… Толкай, если я…
– А нужно! Слушай, сейчас тебе и нужно проспаться!
– Я убил их, Толь.
Толик отпустил руль, влепил Василию пощечину, выровнял машину и выпалил:
– Нет, долбоящер! Не ты! И не надо никаких «если бы»… Тебе нужно нормально проспаться.
«Да, – подумал Василий, – наверное, нужно».
После звонка тем утром он мгновенно протрезвел.
Василий выдержал все: долгие разговоры, опознание, поход в ритуалку и расспросы вежливой девочки о том, какие гробы ему по финансам.
Он перенес похороны, поминки, не выпил ни капли, теща выла ему в плечо и называла сыном, он едва сдерживался, чтобы не оттолкнуть эту раскрасневшуюся вонючую тетку.
Ему хотелось поговорить с настоящей матерью, но она давно умерла и, если этот мирок подразумевает наличие рая, встретилась с внуком и невесткой, а Василий никогда не будет рядом с ними.
«И хорошо», – думал он.
Вечером набрал Тольку, выслушал соболезнования, друг грозил немедленно приехать, но Василий сказал, что все нормально. Не стоит. Увидятся еще.
– Я билеты возьму. Сам привалю. Давно дома не был, – соврал он.
Мир почернел, краски исчезли, выгорели в пламени, осталась одна копоть.
На следующий день после поминок Василий купил несколько бутылок водки.
Он хотел напиться, но трезветь в его планы не входило.
Все с этого и началось. Со сраного корпоратива. Он буквально приполз домой. Лена нашла его спящим на ступеньках между этажами и еле растолкала.
– Последняя капля, – сказала она, а Василий брел в спальню, сосредоточившись на одной цели: не упасть.
Они ведь говорили, что у него проблемы и им нужно справляться вместе, но Лена, пока он отсыпался, собрала вещи. Увезла сына.
Лена хотела просто проучить, переждать в квартире подруги, та уехала в отпуск и оставила ключи, просила поливать цветы. Наверняка Лена собиралась вернуться домой к ночи, максимум – на следующий день, к тому моменту Василий точно извлек бы урок.
Так он, по крайней мере, хотел думать.
В одной из соседних квартир протекал газ.
Запаха никто не заметил или не обратил внимания.
Как бы то ни было, взрыв.
Пожар.
– Они…
– Они вышли на лестницу, нужно было на балкон, тогда могли бы… ой… извините… Нет… не страдали, если вы об этом, – говорил патологоанатом, застенчивый парень, старающийся не поднимать глаз. – Угарный газ вытесняет