И сочинил.
Озеро Бусинка
Недалеко от перевала Аринкида есть три озера: Нижнее, Среднее и Бусинка. Два первых — настоящие озера. Большие, глубокие с рыбой, утками, уловистыми и неуловистыми местами. Бусинка же — совсем маленькое. Если, к примеру, в нем вздумает купаться медвежья семья, то лезть в воду им придется по очереди. Сначала медвежатам, потом медведице. Вместе нельзя — не поместятся.
Я почему вспомнил о медведях? Рядом с Бусинкой до середины лета лежит толстая ноздреватая наледь, и вся она в медвежьих следах. Больших и маленьких, давних и совсем свежих. Что здесь делают мишки, я даже не представляю. Может, отсиживаются от комаров, может, собирают дикий лук, а может, и на самом деле купаются.
Мы с Васькой Чирком открыли это озеро совершенно случайно. Возвращались с рыбалки и заблудились. Дождь, рюкзаки тяжелые, а лощина, по которой проложена тропинка, вдруг разделилась на рукава. Главное же, что раздвоилась и сама тропинка. Я говорю, что нужно поворачивать вправо, Васька — влево.
Идем, выясняем отношения и натыкаемся на эти озера. Все три как на ладони, а у маленького стоит самый настоящий шалаш: сухой, просторный, даже с постелью из лиственничных веточек.
Быстро разожгли костер, я достал чайник, наклонился зачерпнуть воды из озерка, а там хариус. Застыл в метре от меня, шевелит жабрами, а во рту что-то блестит. Никак не пойму, что это у него. Наверное, поймал какого-то слишком кусачего жука и теперь не знает, что с ним делать, — и глотать страшновато, и отпустить жалко. Сразу чайник в сторону, наладили удочку и опустили крючок с жирным короедом прямо хариусу под нос. Тот хамкнул приманку, мы подсекли и вытащили добычу на берег.
Все произошло так быстро, что хариус наверняка не успел ничего сообразить. Лежит в мокрой траве и удивленно таращит глаза.
Только теперь мы разглядели висящую на рыбьей губе тяжелую медную мормышку. Рядом с этой мормышкой торчал небольшой ржавый крючок с обрывком лески.
Это уже совсем непонятно. Хариус знаком с рыбаками и, конечно же, должен был сообразить, что в этом озерке он у всех на виду. Заверни в вытекающий из Бусинки ручей — и через пару минут будешь в Среднем озере, а там, если пожелаешь, можно перебраться и в Нижнее. Так нет же, сидит в Бусинке. То ли вода здесь вкуснее, то ли комаров побольше. А может, это очень принципиальный хариус. Мол, ловите меня — не ловите, а я буду здесь жить и все тут.
Мы вытащили крючок и мормышку из хариусовой губы и отпустили его на волю. Да и почему не отпустить? Рыба у нас есть, хариусу мы особого вреда не нанесли. Главное же — Бусинке авторитет возвратили. Без рыбы оно что — обыкновенная лужа, каких в тайге сколько угодно, а с хариусом — совсем другое дело. С хариусом — озеро!
В краю танцующих хариусов
Пока сушили одежду, пили чай, дождь перестал, и вдруг мы совершенно явственно услышали далекий гул автомобильного мотора. Сначала он как бы нарастал, затем стишился и растаял совсем. Через некоторое время донесся новый гул. На этот раз он принадлежал другой машине. Тот был звонкий, а этот низкий и какой-то добродушный.
Без всякого сомнения, за сопками проходила дорога. Мы торопливо уложили рюкзаки и по ведущей вдоль озер тропинке заторопились навстречу автомобильному гулу.
Тучи уплыли к горизонту, над головой открылось высокое синее небо. На тайгу, сопки, озера хлынуло солнце. Теплые ласковые лучи затопили весь мир, кусты и деревья вспыхнули мириадами блесток, над озером замельтешила комариная метель. Одни комарики кружились высоко в небе, другие спускались к самой воде и присаживались на нее отдохнуть. Покачавшись на волнах, они снова взмывали в воздух и присоединялись к веселому хороводу.
Неожиданно рядом с берегом раздался звонкий всплеск. Крупный оранжевоперый хариус выскочил из воды, прошелся на хвосте и, рассыпав каскад брызг, исчез. Не успели поднятые им волны коснуться прибрежных камней, как чуть в стороне выметнулись сразу две рыбины, на мгновение зависли в воздухе и так же дружно нырнули.
Словно разбуженная их плеском, с распустившегося у самого берега ириса взлетела бабочка-аполлон и принялась порхать вокруг нас. Описала круг, другой, третий, затем переместилась к озеру и зависла в каком-то полуметре от воды. Тотчас из озера выпрыгнул угольно-черный хариус, взмахнул широким плавником и попытался схватить бабочку на лету. Не дотянувшись до нее всего лишь чуть-чуть, он плюхнулся в воду и сразу же взлетел снова. Он подскакивал, кувыркался, шлепал хвостом и трепыхал плавниками; бабочка частила крыльями, иногда приподнималась или опускалась над озером, и, казалось, эта игра увлекает их обоих…
Наконец бабочка возвратилась к берегу, незадачливый охотник, плеснув хвостом, ушел в глубину, и только тут мы заметили, что вся вода вокруг кипит от жирующих хариусов. Килограммовые черныши, узкие, как ножи, хариусы-селедочники, похожие на тонкие серебристые гвозди, мальки — все дружно охотились на комаров-звонцов. Самые проворные успевали схватить комара, лишь на мгновенье высунувшись из воды, другие старались сначала сбить кружащуюся над ними добычу, затем уже съедали ее, третьи ловили звонцов, взлетев высоко над озером.
Чаще всего мы не могли разглядеть комара, и нам казалось, что все эти прыжки, кульбиты, пробежки и нырки рыбы исполняют просто так. Потому, что светит солнце, поют птицы, у воды горят желтым и фиолетовым цветом распустившиеся ирисы…
Мы шли уже больше часа. Давно остались позади Бусинка, Среднее и Нижнее озера, а танец хариусов не затихал. Рыбы плескались в бегущем рядом с тропой ручье, в развалившихся у скальных выступов плесах, в открывающихся перед нами новых озерах. Иногда они взлетали так близко, что брызги падали на наши сапоги, но и после этого хариусы не торопились в спасительную глубину, а охваченные каким-то азартом нетерпеливо кружили у берега, чтобы через мгновенье выметнуться из воды снова.
Где-то свистел бурундук и недовольно фыркала белка, в осоке надрывно кричала утка-чирок, а над водой взлетали и взлетали серебристые рыбы, словно никак не могли дотанцевать этот удивительный танец.
Огонек
Снег лежал вторую неделю, и все решили, что это уже до весны, но вдруг затеплело, брызнул мелкий дождь, и к утру мы проснулись снова в осени. Опять запахло грибами и прелым листом, а полевки из снежных норок переселились в земляные.
Но сам мир, лишившись яркой белизны, потускнел и выглядит каким-то обиженным. Словно ребенок, которого поманили игрушкой, а потом ни с того ни с сего отобрали. Над рекой целый день бродят густые туманы, под ногами чавкает раскисшая осока, кедровки нахохлившись сидят на мокрых ветках и чего-то ждут.