работаю в отделе, который занимается энергетикой. Перед этим закончила специальную программу университета в Дании.
— А где сейчас твоя мама? Что с ней? — спросил Давид.
В памяти смутно маячил образ немолодой еврейской женщины. Кажется, одета во что-то невзрачное, да и сама тоже невзрачная, Давид даже не мог припомнить ее лицо. Впрочем, видел ее лишь однажды, когда Лара в первый и единственный раз завела его к себе в квартиру перед киносеансом, чтобы сменить туфли.
— Мама живет в Филадельфии, у нее все в порядке.
Она смотрела на него, улыбалась, и, невзирая на эти внушительные плакаты на стенах, мраморные лестницы, консулов и туристов, он вдруг увидел ее — двадцатитрехлетнюю Ларку. Вспомнил, как когда-то на Арбате ее портрет нарисовал один художник, превратив скромную студентку МГУ в роскошную царицу Савскую. Почему они ни разу не переспали?..
— Мне пора в офис, ланч закончился, — сказала Лара, поглядывая на свои часики.
— Когда же мы увидимся?
— M-м… сегодня вечером у меня свидание с одним испанцем. Он майор, из корпуса миротворцев. Очень красивый мужчина, правда, глупый до невозможности. Зачем он мне нужен, сама не знаю.
— Тогда давай в другой день, — перебил Давид. Ему почему-то не хотелось слушать про испанского майора-миротворца. — Как насчет пятницы, после работы?
Глава 3
«Освобожден. Теплая, тихая июньская ночь. По пустому тротуару идет пожилой негр. Что-то бормочет под нос, смеется.
— Сколько сейчас времени? — спрашиваю у него.
— Половина первого.
— Закурить не найдется?
Чернокожий дает мне две сигареты и, продолжая что-то бормотать, уходит. Сигареты есть, но нет спичек — их у меня забрали при аресте. Зато есть тринадцать долларов. Полицейские у меня деньги не отняли. Хорошие копы. Перед тем как я вышел из камеры, полицейский Перез даже угостил меня на прощанье куском пиццы и кофе. Сокамерники мне завидовали.
Я поделился пиццей с Педро, который, не знаю почему, тоже был в тюрьме и ожидал суда. Понять Педро невозможно — этот спесивый сальвадорский пьяница за годы жизни в Нью-Йорке не выучил и пары английских слов. Впрочем, ему достаточно испанского, чтобы попрошайничать в испанском Гарлеме. Амиго.
Это была моя третья посадка. Перез меня хорошо знает, я постоянный его клиент. Впрочем, не я один: Педро, Африка и все остальные из банды алкашей и бездомных, обитающих в районе 125-й стрит, что на границе негритянского и испанского Гарлема.
В этот раз арестовали меня за открытую бутылку пива. Теперь, завидев Переза, мне нужно быть вдвойне осторожным. Уверен, что он захочет упечь меня в камеру снова.
На какой я нахожусь улице? 36-я стрит и 1-я авеню. Ну, вперед, до самой 125-й!
Внимательно слежу за тротуаром, прошел один квартал — и в кармане уже полно бычков. Ой! Передо мной на асфальте едва подкуренная «верджинка». Здесь, в Манхэттене, живут очень богатые люди, выбрасывают сигареты, едва успев прикурить. Попробуй найди такие бычки в Бруклине. Куда там! В Манхэттене и в урнах, и возле ресторанов можно хорошо поживиться едой: найти даже неразвернутые сэндвичи с бужениной и яйцами или гамбургеры с ветчиной и помидором. Я голоден — кусок пиццы, который я получил, выходя из камеры, давно переварился в желудке.
Жую найденный бутерброд, неспешно иду по пустой ночной улице. На мне кроссовки Nike, подаренные Африкой. Очень хорошие кроссовки: почти новые, легкие и мне по размеру. Есть ли где негр чернее Джамиля-Африки? Чернота кожи, однако, не самое главное его свойство. Не знаю другого такого щедрого чернокожего. Он всегда веселый, потому что курит марихуану. Помню, когда Перез надевал на меня наручники, стоявший рядом Джамиль-Африка смотрел на эту сцену довольно мрачно. Еще бы! Открытая бутылка пива была его, не моя. Он просто ее поставил возле меня, когда мы с ним пили на скамейке. Из-за этого недоразумения я должен был с жутким отходняком целый день валяться в участке на бетонном полу, пить тухлую воду из-под крана и испражняться в присутствии сорока сокамерников.
Чудесная страна Америка! После того как судья меня оправдал, мне вручили карточку на проезд в метро, чтобы я добрался домой. Но мой дом — улица, в подземку я спускаюсь только зимой, и то когда очень холодно. За все годы бомжевания я спускался в метро, может, раза три. Все из-за полицейских, которые не разрешают там спать на скамейках. Завидят, что кто-то лег, — обязательно подойдут и заставят сесть, а то и просто выдворят из подземки. А спать сидя неудобно. Не говоря уж о том, что поезда мешают своим грохотом. Чтобы спать в метро в таких условиях, нужно напиться до немоты. А это не по мне, я люблю до полунемоты. До полунемоты — чешский способ, пивной; до немоты — русский, водочный.
У меня карточка на проезд, нужно ее продать. Предлагаю со скидкой вдвое. Купил один прохожий. У меня уже четырнадцать долларов. Теперь прямым ходом в бакалейную лавку. Хочется курить. Где же взять спички? Улица пуста. Но возле одного дома сидят кружком три старые китаянки, в центре горит свеча в фонарике.
— Извините, нет ли у вас спичек?
Одна женщина вынимает из кармана спички, протягивает их мне. Жестом дает понять, что могу оставить спички себе.
Вот наконец 125-я стрит и любимая бакалейная лавка. Возле нее, как всегда, куча забуханных негров и испанцев, среди них Джонни. Покупаю двенадцать бутылок пива и упаковку табака. Одну бутылку даю Джонни, а он за это дарит мне марихуану.
Затем, сойдя с дороги, продираюсь сквозь кустарник. У невысокого здания с заколоченными дверьми и окнами лежит матрац, кусок пластика и одеяло — это моя летняя резиденция. Вдруг замечаю: кто-то здесь есть. Какая-то чернокожая сидит на моем матраце. Завидев меня, вскочила.
— Sorry, sorry, — залепетала она. — Это твой матрац?
— Да, мой. Здесь моя вилла.
Она хихикнула, оценив шутку. Она довольно привлекательна. На вид ей лет двадцать, одета в легкую футболочку и очень короткую юбку. Несложно догадаться, что проститутка. Через плечо перекинута сумочка, в которой наверняка лежит «походный набор» шлюхи: косметика, сигареты и презервативы.
— Что ты пьешь? — спросил я.
— Все подряд: виски, водку, ром.
— А пиво?
— Пиво тоже.
Даю ей бутылку. Вместе с ней сидим, курим ее сигареты, пьем мое пиво.
— Меня зовут Лили, — сказала она и поцеловала меня в губы.
Губыу неетеплые и гладкие, как