На восточной стороне улицы темноту ночи нарушал танцующий свет керосиновой лампы на третьем этаже обветшалого здания. Так и тянуло заглянуть туда поближе… чтобы увидеть склоненную женскую голову над уютной детской кроваткой. Под стеганным жёлтым одеялом лежала крохотная пятилетняя девочка, спящим дыханием из приоткрытого ротика согревавшая унесенную в сонное беспамятство маму.
Мама девочки держалась из последних сил, но старалась не подавать виду. Каждое ее утро начиналось в последнее время одинаково — она чутко просыпалась от потягивания очнувшегося от детских сновидений ребенка, целовала его в розовый лобик и одаривала доброй улыбкой.
— Сегодня будет замечательный день!
— Все снова будут здоровы?!
— Да! Сегодня — точно!
— Но ты так всегда говоришь… а они все равно болеют…
— Сегодня — точно.
Девочку звали Полиной, и она верила своей маме. Каждый день.
Мама готовила ребенку быстрый завтрак — кукурузные хлопья с оставшимся с вечера холодным молоком, и начинала собираться на улицу. Она снимала легкое полу-пальто, короткую шерстяную юбку, надевала тёплые ватные штаны, вязанный свитер, телогрейку, обвязывала голову шалью, совала изможденные ноги с толстыми носками в кирзовые сапоги и натягивала на худые руки зимние варежки. Была ещё ранняя осень, но на улице стоял неприятный и прохладный сырой туман, который проникал в неотапливаемые дома и заставлял население города даже в помещениях одеваться теплее. Облачившись во все свои рыцарские доспехи, мама вставала по стойке смирно и с широкой улыбкой отдавала воинское приветствие своей дочке, всё это время с иронией наблюдавшей за ежедневным семейным ритуалом.
— Ты вернешься, мама?!
— Обязательно, дочка!
И Полина давала разрешение маме глубоким кивком головы. Девушка брала в углу комнаты у входной двери пожарный багор с длинной красной ручкой и открывала железный запор. Её дочь вскакивала с кровати, и после ухода матери тут же аккуратно вставала на табуретку и с трудом двумя руками вставляла запор на место. Наступал новый день.
Глава 7. Мама и дочка
Мама не говорила Полине главное — она сама была больна. Боли становились всё сильнее и нестерпимее, кожу разъедали язвы, всё чаще мутнело в голове. Девушка часто стояла вечером у окна и наблюдала внизу шатающиеся в беспамятстве тени. Её охватывал ужас от мысли, что она сама скоро превратится в животное, но самым страшным было не это… Полина! Что станет с её дочерью, когда наступит этот переломный момент — её мама перестанет осознавать окружающее? Как только первые язвы стали покрывать женское тело, девушка стала напряжённо думать, кому передать ребёнка. Она сделала несколько попыток.
Имея медицинское образование, девушка ещё до эпидемии долгое время подрабатывала, ухаживая за пожилой семьёй в соседнем квартале, сравнительно недалеко от дома. Делала уколы, измеряла давление, покупала лекарства, даже ходила в магазин за продуктами и готовила еду. Семья была очень доброй и с ней установились тёплые, даже дружеские отношения. Девушка приводила к ним свою дочь и они общались с ней как со своей внучкой, одаряя светлыми улыбками и заботой. В какой-то момент мама Полины вспомнила об этой семье и у неё сложился определённый план. Она взяла дочку и пришла к ним в дом, собрав все моральные и психические силы, держала себя бодро, разговаривала громко и постоянно улыбалась. Её якобы направляли в загородный лагерь, где срочно требовались в смену медицинские работники, но брать с собой Полину было нельзя — она могла заразиться, да и вид переполненных больничных палаток мог сказаться удручающе на её впечатлительном детском сознании. Требовалось переждать пару недель, девушку бы сменила другая медсестра, и тогда она забрала бы дочку к себе. Старики долго и безмолвно стояли в дверях, глядя то на девочку, то друг на друга, и их молчание тогда впервые заскреблось кошками на душе у мамы. Но пожилая семья согласилась и отступать уже было некуда. Передав супругам вещи и деньги, девушка поцеловала дочку и, не оборачиваясь, спешной походкой покинула их двор. Она шла в пустоту, не соображая дороги, и очнулась только где-то на краю города возле железнодорожных путей. Поезда давно не ходили, и мама Полины в беспомощности села на рельсы, опустив голову на колени. Она долго плакала, вспоминая свою «бестолковую» юность, когда ежедневные попойки мужа заставили её выгнать того из дома и подать на развод. Вспоминала она и ухаживавшего за ней потом одноклассника, приносившего Полине конфеты и уговаривавшего её маму бросить этот злополучный город и уехать с ним в областной центр. Отказала. Гордая была — ведь когда то она любила его в школьные годы, но он не обращал на девушку никакого внимания, гулял с другими, чем поселил в молодой душе всходы ненависти. Теперь она была согласна на всё, но было уже недосягаемо поздно…
Слёзы матери прервал паровозный гудок. Невесть откуда взявшийся локомотив с несколькими вагонами угля стремительно приближался к сидящей на рельсах девушке. Она закрыла глаза. У неё не было никакого желания вставать с этих рельсов. Сжавшись в комок, мама опрокинулась на шпалы, оставив закрытую руками голову лежать на холодном металле. Она отбросила всякие мысли, но образ Полины настойчиво всплыл перед ней с большими, широко раскрытыми от удивления глазами. Когда девушка невольно всмотрелась в эти глаза, её пронзил холодный пот. В них отражался бешеный оскал больной старухи и блестел кровавый нож в руке добродушного когда-то и безобидного старика. Пулей сорвавшись с рельс, мама бросилась назад, к дому, где недавно оставила свою дочь.
Дверь была открыта настежь. Ворвавшись в квартиру, девушка застыла в шоке. На полу посреди коридора лежала в собственной крови, раскинув в стороны поросшие шерстью руки и ноги, пожилая хозяйка квартиры, а за ней, беспомощно облокотившись на стену, сидел её супруг. В правой руке он всё ещё держал почти выпавший нож со следами крови, его дрожащая от шока голова смотрела прямо на девушку, а губы еле слышно шептали: «Уходите отсюда…»
— Полина! — надрывно выкрикнула мама, и дочка выскочила из тумбочки возле двери и бросилась к её ногам. Схватив девочку, мать опрометью выскочила на улицу и дала себе слово больше никогда не оставлять ребёнка, чтобы с ней самой не произошло.
Однако, вскоре девушка нарушила своё слово. Когда руки стали покрываться первыми островками шерстяного покрова, она предприняла ещё одну попытку.
Отделение милиции в тот день было переполнено. Впрочем, такую картину можно было наблюдать почти каждый день — с тех пор, как город настигла трагедия, люди не только включились в борьбу за выживание, но и старались воспользоваться сложившейся ситуацией себе в угоду. Мародёры и грабители переполняли камеры предварительного заключения и СИЗО, для них были выделены отдельные кабинеты с решётками и даже подсобные помещения. По коридорам отделения сновали взад и вперёд сотрудники и потерпевшие, привнося суету и нервозность. У начальника голова шла кругом, везде нужно было успеть и во всё вникнуть, при этом работал он без выходных и практически круглосуточно. Порою сообщения об удачных попытках самоубийства в различных частях города вызывали в нём скрытое чувство зависти: «Отмучились…». Его заместитель, молодой лейтенант, видел всю тяжесть свалившегося на шефа груза и принимал самое активное участие в разрешении возникающих конфликтов и проблем. Знал он и о тяжёлом семейном положении майора, от которого жена ушла на днях вместе с ребёнком, не выдержав отсутствие дома мужа целыми сутками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});