Читать интересную книгу Русские мальчики (сборник) - протоиерей Владимир Чугунов

«Отдающийся блудницам – губит своё наследство», – прочёл дальше.

От кого и когда мы услышали это? Или: «Царь ненаученный погубит народ свой». А тут: «В руке Господа власть над землёю, и человека потребного Он вовремя воздвигнет на ней». В какой школе, в каком институте можно было такое услышать? А это? «Владычество переходит от народа к народу по причине несправедливости, обид и любостяжания. Господь вырывает с корнем народы и насаждает вместо них смиренных». Сколько в своё время было насмешек над словами Достоевского: «Смирись, гордый человек». Не понимали – и метали бомбы. А чего достигли, что создали? Погубили и продолжаем губить наследство. Сказано: человек познаётся в детях своих, и что говорим: «Теперь какая молодежь-то пошла!» То есть, какая же? И откуда пошла? Не из тех ли она ворот, что и весь народ? «Глаза глупца – на краю земли», – говорит Библия. Но сколько выращено этих глупцов! А кабы знали, что «лучше умереть бездетным, нежели иметь детей нечестивых», разве бы так жили, тому учили? Да-а, скажут, попробуй, поучи. Время-то, время-то какое было! Это с оглядкой на «всех», на большинство. Но «все» ли так жили? Откуда же, эти Божии люди? Не в штольнях же и шахтах отсиживались они. Но кто видел и видит их теперь? Нет, надо сказать прямо: боимся – и губим наследство. Не зря же сказано, что «лучше скудный знанием, но богобоязненный, нежели богатый знанием – и преступающий закон»? А мы как рассуждаем? Да, мол, но с высшим образованием и пасти коров… как-то… Не по-царски, что ли? А Давид разве не царь был?

И так всё ходил, споря с «премудростью века сего», хотя и знал, что она всего лишь «мерзость пред Богом».

5

С обеда всё затянуло серой мгой, воздух насытился влагой. Накинул офицерскую плащ-палатку, с разрезами вместо рукавов.

Перевалив в дальнем конце заливных лугов по специальному переезду через дамбу, по шуршащей палой листве осинника вышли к островкам с подросшей отавой. К концу полуостровки сходились клином, отсечённые водой от дамбы. Обычно пущу стадо на такой полуостров, метров триста – четыреста длиной, и сижу с книгой, дожидаясь пока нагуляются.

Так и в тот день. Пустил, раскрыл книгу – и про всё забыл. Когда очнулся, стояла такая тишина, что даже слышно было падающую листву.

Я насторожился. Неужто опять легли? Побежал посмотреть. Каково же было моё удивление, когда ни одной живой души не встретил до самого перелива. Ушли! Через воду! Господи, помилуй! Беда-то ещё!

Торопливо перебрался по двум хлюпающим по воде осиновым жердям и, поминутно цепляясь плащом за кусты шиповника, побежал к дамбе. Пробираясь через смешанный молодняк и кустарник, поднялся по бетонным плитам наверх и почти в самом конце, километра за два, за три, увидел хвост стада, торопливо уползавшего в лес.

Первая мысль была бежать следом, да решил, всё одно не догнать, и для верности решил пройти тою же дорогой ещё раз: может, свернула какая.

Вернувшись назад по дамбе метров за двести, сбежал вниз по крутому съезду из плит и быстро зашагал по уезженной, усыпанной золотом листвы дороге. Метрах в ста, справа, в осиннике заметил «Жигули» белого цвета и три фигуры. Быстро глянул: женщина с распущенными волосами стояла ко мне спиной у открытого багажника машины, один мужик усердно копал короткой лопатой, другой курил, глядя в мою сторону. Заметив меня, быстро отвернулся и что-то сказал напарнику. Тот тоже глянул в мою сторону, бросил лопату. Они переглянулись.

Сердце моё дрогнуло. Я наддал шагу, но уже не по дороге, а через поляну, к болоту, которым завершался осинник. Уже в конце поляны, у самого леска, послышался сзади негромкий свист и следом за ним выстрел. Он, казалось, оглушил меня. Слева упала срезанная пулей ветка, сзади зашуршали торопливые шаги. Я быстро свернул вправо и в несколько прыжков оказался в густой осоке. За плотным кустом ивы присел, притаился. Шаги быстро приближались, и вскоре мне хорошо стало видно этого коротко стриженного, узколобого дегенерата: в то мгновение он мало напоминал человека. Он постоял, послушал, поводил рылом туда-сюда. На короткий свист обернулся, сунул пистолет за пояс и поспешил к машине. Сердце так сильно стучало, что, казалось, я его слышал! Мысль работала лихорадочно. Явно я им помешал. И чего они тут собирались закапывать? И тотчас вспомнил разговоры, как недавно милиция обнаружила склад с оружием где-то на окраине города или банду какую-то раскрыли, точно не помню. Времена тогда были всем известные: блатняк делил сферы влияния, иные разборки заканчивались перестрелкой.

«Господи, помоги! Господи, сохрани!»

Ни на секунду не прекращая молитву, выбрался на берег и побежал поглядеть выгон: не дай Бог, ещё корову пристрелят, если им в человека нет ничто пальнуть. Дорога к выгону шла сенокосными полянами, пересеченными неширокими полосками леса. Миновать их было нельзя. Когда выбегал на поляну, мерещилось, вот-вот выскочит из перелеска машина, пока не понял, гнаться не будут, и, дойдя до перехода, немного передохнул. Слава Богу, скотина вся вышла.

Перебравшись по жердочкам, на подходе к дамбе, услышал шум буксующей машины: въезд на дамбу был очень крутой, в сырую погоду подняться на него было непросто.

«Вот и сидите!» – позлорадствовал я. И хотел бежать своей дорогой, да разобрало любопытство, прямо какой-то разведческий интерес: «Надо записать номер. Мало ли что».

Подкравшись поближе, залёг в кусты шиповника, через которые хорошо был виден подъём. Достал из сумки клочок бумаги, ручку и записал номер машины. Затем отполз. Отойдя метров триста сквозь заросли ивняка, перебрался на другую сторону дамбы. Там были коровьи тропинки вдоль торфяной канавы. Давно я так не бегал! Под капюшоном стало, как в парной, и я скинул его.

Уже в селе из предусмотрительности снял плащ и оставил у хозяйки. На велосипеде поехал поглядеть стадо. Так и есть – в полном составе оно паслось на сжатом совхозном поле, издали походившем на озимь, столько терялось зерна при уборке.

Несколько хозяек стояли у забора крайнего дома. Рассказал им о происшествии.

– Может, в милицию сообщить? – неуверенно сказала одна и ушла.

Я выехал на дорогу и возле дома Бориса Павловича вдруг увидел того самого дегенерата. Стоял ко мне спиной и разговаривал с шофёром грузовика. На меня глянул бегло, явно не узнав. Шофёр дал согласие, и они уехали.

Поскольку стадо ещё паслось, ехать домой было нельзя, и я решил выждать положенное время в проулке. Отсюда хорошо было видно и стадо, и отрезок дороги. Примерно через полчаса по ней прокатила знакомая машина. Я вышел на поле, откуда хорошо было видно дамбу, соединявшую Гавриловку с Ипяковым. Дальше дорога сворачивала вправо и вдоль Вьюновки тянулась к Нагулину, а там на окраину Нижнего, в район аэропорта.

Машина промелькнула по дамбе. Уходя вправо, как я и предполагал, в сторону города, вдруг неожиданно развернулась на возвышении и стала на обочине.

«Ждут, когда стадо погоню», – догадался я.

На сердце заскребли кошки… Не скажу, что сильно испугался (и не в таких переделках приходилось бывать в старателях), больше волновала судьба семьи. И чем дольше думал об этом, тем тягостнее становилось на душе. Наконец, опомнился, стал молиться.

6

После молитвы стало немного спокойнее. Однако враг несколько раз подступал со своим рационалистическим: «Так-то оно так, а в жизни – хлоп, и нету». Но я гнал эти помыслы, призывая на помощь Царицу Небесную: «Враже, предложение твое – на главу твою. Божия Матерь, помоги мне!» И читал «Богородцу».

Стемнело быстрее обыкновенного. Небо опустилось на потемневшие крыши домов. Воздух насытился влагою. Вода в пруду почернела. Скотину потянуло к хлеву.

Дождавшись, когда последняя корова подымется в ипяковский проулок, на велосипеде выехал на дамбу.

Машина стояла на прежнем месте. И я специально свернул в её сторону и, не торопясь, проехал мимо. За темнотою стёкол едва угадывались силуэты людей.

За Ипяковым свернул на зады и помчался укатанной полевой дорогой к сереющим в сумерках пятиэтажкам своего родного совхоза «Доскина». Кое-где, как маячки, уже светились окна.

И мне ужасно захотелось домой, в тепло, уют, в атмосферу любви и простых семейных радостей – такими бесценными показались они мне теперь!

На другой день узнал от хозяйки, которая пошла звонить в милицию, что машина стояла дотемна. Милиция приехала лишь к обеду, прямо в дубовую рощу. На прежнее раздолье что-то не потянуло. Подкатили на «уазике», опросили, записали. На меня поглядывали с нескрываемым любопытством, точно пытались загадку разгадать. Я к этому привык: сколько пасу, никто не верит, что это моя профессия, а как с первого сезона пошло, так и до сих пор – семинарист. Так же, помнится, подкатил раз к нашему низенькому домику на Новских выселках милицейский «уазик». «Предъявите документы». Посмотрели, повертели – и уехали ни с чем: не тунеядцы же – коров пасём.