было молчать – владение тайной возвышает над повседневностью. Совсем недавно случайный разговор неожиданно подтолкнул меня нарушить тайну поединка. Отставной полицейский ротмистр рассказал мне о поножовщинах, постоянно происходивших в долине Терека. «Этот народ, – заметил он, – не гнушается ничем, лишь бы взять верх и одолеть противника. Драчуны от природы, удаль напоказ. Но до братьев Магомедовых и Даты Туташхия об открытых поединках здесь почти не слышали». Вот тогда-то я и рассказал ему, что был свидетелем одной из таких схваток двадцатилетней давности.
Ротмистр выслушал мой рассказ очень внимательно и спросил, уверен ли я в том, что Абдул и тот, второй, как его там – Ваха, что ли? – не вполне владели ножом. Они ведь горцы и могли научиться этому искусству в своих поместьях.
Я ответил, что Ваха и Абдул совсем не военные, они только что вернулись из столичного университета, молодые люди в той компании прекрасно знали их, а также друг друга, и то, что произошло, оказалось для всех полной неожиданностью.
Ротмистр рассказал мне, чем прославились два ножа с изогнутой крестовиной – Кири Хучбастова и Зелимхана. Я сразу вспомнил о разговоре с генералом Чермоевым. Потом он сказал о том, что ножи с деревянной ручкой и изображением волка… Их ведь сотни. В окрестностях имения Чермоева в те годы бродил известный забияка и задира Ахмед Хучбаров. Тот начал в двенадцать лет, у него был именно такой нож. Нож короткий, его легко было спрятать. Но этот нож всегда приносил ему удачу. Кири Хучбастов и Ахмед Хучбаров ненавидели друг друга. Возможно, потому, что их постоянно путали. Долго искали встречи друг с другом, но так и не сошлись. Один умер от шальной пули, другой – от тифа в больнице.
Жизнь и смерть на Кавказе неотделимы друг от друга.
Больше я не говорил с ротмистром. В ночь поединка я видел клинок, вошедший в плоть, и неподвижно лежащее тело – это было лишь завершением другой, еще более давней истории. Не Ваха убил Абдула, в ту ночь сражались не люди. Клинки тихо спали рядом, в одном шкафу. Спали, пока их не разбудили. Ножи шевельнулись, и все увидели, как задрожали руки Вахи и Абдула. Эти клинки знали толк в сражениях, потому и бились как должно. Они долго искали друг друга на горных дорогах Кавказа, а встретились, когда их прежние хозяева-абреки уже истлели и превратились в прах. Оружие переживает людей. В булатной стали накопились и спят жестокость и человеческая злоба. Закончилась ли их история? Не доведется ли им встречаться вновь и вновь – до тех пор, пока не завершится история человечества?
Но история началась здесь и будет жить вечно, как небо и звезды.
Слова подполковника многое объяснили Шарипу. Но остался вопрос: кто разорвет цепочку убийств, кто сумеет снять власть древнего заклятия, висящего над его талантливым и мудрым народом и оружием, изготовленным искусными руками горцев?
* * *
Камила приготовила мужу на завтрак сыскал-чурек[7], домашний козий творог и калмыцкий чай. Они жили в этнозаповеднике на окраине Старого-Юрта. Муж любил перед каждым новым заданием провести несколько дней в этом тур лучном доме с плоской крышей. Так, как жили вайнахи в горных аулах двести лет назад. Здесь не было ни электричества, ни водопровода с канализацией, ни газа, ни отопления. Никаких информационных сетей, никаких чипов, встроенных во все что можно, в том числе – в животных и людей. Никто из друзей не знал, что они здесь, никто не станет их навещать, никто не побеспокоит. Завтра ее любимый опять улетит на хронолете в тот же Старый-Юрт, но на два века раньше. Это не просто полет, это миссия. Он должен прервать порочную цепь событий. Иначе она продолжится здесь, в этой их жизни. Камила не знала, что предпримет Шарип, удастся ли ему выполнить задание, понимала только, что это будет непросто. Но от выполнения его миссии зависит их настоящее.
Накануне они были в центре хроноисследований. Осмотрели выставку старинного холодного оружия, собранного из всех музеев Кавказа. Шарип подносил к каждому клинку терадозиметр. Уровень терагерцевого излучения этих клинков понизился незначительно после его прошлых поездок. Это означает, что в стали сохранилось еще слишком много жестокости и ненависти предков. Накопленная в них сила разрушения пока еще спит, она ждет своего часа, чтобы вырваться наружу и подчинить себе людей. Если дать сейчас выход этой энергии, она принесет множество жертв и страданий современникам.
Правительственная комиссия опять выбрала Шарила. Выбрала, потому что он чеченец, потому что он как никто любит свой народ и хорошо знает его характер. Именно ему надлежит нейтрализовать мину замедленного действия, заложенную в старинные клинки; для этого его и отправляют в те стародавние времена. Всю ночь Шарип обнимал свою Камилу так, будто это было в последний раз.
После завтрака он ушел.
Судьбу не интересуют человеческие ошибки и слабости. За каждый неверный шаг или оплошность люди получают многократное наказание.
Шарипу в лавке старьевщика удалось найти растрепанный экземпляр книги «Кровожадные мечи Мурамасы». Мечи Мурамасы, знаменитого японского кузнеца и мечника, отличались качеством, славились необычайной остротой и заслужили славу магического оружия. Считалось, что клинок Мурамасы проклят, он заражал владельца безумной жаждой крови, а потому тот всегда одерживал победы. Если меч долго пылился без дела в ножнах, он мог восстать против хозяина и заставить его совершить самоубийство, чтобы после найти себе лучшего воина.
Шарип зачитался и, заходя в хьешцу, почувствовал, будто что-то задело лоб – летучая мышь, что ли? Провел рукой по лбу – рука оказалась в крови. Он порезался об острый ржавый край приоткрытой металлической двери, которую не заметил в темноте. Всю ночь его мучил жар, и рисунки мечей Мурамасы переплетались с кошмарными видениями смертельных схваток. Наджия позвала плотников, которые возводили в станице Червленной православную церковь, и они на телеге отвезли больного в военный госпиталь города Нежного. Там он провел десять тяжелейших дней, десять дней – как десять веков. Наконец хирург сказал, что Шарип, который чуть не умер от заражения крови, теперь, хвала Создателю, пошел на поправку и скоро сможет отправиться долечиваться в свой любимый Старый-Юрт.
Стояла жара, раскаленное, как сковородка, солнце висело над горами.
Шарип был еще довольно слаб, он решил пока не заниматься делами, а просто отлежаться в гостинице у Наджии. В комнате – невыносимая духота, и даже ночи не приносят облегчения. Но как-то поутру его разбудил гром. Ветер трепал пирамидальные тополя, обосновавшиеся рядом с хьешцей. Застучали