class="p1">— Танцуй с нами, Кора!
— Пой с нами!
— Так здорово!..
— Давай веселиться!
Складывалось впечатление, что каждая нимфа персонально дала клятву Деметре приложить все усилия, чтобы вытащить Персефону из депрессии.
На очередном веселом взвизге бывшая царица решила-таки присоединиться к хороводу в надежде, что после этого от нее отстанут. Обычно это срабатывало — нимфы оставляли ее в покое на пару часов. Потом им надоедало плясать, они шли купаться в речке, потом уходили собирать целебные или просто красивые травы, плести венки, отдыхать от трудов в компании веселых сатиров. И пусть — по крайней мере, сатиры не рисковали лезть к ней, справедливо подозревая, что к ним и к предлагаемому им времяпрепровождению Персефона не будет относиться так снисходительно, как к нимфам.
Охотницы из свиты Артемиды были не такими ветреными и пустоголовыми, но они все поголовно были помешаны на лесбийской любви, а Кора, которое это дело не слишком любила, терпеть не могла соответствующие намеки, все эти подмигивания и невзначай оголенные бедра или груди (да они и в обычное время их особо не прикрывали). Бывшая царица с ностальгией вспоминала свиту из чудовищ — по крайней мере, те не стремились заманить ее на ложе и не заставляли плясать. А нимфы и охотницы еще и делали это из лучших побуждений!
Стоило Персефоне встать с большого гладкого камня, на котором она сидела, как ее тут же подхватили под руки, надели на голову ромашковый венок и вовлекли в хоровод. Другие нимфы тут же затянули песенку про их подружку, ожидающую любимого с войны. С точки зрения бывшей царицы, песня с таким сюжетом должна была быть грустной, но в исполнении нимф «ожидание» весьма и весьма напоминало похождения Минты на Олимпе. С одной лишь разницей — лирическая героиня раз за разом убеждалась, что лучше ее любимого все равно никого нет. В конце песенки милый таки вернулся с войны, и весь последний куплет рассказывал о том, что среди всех девиц, с которыми он «познакомился», нет ни одной равной драгоценной нимфе.
Персефону такой подход развеселил, правда, ее короткий смешок остался незамеченным на фоне веселого смеха подружек.
К нимфе с рожком присоединился неизвестно откуда взявшийся сатир с флейтой (ну понятно, откуда, они всегда где-то в районе нимф). Мелодия замедлилась; Персефона сняла сандалии и закружилась в танце, раскинув руки и чуть прищуриваясь, когда полуденное солнце било ей в глаза. Царице редко когда удавалось вообще ни о чем не думать, но это был как раз тот момент, когда она наслаждалась музыкой, танцем, ветром в волосах и даже поцелуями солнца на своих ресницах.
Мелодия закончилась, и рожок со свирелью снова заиграли что-то бодрое и удалое; запели нимфы, вновь собираясь в хоровод; Персефона, напротив, выскользнула из веселого хоровода и пошла к своим сандалиям. Остановилась, не дойдя каких-то пяти шагов, отвлеклась на необычный цветок — угольно-черную ароматную гвоздику.
Персефона могла поклясться, что раньше ее здесь не было. Полчаса назад на лугу росли только васильки и ромашки.
«Пришел», — на нее нахлынуло облегчение. Цветок наверняка вырастила Макария — Деметра ни за что не стала бы растить в такой цветовой гамме. А это означало, что Аид где-то поблизости.
Она сорвала цветок и с улыбкой поднесла его к лицу.
Поднялся ветер, и солнце заволокло тучами.
Тучами? Нет, не тучами, его на миг закрыла летящая по воздуху черная колесница, запряженная четверкой угольно-черных коней. Мелодия прервалась — нимфы с воплями разбежались по кустам. Миг — и колесница оказалась рядом. Персефона заглянула в лицо вознице — длинные волосы распущены по плечам, кожа побледнела, черты лица, кажется, стали еще более резкими. Чуть заметная улыбка на губах и тартарская тьма в глазах, а еще под ними пролегли серые тени, словно он не спал несколько дней.
Он ничего не сказал, только молча протянул руку — и Кора закричала, отшатнулась прочь, к нимфам, залегшим в кустах. Тогда он выскочил из колесницы — под темным одеянием мелькнули варварские сапоги — и схватил ее за руки. Не прекращая вопить, она отбивалась и вырывалась, не забывая умолять Аида Безжалостного оставить ее в покое и громко сетовать на свою несчастную судьбу.
Ее судьбе досталось по полной программе. Она исхитрилась расцарапать Аиду щеку, рассечь бровь, отчего струйка крови потекла ему в глаз (он небрежно смахнул ее рукавом), и в левом ухе, кажется, появилось несколько непредусмотренных там отверстий.
Аид запрыгнул в колесницу, одной рукой прижимая Персефону к себе, и другой схватился за вожжи. Квадрига взмыла в воздух; Кора вцепилась зубами ему в плечо, потом решила, что это не достаточно эффектно, и сменила тактику, вырываясь — не слишком активно, чтобы не вывалиться из колесницы — и призывая отсутствующую Деметру спасти ее от участи, что хуже смерти.
Когда они взлетели, и луг с визжащими из-за кустов нимфами остался далеко внизу, Аид наклонился к ее уху и прошептал:
— Мне кажется, с Деметрой перебор.
Персефона фыркнула и, не переставая вырываться — мало ли кто тут еще может прилетать — возразила, что нет, в самый раз. И вообще, она устала царапаться и кусаться, отбиваясь от неизбежного, и предпочитает потерять сознание от ужаса.
С этими словами она сползла вниз, планируя улечься на дно колесницы.
— Ну, просто охренеть, — сказал Владыка с этакой вселенской задумчивостью в голосе. Он по-прежнему прижимал ее к себе, и идею «потерять сознание» явно не одобрял, поэтому она просто уткнулась носом ему в плечо.
Вскоре они уже мчались по Подземному миру, и Персефона, спокойно выпрямившись, разглядывала его субтропические пейзажи.
Когда они пролетали мимо Стикса, было заметно, что крокодилов в нем уже не плавает, да и всякой живности вокруг тоже поубавилось, но джунгли и заросли кустов присутствуют во множестве. Да, те же асфоделевые луга уже не были лугами, и за буйной зеленью даже не было видно скитающихся по ним теней.
Впрочем, нет — кое-где Персефона наблюдала искомых теней на ниве сельскохозяйственного труда. Да и вообще, все встреченные подземные обязательно что-то выдергивали или выкорчевывали. Некоторые это даже потом пожирали — причем когда они замечали колесницу Владыки, пожирательный энтузиазм резко увеличивался.
— Это они реабилитируются за излишнюю преданность Аресу, — пояснил Владыка в ответ на ее вопросительный взгляд.
— А ты не можешь просто приказать всему этому умереть? — не выдержала Персефона, до этого твердо решившая хранить молчание.
Аид с сожалением покачал головой:
— Увы. Специфика моей силы в том, что я должен лично тыкать в каждую травинку и приказывать ей умереть.