Читать интересную книгу Президент Каменного острова - Вильям Козлов

Стоит у плиты в фартуке, раскрасневшаяся и громким голосом командует: «Сними кастрюлю — кипит! Подай шумовку! А где дуршлаг?» И я подаю, а что поделаешь? Я теперь знаю, как называются все эти кухонные штучки-дрючки.

— А Дед что будет делать? — спросил я.

Мы стали выяснять, на что способен наш Дед. Способен он был на многое, но его способности оказалось трудно применить к нашему хозяйству. Можно, например, Деда послать в магазин за продуктами. Хлеб он принесёт, а вот конфеты или сыр вряд ли. Где-нибудь на полдороге обязательно остановится и подкрепит свои силы. Можно заставить Деда добывать нам дичь. Но охота весной и летом запрещена. Мыть посуду — пожалуйста. Дед с удовольствием будет до блеска вылизывать все тарелки. Мы остановились на том, что Дед будет сторожить дом. Самая лёгкая работа досталась Деду.

Глава четвёртая

Как только мы ложимся спать, в доме начинают твориться непонятые вещи. Изо всех углов доносятся шорохи. Скрипят доски наверху: кто-то по потолку разгуливает. Внизу, под нами, в подполе, точат ножи. Против нас, конечно. «Взых! Взых!» — слышу я. В кухне кого-то обидели. Доносится звучное всхлипывание. Плачет кто-то, горькими слезами обливается. А в сенях печальный музыкант струны перебирает. Жалобные протяжные звуки за дверью долго не умолкают. За шкафом трудолюбиво скрипит сверчок. Я заметил, что он начинает свою деятельность после заката. Когда кончает, я не знаю. Утром сверчка не слышно. Ветра нет, а сосна, что стоит у дома, кряхтит и шевелится. Кто-то огромный обхватил шершавый ствол и, тяжело отдуваясь, наклоняет то в одну, то в другую сторону. Может быть, лось бока чешет? Свист крыльев, возня на крыше. Ночная птица прилетела из чащи и уселась на наш дом. Слышно, как шуршит, осыпается дранка. Это сова, которую мы прогнали со шкафа. И с озера доносятся приглушённые, непонятные звуки. То кто-то зачмокает, то резко вскрикнет, то вдруг раскатится по воде сильный удар, будто веслом шлёпнули.

О чём думает Дед? Вокруг чёрт знает что творится, а он, наверное, спит, откинув в сторону все четыре лапы. Сторож называется!

Я тихонько встаю с нагретой постели и выхожу в сени. Алёнка и отец не слышат. Они спят. Сквозь дырявую крышу в сени заглядывают яркие звёзды. Лунный свет облил крыльцо и мохнатые кусты. Сосна перестала качаться. Стоит прямая и молчаливая. А из-за неё высунулась берёза. Листья поблёскивают, будто на каждом по светлячку сидит. Кружевная тень перечеркнула белый ствол. Тень не стоит на месте — шевелится.

А листья-светлячки мерцают. За камышами притихло глубокое озеро. Оно такого же цвета, как небо. Луна купается в озере, звёзды мигают. От берега до берега протянулась широкая жёлтая полоса. Там, где вечером прошла рыбачья лодка, осталась серебристая дорожка.

В глубине острова мигнул и сразу же погас огонёк. Остров виден отсюда как на ладони. Лунная полоса проходит рядом с ним.

Сколько я ни таращил глаза, огонёк больше не загорался. Наверное, показалось.

Я негромко зову Деда. Громко ночью говорить не хочется. Тишина. Мрачно смотрит на меня бор. Молчит. Но вот закачались кусты, зашелестела трава, огнём сверкнули два глаза. Мохнатый ком выкатился на освещённую луной травянистую тропинку. Замахал хвостом. Холодный нос ткнулся в мою ладонь. Дед взъерошенный, мокрый; он поворачивает голову в сторону озера, глаза его вспыхивают розоватым огнём.

— А если медведь сюда приковыляет? — спрашиваю Деда.

Дед улыбается. Он умеет улыбаться, это мы заметили давно. Первая увидела Алёнка. Мы откуда-то возвращались, а Дед оставался дома. Встречая нас, он вдруг в первый раз улыбнулся. Сморщил чёрный нос и оскалил зубы. Зубы у Деда острые. Он никогда и не нюхал зубного порошка, а зубы всегда белые, даже зависть берёт.

— Он смеётся! — закричала Алёнка. — Честное слово, смеётся!

Мне очень нравится Дед, когда смеётся. Но он не так уж часто делает это. Дед — серьёзный пёс. Напрасно я усомнился в нём: старикан честно несёт службу. Весь в росе выкупался.

Снова вспыхнул на острове огонь — я не ошибся, — вспыхнул и на этот раз не погас, а, наоборот, длинным языком вытянулся вверх, ярко разгорелся. В небо взметнулись искры. Горячий отблеск огня заиграл на соснах, у костра заметались длинные тени. Тени сходились и расходились. Наверное, так раньше дикари плясали, радуясь огню. Кто бы мог быть ночью на острове? Берега там крутые, высоко вздымаются над водой. Костёр ещё раз выбросил в небо сноп искр и погас. Словно его водой залили. Пропали тени, и снова остров нахохлился, почернел.

Долго я смотрел на остров. Не хотелось мне быть там ночью. И почему костёр так неожиданно погас? Будто сам по себе загорелся и потух. В голову полезла какая-то чертовщина: страшные истории про утопленников и нечистую силу. Вспомнил повесть Гоголя «Майская ночь, или Утопленница». Разбудить отца и Алёнку? Не поверят. Скажут, со сна примерещилось. А утром смеяться будут. Я ещё раз провёл рукой по курчавой спине Деда и пошёл спать. В сенях не сразу нащупал ручку двери и почувствовал неприятный холодок между лопатками. В городе такого со мной не случалось. Закутавшись с головой в одеяло, я крепко закрыл глаза.

А сверчок всё скрипит и скрипит. Нет, он не скрипит, он рассказывает историю о том, как попал в этот старый дом и что с ним приключилось. Это очень занимательная история, смешная и печальная… Про сову и крысу… Рассказывай, сверчок, я не буду спать, я буду слушать…

Глава пятая

Алёнка мыла полы. На мокрых половицах играли в пятнашки солнечные зайчики. Алёнка наступала на них босыми ногами. Она опускала тяжёлую тряпку в ведро с мутной вспененной водой и шлёпала об пол. Потом, не вставая на колени, нагибалась и таскала тряпку назад и вперёд. Голые Алёнкины ноги и руки забрызганы грязной водой. Каждую субботу она мыла полы. Это к ней от мамы перешло. Мама всегда по субботам занималась уборкой.

Я сидел на подоконнике и дразнил Деда. Показывал ему фигу. Фигу Дед терпеть не мог. Как только ему показывали кукиш, он начинал громко лаять. Я так и не знаю, за что Дед фигу невзлюбил. Кукиш я ему показывал от нечего делать. Лодки у нас нет, а без лодки какая рыбалка? С берега? Неинтересно. С берега мелочь берёт. Окунишки и плотва. Крупная рыба на глубине.

— На кого Дед лает? — спросила Алёнка, выпрямляясь.

— Лает, — ответил я.

— Принеси воды.

— Пол чистый, — сказал я.

Мне не хотелось на такой жаре тащиться к озеру за водой. Деду кукиш показывать куда приятнее. Но Дед всё ленивее лаял и наконец совсем умолк. Надоело ему гавкать на фигу. Он прилёг в тени под окном и глаза прикрыл. Отвернулся от меня.

— Я кому сказала?

Сейчас Алёнка рассердится. Она стояла передо мной и держала в руках тряпку. Волосы взлохмачены, на щеке пятно. С тряпки на пол капает грязная вода. Если Алёнку ещё немного подразнить, может запросто залепить мокрой тряпкой в физиономию.

— Что за привычка чистые полы мыть? — сказал я.

— Я с самого утра не разгибаю спину, а он… — Алёнка сделала шаг ко мне.

— Никому твоя чистота не нужна.

— Ты пойдёшь за водой?

— Где я её возьму? Я уже всё озеро вычерпал — ни капли не осталось.

Я едва успел спрыгнуть с подоконника: над моей головой прошелестела тряпка. Она упала на тропинку. Дед навострил уши, нехотя поднялся и отправился обнюхивать тряпку. Немного погодя из окна вслед за тряпкою вылетело жестяное ведро. Оно с грохотом покатилось по траве. Когда Алёнка моет полы, она злая как ведьма. Это я заметил давно. Все, кто моют полы, почему-то всегда злые. Мой сосед Севка в субботу вообще уходит из дому на весь день. И его отец где-нибудь задерживается. В субботу их мать моет полы.

Я поднял ведро и пошёл за водой. Уж раз спрыгнул с подоконника, почему бы и не сходить? Тем более что Алёнку я уже разозлил. Кипит, как чайник.

Закончив уборку, Алёнка подобрела. Она выкупалась, позагорала на песчаном берегу. С полчаса. Кожа у Алёнки белая и быстро на солнце краснеет. Сестра всегда боится сгореть. А мне хоть бы что, ко мне загар хорошо пристаёт. И если раз-другой слезет кожа — не беда. Снова загорю.

Алёнка надела на купальник сарафан и подошла ко мне. Я лежал на песке и большим пальцем ноги выковыривал ямку.

— Давай заблудимся? — сказала Алёнка.

— Заблудимся? — удивился я.

— Вернёмся в Ленинград — будет о чём рассказывать. Заблудимся в лесу, а нас потом найдут.

— А если не найдут?

— Люди в океане терпят кораблекрушение — и их всегда находят. А что такое человек в океане?

— Капля в море, — подсказал я.

— В наш век окончательно заблудиться невозможно. Обязательно найдут… Вертолёты и всё такое.

— Вертолёты — это хорошо, — сказал я. — Нам спустят верёвочную лестницу, и мы поднимемся в кабину, а потом полетим… Я ещё не летал на вертолётах.