Он встал и стал ходить по кабинету взад и вперед. Сейчас последует что-либо высокопарное, подумалось мне: ведь я имел дело с явным фанатиком.
— Не забывайте, молодой человек, что вы будете работать на Германию!
Не успел я допить содержимое рюмки, как он снова ее наполнил.
— Вам нравится море, не так ли?
— Да, я охотно стал бы моряком.
— Прекрасно. Впредь мне надо будет знать, какие суда заходят в порт, как зовут их капитанов, какова численность команд и какой на них находится груз. Короче говоря, для меня представит интерес буквально все. Сможете ли вы снабжать меня подобной информацией?
— Не вижу никаких сложностей, тем более что ничего секретного в этом нет, — ответил я. — Мне непонятно только, для чего это вам.
Он засмеялся. У меня между тем создалось впечатление, что он решил заняться шпионажем по собственной инициативе, так, как он представлял себе это дело. Меня рассмешило и то, что он хотел сделать из меня агента. В общем, то, что он предлагал, скорее походило на спорт: езда на машинах, политика, выпивка, женщины… Я, естественно, был не против, если только все это не будет отнимать у меня слишком много времени: ведь Лима — Рио-де-Жанейро западного побережья — накладывала на каждого много обязанностей.
Он протянул мне руку. Его ладонь была потной.
— Завтра состоится зимний благотворительный бал, — сказал он. — Там вы сможете сразу же проверить свои способности. Согласно полученной мною информации, на нем будут присутствовать некие Текстеры… Вы знаете, кто это?.. Так вот, мне хотелось бы, чтобы вы сблизились с Эвелин Текстер. Интересно, удастся ли это вам. Постарайтесь получить приглашение на прием, устраиваемый ими в конце недели. Все остальное я сообщу вам позже.
Я был рад, когда наконец покинул его. Всерьез я его не принимал, как, впрочем, и самого себя. Полученное задание, однако, возбуждало меня. Вроде бы не так уж и плохо. А почему бы и нет? Лучше уж заниматься шпионажем, чем строевой подготовкой в армии.
Так началась моя карьера шпиона, хотя я и не хотел становиться им. И начал я как дилетант и любитель, относясь ко всему с большой долей иронии: ведь задания-то были вначале до смешного незначительными и даже забавными. А что из этого вышло? В какой переплет я попал?..
На швейцарской границе как-то таможенник открыл мой чемодан, в двойном дне которого лежало более полумиллиона контрабандных долларов…
В другой раз полицейский хлопнул меня по плечу и собрался задержать, но мне удалось удрать, хотя дело происходило в дневное время…
Во вражеской стране я возвратился в свой гостиничный номер и обнаружил, что мой напарник исчез, оставив меня без единого цента…
В последующем я подробно опишу все применявшиеся мною уловки и приемы, так как об этой дьявольской игре обывателю почти ничего не известно.
Шпионы молчат, я же буду говорить.
С этой службой я распрощался — и навсегда…
* * *
Зимний благотворительный бал прошел в начищенной до блеска немецкой школе в Лиме. На нем присутствовал почти весь дипломатический корпус. Задыхаясь от жары, все старались внести свою лепту в то, чтобы в Германии никто не мерз.
Присутствовавшие много танцевали под музыку в самых различных ритмах, в том числе и джазовых. Высокопоставленные гости позволяли себе лишь слегка пригубить вино. В перерыве между танцами я пробился к буфету, увидев там мисс Текстер, в желтом вечернем платье.
Я оказался рядом с ней. Она была высокого роста, стройная, с живыми зелеными глазами, смотревшими беспечно на мир. Мы улыбнулись друг другу, У нее, как и у меня, в руках была тарелка с яствами. Кивнув в сторону зала, девушка поставила ее на столик.
— А они разыграли неплохую пантомиму, не правда ли? — сказала Эвелин Текстер на чистом оксфордском английском языке. — Вы, случайно, не из благотворительного общества?
— Нет.
И я представился ей. Мы вышли вдвоем на террасу. Очередной танец только что закончился. Я продолжал держать в руке бокал.
Заметив это, она взяла его из моих пальцев и отставила в сторону.
— Что я могу для вас сделать? — спросила меня Эвелин.
— О, — ответил я, — не прогуляться ли нам по берегу моря?.. Вы ведь меня не боитесь?
— Блондинов я никогда не боюсь, — сказала она. — Они обычно не слишком темпераментны.
Вот так мы и беседовали, не слишком заботясь о том, чтобы наша речь звучала исключительно чинно и благородно, без всяких фривольностей. Мы оба были тогда так еще молоды. И жизнь моя, вероятно, сложилась бы совсем по-иному, не будь этого Грингера.
Через три дня я получил приглашение от отца Эвелин, мистера Текстера, директора англо-американской судоходной компании.
И с тех пор я зачастил к Текстерам, совсем было позабыв о своем задании. Постепенно я стал чуть ли не членом их семьи без всяких с моей стороны обязательств. Эвелин и я флиртовали друг с другом то с большим, то с меньшим успехом. Жизнь для нас обоих была слишком беззаботной, чтобы воспринимать ее всерьез. Я учился не только говорить по-английски, полностью утратив свой немецкий акцент, но и думать и даже поступать, как англичанин. Нисколько об этом не догадываясь, я заложил в семье Текстер основы своей карьеры, приведшей меня в ад.
* * *
Разразилась война. Дело приняло столь серьезный оборот, что стало уже, как говорится, не до шуток. Теперь, когда немцы и англичане встречались в каком-либо баре, почти всегда происходили потасовки. Война, ведшаяся на полях сражений, перекидывалась и на танцевальные площадки. Прежние друзья уже не узнавали друг друга. Конечно, были и исключения, к которым относились Текстеры. Я по-прежнему оставался другом семьи, — правда, фальшивым…
У меня в спальной комнате стоял коротковолновый передатчик. Мои сообщения принимались в Чили, откуда их сразу же передавали на немецкие подводные лодки. Матросы, с которыми я бражничал в порту, могли через несколько дней подвергнуться в открытом море нападению со стороны моих соотечественников, действовавших по моей наводке.
Вся немецкая колония была настроена на победу, и я не являл собой исключения. В волнах патриотического угара тонули любые сомнения. Вермахт вторгся в Польшу! Пала Франция! Немецкая колония отмечала эти победы с темпераментом южан.
Ключ передатчика отбивал азбукой Морзе все новые и новые сообщения.
Постепенно я научился отличать важное от второстепенного. И к тому же я прекрасно разбирался не только в транспортных, но и в боевых кораблях, информируя своих о любых передвижениях военного флота союзников. Матросы в барах принимали меня за американца и посему развязывали в моем присутствии языки от выпитого, забывая о наставлениях по сохранению военной тайны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});