Читать интересную книгу Бунт Стеньки Разина - Казимир Валишевский

Как сам атаман, так и его подручные бражничали с утра до ночи, превращая свое правление в сплошную оргию. Они утопали в водке и крови. Стенька Разин не переставал выискивать новые жертвы для мучительств. После неудачи возобновленных переговоров с Менеди-ханом он приказал повесить пленного сына этого мусульманина, зацепив жертву ребром за железный крюк.

Дети подражали популярному атаману, и также играли в палачей. Они секли мнимых преступников или вешали их за ноги. Одна из их жертв не была освобождена вовремя — и умерла.

Обедневших жен и дочерей убитых Стенька выдавал замуж за своих казаков. Для этой цели он прибегал даже к помощи немногих уцелевших священников, запрещая им, однако, подчиняться митрополиту.

Митрополит не противодействовал, и в день имени царевича Федора Алексеевича имел даже слабость пригласить к столу Стеньку Разина и сотню его сотоварищей. В оправдание его следует сказать, что дом его служил убежищем для вдовы князя Прозоровского, Парасковии Федоровны, скрывшейся там с двумя сыновьями, 16-ти и 8-ми лет. Стенька открыл-таки несчастных мальчиков; старший был убит, после ужаснейших пыток, посредством которых казаки старались выведать, куда спрятал князь Прозоровский свою казну, а младший был возвращен матери в плачевном состоянии.

В конце июля Стенька почувствовал, что опасно дать Москве время собраться с силами для новых наступательных действий; он решил продолжать свои прерванные операции, — но благоприятное время уже было потеряно.

Оставив в Астрахани Ваську Уса, Стенька поднялся по Волге на двухстах лодках; две тысячи верховых казаков следовали по берегу. Затем были также захвачены и разграблены Саратов и Самара. В начале сентября он достиг Симбирска и вместе с тем предела своих успехов.

Поражение

Симбирский воевода Иван Милославский получил из Казани подкрепление, под начальством князя Георгия Барятинского; но оба эти полководца располагали лишь призрачным войском. Им прислали достаточно денег для производства нового набора, но они сговорились присвоить себе эти средства, вписать в ложные перечни рекрутов убитых или вовсе не существовавших людей.

Барятинский, проявив больше отваги, чем честности, вступил в бой с крамольным атаманом и, в пять или шесть раз слабее его численностью, продержался целый день. Ночью, однако, повторилось то же, что случилось в Астрахани и Царицыне: жители Симбирска пустили казаков в главный форт города и, под огнем собственных пушек Барятинский вынужден был отступить. Милославский, с ничтожной кучкой солдат, стойко держался в другом форте. Стенька, выказав поразительную неумелость, в течение целого месяца не мог вытеснить его оттуда. Тем временем Барятинский вернулся со свежими войсками. Разин не сумел использовать своего численного превосходства; совершенно неспособный к ведению правильного боя, он оказался бессильным против неприятеля, на этот раз не обезоруженного изменой. Попытки заменить искусство личной отвагой привели лишь к тому, что, дважды раненный в схватке, он лишился возможности руководить своими людьми и был разбит наголову. Под покровом ночи он бросил ядро своих сил, состоявшее из плохо вооруженных крестьян, и с одними донскими казаками спустился по Волге.

Наутро Барятинский и Милославский без труда расправились с остатками Стенькиного войска. Несколько сот человек было брошено в воду; остальных или изрубили в куски, или сохранили для виселиц, которые вскоре испещрили все соседние дороги. Бунт Стеньки Разина окончился.

Перед этим поражением его предприятие приняло на несколько времени ужасающие размеры. Отступление Барятинского произвело сенсацию; казаки еще усилили его эффект, распространив соблазнительные слухи по всему течению верхней Волги. Они уверяли, будто приютили в своих рядах не только патриарха Никона, но и царевича Алексея, выдавая их за жертвы бояр, обманывающих своего государя. Царевич Алексей, наследник престола, умер в январе 1670 г., а Никон пребывал в Ферапонтовском монастыре; но мистификатор более искусный, чем полководец, Стенька окружал в своей флотилии глубокой таинственностью две старательно оберегаемых лодки, в которых за красными и черными бархатными драпировками будто бы скрывались высокопоставленные особы.

В изобильно распространяемых воззваниях он объявлял беспощадную войну чиновникам всех рангов, предвещал конец всякой бюрократии и всякой власти. Хотя он отрицал, что восстал на царя, однако, давал понять, что и этот авторитет уже отжил, но Стенька не хотел заменить его. собственным авторитетом. Казак, он останется среди казаков, своих братьев, которые в новой организации, скопированной по образцу казачьих установлений, установят всюду торжество принципа полного равенства.

Этому вздору верили; бунт ширился по всему огромному пространству между Волгой и Окой, к югу — до Саратовских степей, на восток — до Рязани и Воронежа. Крестьяне убивали своих помещиков или их управляющих и массами переходили в казачество, т.е. делались разбойниками. Всюду организовались новые шайки; при их приближении городская чернь бросалась на воевод и их подчиненных, заменяла их атаманами и есаулами, водворяя новый режим, не забыв предварительно истребить представителей старого.

Как в эпоху самозванцев, местные инородцы, мордва, чуваши и черемисы присоединялись к восстанию. Из Симбирска, до возвращения Барятинского, движение с особенной силой распространялось на запад, по нынешним Симбирской, Пензенской и Тамбовской губерниям, и на северо-запад, к Нижнему Новгороду. Отделившись от войска Стеньки, который безрассудно дробил свои силы, одна из ватаг направилась по Тамбовской дороге, взбунтовать по пути Зарайск и Пензу. Другая, которой будто бы самолично командовал сам царевич Алексей, двинулась на Алатырь, Курмыш и Ядрин, где заставила духовные и светские власти устроить торжественную встречу с иконами и хоругвями. В Козьмодемьянске и Мурашкине воеводы, не выказавшие готовности воздать почести мнимому царевичу, были убиты жителями. Лже-Алексей, простой казак, называвшийся в действительности Максимом Осиповым, принужден был взять приступом монастырь св. Макария в Желтоводах. Он устроил избиение монахов и, ограбив почитаемую обитель, собирался пойти на Нижний Новгород, когда донеслась весть о поражении Разина.

Начался общий разгром. В Арзамасе прославленный воитель, князь Георгий Долгорукий, перешел в наступление и вскоре очистил от разбойников всю страну.<...>

Казнь

Из Симбирска Стенька Разин бежал в Самару, оправдывая свое поражение бездействием пушек, направленных против него самого, — подобно тому, как это случилось прежде в Царицыне. Но хитрость эта подорвала легенду, которая создал все его успехи. Значит, он не колдун, значит, он утратил свою сверхъестественную власть! Обитатели Самары, разочаровавшись в нем, закрыли перед Стенькой ворота. Так же поступили и саратовцы. В Черкасск Корнилу Яковлеву из Москвы поспешно выслали в подкрепление 1000 рейтаров и драгунов, обученных по-европейски, под начальством Григория Коссогова. К известию о приближении этого отряда присоединились слухи об ужасных репрессалиях Долгорукого; участь Стеньки была решена.

Официальные сведения относительно обстоятельств, обусловивших развязку, крайне сбивчивы и противоречивы. Трудно определить, каким именно образом были захвачены Фрол и Стенька: осадили ли их и взяли в крепостце Кагальника, выдали ли их принесшие повинную сотоварищи, заманил ли их в ловушку старый Яковлев? Препровожденные в Москву, они выказали далеко не одинаковое мужество. Атаман хранил полную достоинства невозмутимость, а брат его, напротив, расточал жалобы и упреки.

— Чего ты жалуешься? — спросил, наконец, раздосадованный Стенька. — Нам готовят великолепный прием: знатнейшие вельможи столицы выйдут к нам навстречу!

Вся Москва 4-го июня 1671 года, в самом деле, присутствовала при въезде легендарного героя. Атаман, к своему великому сожалению, не мог сохранить прежних великолепных одеянии. Его везли в жалких рубищах, на телеге вместе с виселицей.

По преданию, самые жестокие пытки не заставили его проронить ни слова. Но это обстоятельство представляется сомнительным: Алексей в своей переписке с Никоном ссылался именно на указания, доставленные допросом Стеньки относительно сношений крамольного атамана с экс-патриархом.

Предание уверяет, будто суровый разбойник продолжал осмеивать брата, выказывавшего в руках палачей малодушие:

— Перестань нюнить, как баба! Погуляли мы с тобой вволю, надо теперь потерпеть немного...

Стенька будто бы не испугался самой мучительной пытки того времени: капанья холодной водой на обритый затылок. Когда ему брили макушку головы, он сострил: