Читать интересную книгу Сожжение Просперо - Дэн Абнетт

Балты продолжили погоню. Лёрн заметил их и махнул рукой назад. Из-за скалы один за другим выходили драккары – лодки с черными парусами, которые ночью принесли убийц. Они намеревались довести резню до кровавого конца. Фит надеялся, что балты уйдут, убив тех, кто находился в этте.

Но нет. Балты должны были быть в настоящем ужасе, чтобы продолжать преследование. Они не собирались останавливаться до тех пор, пока все не умрут.

Что же поведал им годи, задался вопросом Фит? Как он истолковал знамение той ночи, когда небо прочертила яркая звезда, полоска света, оставившая пылающий шрам прямо над землями аскоманнов? Как он объяснил падение и ужасный грохот звезды, рухнувшей на лед?

Что он сказал озадаченным хэрсирам, вождю, женщинам и детям балтов, которые проснулись и плакали от страха?

Фиту однажды довелось встретиться с годи балтов, три великих года назад, когда балты и аскоманны еще торговали между собою, когда они могли путешествовать из этта в этт для обмена шкур, плетеных корзин и копченого мяса на лекарственные травы, ламповое масло, свечи из тюленьего жира и чугунные бруски.

То была официальная встреча двух вождей, во время которой они обменивались подарками, поклонами, скальды[23] долго пересказывали их родословные, а балты гудели в бронзовые рога, звук которых напоминал одновременно эхо в гроте и приглушенное пуканье.

Годи балтов был тощим человеком, выше боевого лука и вдвое тоньше, чем о нем ходили слухи, и с квадратной челюстью, как у мула-лошади или блаженного. В его губах, носу и ушах торчало столько железных колец, что он казался зараженным фурункулами или герпесом.

В руках он держал посох из лопатки медведя, а на шее у него висела серебряная гривна[24]. В его длинные прямые волосы были вплетены перья морской птицы, которые создавали белую накидку вокруг костистых плеч. Голос годи был тонким и пронзительным.

Его звали Хунур.

Слова его были исполнены мудрости. Во время обмена Фит вошел в шатер годи, присоединившись к людям у костра, и послушал его разговоры. Годи балтов знал, как устроен мир. Он говорил о Землях Живых и Мертвых так, будто сами рэйфы поведали ему об их секретах.

Годи же аскоманнов был безумным идиотом. Он страдал приступами, и от него несло, как от дюгоня – возможно, именно из-за этого его и избрали в годи. Но он хорошо разбирался в звездах, вынужден был признать Фит. Иногда казалось, он слышал, как их полозья скользят по стеклу неба. Все остальное же время он был злобным и буйным.

Его звали Иоло.

Пока вожди вели обмен, Иоло и Хунур кружили друг вокруг друга, принюхиваясь и рыча подобно морским котикам во время течки, а потом провели оставшееся время за попытками выведать секреты врага.

Но все равно, казалось, они боялись друг друга. Даже пытаясь украсть секреты, они боялись подцепить у врага заразу.

По-другому с магией и не могло быть. Она, как монета, имела две стороны. Она могла изменить жизнь человека, но могла также и разрушить ее, особенно если ты небрежно относился к колдовству и не задабривал его. Магия – опасная вещь, которая могла заразить человека, если тот не уделял ей должного внимания.

Магия могла быть тошнотворной. Она могла обратиться против тебя, даже если ты был самым аккуратным и усердным адептом или годи.

Но наихудшей была небесная магия, и именно небесная магия сейчас несла по льду их драккар.

Фит задался вопросом, что такого сказал годи балтам, чтобы так их испугать.

Лёрн повернул на запад по зеркально-гладкой горловине залива в тени холмов, а после вышел на ледяное поле, где брал начало великий ледник.

Идти по льду куда лучше, чем по воде: парус тех же размеров мог дать скорость вдесятеро выше. Но это стоило огромных усилий. Фит понимал, что через час им придется сменить рулевого или остановиться, чтобы дать Лёрну передохнуть. Приглядевшись, хэрсир увидел, что Лёрн уже немного пошатывался, а в его глазах, видневшихся над краем воротника, читалась усталость.

Они промчались ледяным полем цвета рыбьей чешуи и прошли через кольцевую гряду, где из стеклянного льда подобно осколкам кости торчали ледниковые морёны.

Лодки балтов неустанно следовали за ними. Хороший челн балтов из морского дерева и китовой кости – это одно, но драккар аскоманнов – совсем другое, особенно если он принадлежал вождю этта.

Возможно, им удастся выжить.

Надежда была хрупкой, и Фит выругал себя даже за одну мысль о ней из-за боязни сглазить. Но все не так уж и плохо. Они могли избежать резни балтов и найти убежище.

Их единственная надежда лежала в градканцах. Градканцы были основной силой на западе, живя в нескольких эттах вдоль изломанного хребта ледникового поля менее чем в дне пути. Что более важно, на протяжении жизней шести последних вождей между градканцами и аскоманнами царил мир. И что еще важнее, градканцы и балты ссорились и обагряли снег на протяжении десяти поколений.

Фит обрадовался, когда Гутокс увидел впереди первые градканские паруса. Наверное, на одном из дозорных постов заметили, как они мчались по ледяному полю, и передали по цепи аванпостов сигнал, пока вождь градканцев не приказал своим воинам встретить и помочь аскоманнским гостям.

А затем он обреченно понял, что это было не так.

— Мы слишком далеко, — пробормотал он.

— Что? – спросил Бром. Он как раз пытался зашить порез костяной иглой с продетой через нее проволокой. В рукавицах подобная задача была не самой легкой, но на холодном фенрисском ветру их лучше было не снимать. Работа Брома продвигалась довольно медленно.

— Мы еще слишком далеко, чтобы нас могли заметить дозорные, — сказал Фит. – Они идут сюда, потому что знали о нашем приходе.

— Черт! – крякнул Бром.

Фит взглянул на паруса градканских челнов. Они были самой видимой на расстоянии частью корабля, поэтому их часто использовали для оглашения намерений. Соломенно-желтый парус приглашал к торговле и обмену. Фиолетовый символизировал скорбь всего этта, оборванную нить вождя или королевы. Белый парус, как тот, что был сейчас на драккаре Фита, означал дружеские намерения и посольство. Черные паруса, как те, под которыми пришли балты, были парусами опасности, ибо скрывались в ночи, отвергая тем самым обычаи.

Красный же парус означал желание в открытую нести смерть.

Паруса градканцев были красными.

Фит уселся возле вышнеземца на дрожащем носу драккара.

— Что ты такое? – спросил он.

— Что?

— Что ты наделал? Почему ты втянул нас в это?

— Я ничего не делал.

Фит покачал головой.

— Красные паруса. Красные паруса. Годи говорили между собой через Земли Мертвых. Сначала на нас напали балты, а теперь и градканцы. Кто еще? Теперь все Земли Живых ополчились против нас. Или только против тебя?

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал вышнеземец.

— Ты хочешь здесь погибнуть? – спросил Фит.

— Нет!

— Что ж, — ответил хэрсир, — ты определенно приложил усилия к тому, чтобы именно так все и случилось.

Место сияло величественностью.

Даже в столь отвратительный день, с приближающимся концом шестинедельной кампании по захвату Беотийской крепости[25], из которой доносились скрежет и грохот, в святыне царило странное безмолвие.

Касперу Хавсеру доводилось чувствовать подобное и раньше, в местах, где на протяжении бессчетных поколений человечество поклонялось своим богам. Хрупкий остов силезийского собора, который возвышался над дымящимися побелевшими руинами и шлаком ядерного пылевого котла. Покрытые рисунками глубокие пещеры в Белуджистане, где монахи спрятали драгоценные свитки со священными таинствами, и тем самым пронесли основы своей веры через Эру Раздора. Монашеские пристанища на Кавказе, где скрывались в изгнании сбежавшие от погромов Нартана Дума ученые. То были заброшенные аскетичные кельи, находившиеся на такой высоте, что оттуда можно было увидеть расширяющиеся зоны ульев Каспийского Блока[26] на востоке и нано-токсичные воды Понта Эвксинского[27] на западе, и где в ветре, разреженном воздухе и ярком небе слышался глас некоего позабытого бога.

Ученые сбежали из королевства Панпасифик Дума с бесценным грузом знаний, которые они вынесли из библиотеки тирана перед одной из его информационных чисток. По слухам, некоторые из этих материалов относились к временам, предшествовавшим Золотой Эре Технологий.

Когда Хавсер и группа консерваторов, наконец, отыскали беженцев, те уже давным-давно сгинули. Данные, книги, цифровые записи – все превратилось в прах.

Чем больше человек собирает, тем больше он находит, что еще следует собрать; чем больше человек изучает, тем отчетливее он понимает, сколько забыл.