Читать интересную книгу Гранатовые джунгли - Рита Мэй Браун

- Ужин почти готов, ребята. Расчистите этот стол, и уберите эти чертовы тряпки подальше, - объявила Кэрри позже. Дымящийся котелок принесли на стол, и мы с Лероем спорили за место рядом с Карлом. Дженифер и Эп смотрели друг на друга через стол, а Флоренс работала языком больше, чем обычно, но на этот раз в ее голосе не было язвительности. Она хотела все сгладить. Лерой забывал таскать мясо из моей тарелки, а Кэрри смеялась всему, что ни скажет Карл. Карл говорил больше, чем я слышала от него за всю свою жизнь. Он рассказывал истории про Майка-Верняка, дородного парня, на которого он работал в мясницкой лавке, и отпускал шуточки над президентом Соединенных Штатов. Взрослые смеялись над такими шутками больше, чем над всем остальным, но я их не понимала. В школе нам говорили, что президент - самый лучший во всей стране. Я-то знала, что самый лучший во всей стране - это мой папа; только не вся страна об этом знала, вот и все. Так что, по-моему, ничего плохого не было в том, что Карл смеялся над президентом. И вообще, откуда мне было знать, что этот президент настоящий? Я же его никогда не видела, только картинки в газете, а их могли и подделать. Как можно знать, что кто-то на самом деле есть, когда никогда с ним не виделся?

Дженнифер теряла вес, вместо того, чтобы набирать, как обычно бывает, когда ждешь ребенка, но ребенок должен был появиться так скоро, что никто не обращал на это много внимания, кроме Кэрри. Когда подошло время Дженнифер отправляться в больницу на Джордж-стрит, все казалось в порядке. Она родила ребенка, его назвали Карлом, в честь моего папы, но он прожил всего два дня. Она не вернулась домой. Взрослые меньше внимания обращали на нас, чем обычно. Однажды я пришла домой, села на крыльце и стала слушать, что говорили в доме Флоренс, Кэрри и Эп. Была жаркая, липкая ночь. Лерой сидел на крыльце и плевался арбузными семечками, так что мы оба сидели и слушали.

Голос Эпа звучал так, как в какой-нибудь радиопередаче. Еще хуже, чем когда его ударили ножом.

- Кэрри, она никогда не говорила мне, что ей больно. Она ничего мне никогда не говорила. Если бы она сказала, как она себя чувствует, я бы ее к доктору повел.

Флоренс отвечала спокойно, даже сурово:

- Моя дочь Дженнифер никогда себя не ставила на первое место. Она считала, что доктора - люди слишком важные, и что бы ни творилось с ней, это из-за ребенка, поэтому скоро должно было пройти. Не вини себя, Эп. Она сделала то, что считала верным, и, Бог свидетель, даже когда мы все будем работать, мы не сможем заработать столько, чтобы ее выручить. Она об этом тоже думала.

- Я ей муж. Она должна была сказать мне. Это был мой долг.

Кэрри заговорила:

- У женщин часто бывают хворобы, о которых они мужьям не говорят. Дженнифер, она всегда о таких вещах молчала. При мне она говорила, что у нее бывают боли, но кто бы мог подумать, что у нее рак? Она этого не знала. О таком никогда не знаешь.

- Она умрет. Я знаю, она умрет. Когда все это так сразу приходит, то не выживают.

- Да, видно, не выжить ей. Все в руце Божией.

Флоренс была настроена решительно. Судьба есть судьба. Раз уж Бог решил забрать Дженнифер, значит, заберет. Кэрри подхватила:

- «Господь дает, и Господь отнимает». Не наше дело - рождение и смерть. Нам надо держаться дальше.

Лерой поглядел на меня и схватил меня за плечо.

- Молли, Молли, что это значит - у мамы рак? О чем они все говорят? Скажи мне, о чем?

- Не знаю, Лерой. Они говорят, тетя Дженна умрет,  - в горле у меня саднило, там стоял комок, и я взяла Лероя за руку и прошептала: - Ты только не показывай, что мы их слышали. Мы тут ничего не можем поделать, только не попадаться у них на пути и ждать, что будет. Может, все это ошибка, и она скоро вернется домой. Бывает же, что люди ошибаются.

Лерой заплакал, и я отвела его к бобовым зарослям, чтобы нас никто не услышал. Лерой всхлипывал:

- Я не хочу, чтобы мама умерла.

Он плакал, пока его не замутило, а потом уснул. Даже комары ему не мешали. Через некоторое время Кэрри позвала нас домой, я его подхватила и почти доволокла до дома, толстого, тяжелого, к его железной кроватке. Лерой спал в одной комнате с Тедом, а я - с Кэрри и Карлом, в своей кровати. Я бы лучше осталась с Лероем, но все говорили, что так не положено, только я никак не могла понять, почему, особенно сегодня.

- Мама, можно я останусь тут с Лероем? Только на сегодня, ну, мам, ну пожалуйста!

- Нет, ты не будешь спать тут с мальчишками. Тед уже такой большой, что у него голос ломается. Иди на свое место. Подрастешь, все сама поймешь.

Она выволокла меня, и я только в последний раз взглянула на Лероя. Глаза у него были красные, распухшие, будто он напился пьяный. Он слишком устал, чтобы спорить, и снова впал в забытье.

Наверное, он рассказал все Теду, потому что назавтра Тед был больше замкнутый, чем обычно, и у него тоже были красные глаза.

На той же неделе Дженны не стало. На похороны набилось все население Долины, и все удивлялись, как много цветов. Эп чуть не разорился на гроб. Он достал лучший из всех, какие там были, и никто не мог его отговорить. Если уж моя жена умерла, говорил он, то пусть у нее хотя бы все будет, как следует. Флоренс взяла на себя все заботы. Нас с Лероем и Тедом выгнали, пока шли приготовления, и это было только к лучшему. Все разоделись в пух и прах, чтобы почтить мертвую. Лерой надел галстук-бабочку, Тед - галстук из ленты, а папа и Эп были в длинных галстуках и пальто, правда, к брюкам по цвету они не шли, но все-таки это были пальто. Кэрри обрядила меня в кошмарное платье с кринолином, от которого везде чесалось, и лаковые кожаные туфли. Дженнифер, по крайней мере, уже не приходилось мучиться с платьем. По-моему, мне было хуже, чем покойнице. Служба все тянулась и тянулась, священник над гробом так и разливался, как хорошо в раю. Когда блестящий ящик опустили в землю, Флоренс стала терять сознание, охнула и закричала:

- Деточка моя!

Карл подхватил ее и удержал. Рядом с Эпом были Тед и Лерой, а он даже не двигался. Он смотрел прямо в могилу и ни слова не сказал. Лерой снова чуть не ревел, а я глядела на его выбившийся вихор, чтобы не зареветь самой и не подумали бы, что я плакса. Платье не помогало ничуть, от него одного можно было заплакать.

После того, как гроб засыпали, мы все пошли домой. Соседи и родственники приехали аж из Гаррисбурга и привезли еды. Уж не знаю, зачем, ведь никому кусок в горло не лез. Эп принимал всех со скорбным достоинством, а Флоренс - почти с удовольствием, ведь с ней все носились как с матерью усопшей, но было ей, конечно, и горестно. У Флоренс часто все так перемешивалось.

Когда стемнело, люди начали расходиться, и мы наконец остались одни. Кэрри накрыла стол, чтобы попытаться заставить нас, детей, поесть. Карл достал фруктовый хлеб и положил ломоть мне на тарелку.

- Смотри, маленькие красные кусочки - это вишни в сахаре. Попробуй, это вкусно.

- Не хочу, пап. Я не голодная.

Я повозила еду по тарелке, чтобы вид был такой, будто я что-то съела. Прошло достаточно времени, все убрали со стола, и мы пошли спать.

Прежде чем пойти к себе, я заглянула в комнату Теда и Лероя. Между их двумя кроватями на стене висел красивый и причудливый кусок шелка с гроба. Красными розами на нем было написано «Мама». Лерой был под одеялом, только его глазищи оттуда видно было. Тед сидел на кровати.

- Эй, ребята, я пришла пожелать вам доброй ночи. Этот знак тут красиво висит. Может, завтра пойдем на пруд или еще куда-нибудь? Или чем-нибудь займемся, все втроем.

Тед посмотрел на меня, совсем как старик.

- Давай. Мне сказали, завтра не надо идти на станцию «Эссо». Пойду с тобой на пруд.

Лерой ничего не сказал и снова стал плакать.

- Я хочу, чтобы мама вернулась. Они сказали, ее Бог забрал. Враки это все! Бог не делает таких злых дел, а если делает, я его не люблю. Раз он такой добрый, пусть вернет мне маму!

Так он и вопил, и Кэрри торопливо вошла в комнату, села на кровать и обняла Лероя, чтобы утешить его. Выдала ему трескучую речь насчет Бога, и что пути его неисповедимы, потому что мы всего лишь люди, а люди все тупицы по сравнению с Богом Всемогущим. Лерой уже больше не плакал. Кэрри поднялась и сказала, чтобы я шла в кровать и оставила мальчиков в покое. Лерой взглянул на меня, но я могла только сдаться, потому что она ни за что не хотела, чтобы я оставалась там. Тед свернулся в своей кровати, закрыл глаза, и выглядел так, будто бы ему было сто лет. Кэрри погасила нашу голую лампочку, и больше не слышалось ни звука.

Я недолго оставалась в кровати. Не могла я спать, думая, как там тетя Дженна под землей. Что случится, если она откроет глаза и увидит только темноту, протянет руку и нащупает шелковую обивку в гробу? Она от этого достаточно напугается, чтобы снова умереть. Кто знает точно, что мертвые не открывают глаза и не видят? Никто не знает, каково это - быть мертвым. Может, лучше бы посадили ее на стул, рядом с другими мертвецами. Правда, я видела однажды корову, более чем мертвую, и от этого в мыслях у меня стало только хуже. Неужели тетя Дженна будет теперь пахнуть, как та корова, станет черной, вонючей и полной червей? Я не могла даже подумать о таком, сразу выворачивало. Это ведь только у животных, с людьми же так не бывает? Неужели и со мной однажды будет так же? Нет уж, только не со мной. Я-то умирать не стану. Плевать, что все говорят, а я вот не буду. Еще не хватало - лежать на спине под землей, где всегда темно. Только не я. Не закрою глаза, и все. Если закрою, то могу уже и не открыть. Кэрри уже спала, поэтому я выбралась из кровати и украдкой прошла в гостиную, где на стенах были облупившиеся зеленые обои с рисунком из белых гардений. Я собиралась быстро выбраться на крыльцо и посмотреть на звезды, но не получилось, потому что Эп и Карл были в комнате, и Карл обнимал Эпа. Он обнял его обеими руками, и все время гладил его по волосам или прижимался щекой к его голове. Эп плакал, совсем как Лерой. Я не могла понять, что они говорили друг другу. Пару раз я слышала, Карл говорил Эпу, что он должен держаться, и все, что тут можно поделать, только держаться. Я боялась, что они увидят меня, когда будут вставать, и снова поспешила к себе. Никогда раньше я не видела, чтобы мужчины обнимались. Мне казалось, все, что им разрешается делать - это пожать друг другу руку или подраться. Но, если Карл обнимал Эпа, может, это и не было против правил. Насчет этого я не была уверена, поэтому решила никому про это не рассказывать. Я-то была рада, что они могут обняться. Может, все мужчины так делают, когда людей вокруг нет, чтобы никто не узнал, что вся их грубость - это так, для вида. А может, так делают, когда кто-нибудь умрет. Ничего тут нельзя было сказать наверняка, и это меня беспокоило.