Читать интересную книгу Война, которая покончила с миром. Кто и почему развязал Первую мировую - Маргарет Макмиллан

Но это лишь одна сторона всего спектра объяснений того, как могла начаться Великая война. Другая сторона представлена запутанными, но все равно весомыми соображениями чести и престижа. Кайзер Вильгельм старался во всем подражать своему знаменитому предку Фридриху Великому. Однако после того, как кайзер пошел на попятную в ходе агадирского кризиса[4], его порой дразнили, называя Вильгельмом Робким. Мог ли он еще раз пойти на такое унижение?

Что верно для отдельных лиц, может быть верно и для целых государств. После унизительного поражения от Японии в 1904–1905 гг. Россия остро нуждалась в том, чтобы восстановить свой престиж великой державы.

В формировании межгосударственных отношений также большую роль играл страх. Он же «помогал» обществу и политическим лидерам легче принять войну как политический инструмент. В Австро-Венгрии опасались, что империя может погибнуть, если ничего не предпримет в отношении растущего национального движения южных славян на подвластных ей территориях, – а это значило, что нужно совершить какие-то шаги против источника этого движения, а именно – против независимой Сербии.

Франция боялась своего германского соседа, превосходившего ее как в экономическом, так и в военном плане. Германия со страхом оглядывалась на восток, ведь Россия быстро укреплялась и перевооружалась. Если не сразиться с ней в скором времени, то нового случая может и не представиться. Британии продолжение мира сулило большие выгоды, но там, как и прежде, не желали доминирования на континенте какой-либо одной великой державы.

Все правительства опасались не только друг друга, но и своих подданных. В Европе распространились социалистические идеи, а профсоюзы и социалистические партии бросали вызов власти прежних господствующих классов. Предвещало ли это яростную революцию, как думали многие? Национальные движения также были разрушительной силой, причем не только в Австро-Венгрии, но также в России и в Великобритании, где «ирландский вопрос» в начале 1914 г. заботил правительство больше, чем международная политика. Возможно, война смогла бы устранить внутренние противоречия и объединить все население в едином порыве патриотизма?

Наконец, как и во все времена, включая наши, не стоит недооценивать роль, которую играют в человеческой жизни ошибки, путаница, просто неправильно выбранное время. Сложные и неэффективные механизмы руководства России и Германии создали ситуацию, в которой политическое руководство имело слабое представление о военном планировании даже в тех областях, в которых это планирование могло иметь политические последствия. Убитый в Сараеве австрийский эрцгерцог Франц-Фердинанд долго противостоял тем, кто желал с помощью войны разрешить все проблемы Австро-Венгрии. Ирония судьбы в том, что его убийство устранило с пути как раз того единственного человека, который мог бы предотвратить объявление войны Сербии – а значит, и всю последующую цепь событий. Покушение было совершено в начале летних каникул, а это значит, что в момент углубления международного кризиса многие государственные деятели, дипломаты и военные руководители отсутствовали на своих местах. Министр иностранных дел Великобритании, сэр Эдвард Грей, наблюдал за птицами, как орнитолог-любитель. В последние две недели июля президент и премьер-министр Франции совершали длительную поездку в Россию и на Балтику – из-за чего частенько не имели связи с Парижем.

Существует, однако, опасность слишком сконцентрироваться на факторах, подталкивавших Европу к войне, и пропустить те, которые действовали в противоположном, мирном направлении. Еще в XIX в. стали распространяться общества и ассоциации, стоявшие за то, чтобы объявить войны вне закона и заменить их альтернативными инструментами в виде межнационального арбитража. Известные богачи, такие как Эндрю Карнеги и Альфред Нобель, жертвовали огромные суммы на развитие межнационального диалога. Социалистические партии и рабочие движения по всему миру объединились во Второй интернационал, который раз за разом принимал резолюции против войны и угрожал всеобщей забастовкой, если войну все же вздумают начать.

XIX в. был временем исключительного прогресса в науке, промышленности и образовании. Большая часть этих достижений пришлась на долю Европы, становившейся все богаче и могущественней. Европейцы были связаны друг с другом и со всем миром все более быстрыми средствами сообщения, торговыми путями, инвестициями, миграциями населения и распространением влияния империй, пусть даже не все они назывались так официально. Уровень глобализации мира до 1914 г. может сравниться разве что с нашим теперешним, достигнутым после окончания холодной войны. Естественно, существовало расхожее убеждение в том, что этот пронизанный взаимосвязями новый мир сможет выработать новые международные институты и постепенно установить универсальные стандарты поведения для государств. В отличие от XVIII столетия на международные отношения уже не смотрели как на игру, в которой победа одного игрока подразумевала поражение другого. Напротив, при условии сохранения мира в выигрыше оказывались все. Международный арбитраж все чаще применялся для разрешения споров между нациями. Великие державы Европы часто сотрудничали по вопросам наподобие кризиса распадающейся Оттоманской империи. Наконец, возник международный арбитражный суд. Все это вместе, казалось, шаг за шагом закладывало основание для нового и более эффективного подхода к мировым проблемам. Войны, как многие надеялись, остались в прошлом – они были неэффективным средством ведения дел. Более того, война становилась все более дорогой затеей, как в отношении требующихся для нее ресурсов враждующих сторон, так и в отношении ущерба, который могли нанести новые технологии и вооружения. Банкиры предостерегали, что даже если бы всеобщая война и началась, то через несколько недель она бы забуксовала, поскольку ее стало бы невозможно финансировать дольше.

В большей части многочисленных книг, посвященных событиям 1914 г., задается закономерный вопрос о том, почему началась Великая война. Возможно, нам стоит задать иной вопрос: почему длительный мир не сохранился и дальше? Почему силы, способствовавшие миру, – а они имели немалый вес – не возобладали? В конце концов, прежде им это удавалось. Почему же система не сработала на этот раз? Один из способов получить ответ – обратить внимание на то, как пространство решений в Европе сужалось в течение десятилетий, предшествовавших 1914 г.

Снова обратимся к аналогии с путешественниками. Они, как и Европа, начинают свой путь на широком и залитом солнцем поле, но в будущем их ожидают развилки, на которых они должны выбрать один из вариантов дальнейшей дороги. Хотя изначально они не могут осознавать значения своего выбора, но вскоре обнаруживают, что оказались в сужающейся долине, которая, возможно, вовсе не ведет туда, куда они хотят попасть. Вероятно, все еще есть шанс найти лучший путь, но это потребует значительных усилий – и неясно, что скрывается за обрамляющими долину холмами. Или же можно повернуть назад, но это решение будет затратным, отнимет много времени и, вероятно, будет выглядеть унизительно. Могло ли, например, германское правительство признаться себе и германскому народу в том, что «дредноутная гонка» с Великобританией не просто была ненужной, но еще и без пользы поглотила огромные средства?

В данной работе мы подвергнем изучению путь, который прошла Европа, двигаясь к 1914 г., и постараемся выявить те ключевые моменты, после которых количество альтернативных исходов уменьшалось. Одной из таких важных точек было решение Франции стремиться к оборонительному союзу с Россией, чтобы уравновесить мощь Германии. Решение самой Германии начать в конце 1890-х гг. гонку вооружений с Великобританией тоже внесло свой вклад. Сама Великобритания осторожно улучшала отношения с Францией, а потом и с Россией. Еще один ключевой момент пришелся на 1905–1906 гг., когда Германия попыталась разрушить новое «сердечное согласие» (entente cordiale) в ходе первого кризиса в Марокко, известного как танжерский[5]. Эта попытка привела к противоположному результату, и новые друзья сблизились еще теснее и приступили к тайным военным переговорам, что еще больше укрепило связи между Британией и Францией. Последующие обострения международной обстановки в Европе: боснийский кризис в 1908 г., второй марокканский (агадирский) кризис в 1911 г. и Балканские войны 1912 и 1913 гг. – лишь добавили еще больше подозрений, затаенного негодования и дурных воспоминаний к тем факторам, которые обуславливали взаимоотношения великих держав. Именно в таком контексте принимались решения 1914 г.