Читать интересную книгу Муравьиный лев - Всеволод Фабричный

Она обычно сидит за своим столом с удивительно кислой и мрачной рожей. Как будто она сейчас упадет замертво от испепеляющей ее злобы. В начале она не обращала на меня внимания, а теперь — поняв, что я не бываю трезвым и никогда никого не слушаю (только притворяюсь, что слушаю!) — она стала цепляться ко мне с каждой мелочью. Изводить меня всякой ерундой. Двести раз в день я проигрываю в голове замечательный, культовый фильм: в нем я заскакиваю в ее офис, который она делит с подонком–начальником и опускаю ей на фуражку принтер или что–нибудь тяжелое со склада. Например, упаковку в десять дисков для циркулярной пилы или гвоздодер. Крик удивленного ужаса и… лесбийский пингвин с грохотом валится со своего стула. Это отучит ее от излишнего внимания к моему незадачливому стилю жизни. Тем более, что пока что я еще не совсем обленился — пока что работаю хорошо и не делаю много ошибок.

Секретарша — единственная девица на нашем складе. И не только на нем! К нашему складу примыкает второй — где хранятся елочные игрушки и всякая всячина для праздника Хэллоуин. Там тоже горбатится десяток мужиков. То есть, это значит, что в Секретаршу влюблены все, кроме гомосексуалистов. Сколько десятков раз наш ядреный и грязный мужской туалет сотрясался от фальцета стонов: это бушевали оргазмы в честь нашей Секретарши! Точнее, в честь вызванного воображением ее образа. Я сам стонал пару раз (заглушив стоны периодическим спусканием воды), хотя и ненавижу эту бабенку.

Секретарша груба и неприветлива до неприличия. Недавно она получила неприятные вести от доктора — у нее рак какого–то таинственного женского органа. Естественно это не прибавило ей дружелюбия. Она стала совсем невыносимой. Я, уважая ее хворь, пытался не обращать внимания на все ее придирки и даже не огрызался. Но все равно…эта особа переходит все границы!

Вот мы встречаемся около лестницы. Я приветливо здороваюсь с ней. Она не отвечает — проходит мимо и начинает ковылять вверх по лестнице к двери. Потом оборачивается — и хриплым голосом: «Сигарета есть?». У меня всегда есть. Особенно когда дело касается молодой женщины, которая прихворнула чем–то онкологическим. Я вручаю ей «Мальборо». Спасибо? Этого я и не ждал. Она часто просит у меня сигареты, но совершенно пренебрегает «спасибами». Вместо этого она закуривает, харкает, длинно сплевывает чем–то желтым и, уронив зажигалку, хрипло ругается: «Ёб твою мать, блядь, сука ебаная» Это она не мне — это она зажигалке. Я поднимаю ее, передаю ей и вдруг слышу тихое «спасибо». Я поражен! Будто бы и не она сказала, а небо внезапно разошлось и оттуда из щели тихо прошепелявил сверкающий, масленый ангел. Такое случается не каждую неделю. Если она уже с утра так добра ко мне — день обещает быть не таким уж гнилым. Хотя посмотрим… Может, это у нее просто микро–судорога эпилептическая случилась, а тогда человек теряет разум и что угодно может сказать. Даже «спасибо»

Вообще, на этом складе, у меня настолько часто стреляли сигареты, что в конце концов я распустил слух, что у меня инфекционный гепатит (в тот день я пил исключительно персиковый сидр и у меня было игривое настроение) Это был мой триумф! Как я рассказывал! Какие подробности и полные оптимизма слова: «Ничего–ничего, я буду жить! Главное — это хорошо питаться и принимать нужные лекарства… ничего, ничего, друзья — я выкарабкаюсь из этого рва!»

Люди притихли. В столовой, я слышал, произошла даже маленькая экстренная конференция — они решали: рассказать ли эту чрезвычайную подробность начальнику, чтобы он меня выставил, или же дать бедняге шанс продолжать работать в этом отстойнике. Мне дали шанс, но уже никто и никогда не просил у меня сигарет.

Да и с Секретаршей этой… Я всегда хочу хороших отношений с людьми. Я не так уж и нелюдим — другое дело, что почти все встреченные мною Хомо Сапиенсы оказываются полными кретинами и пустой оболочкой. Но я даю шанс всем. Даже самым отпетым. Вначале я пытался заговаривать с нею на интересные темы. Даже посоветовал ей пару книг. Шутил! Один раз даже чуть не сглупил и не предложил ей хлебнуть со мной вина в перерыв на моей стоянке под деревьями. Бог отвел. Это стоило бы мне работы. Всегда в разговоре натыкался на такую непробиваемую грубость и тупизм, что в конце–концов озлобившись подумал «Хуй с тобой, сраная кобла». Вот именно так и подумал (если не хуже!).

Теперь, когда прошло полгода, как я покинул этот склад и остыл — я думаю, что Секретарша была такой злюкой потому, что ее атаковали слишком много поклонников. Самозащита. К ней действительно постоянно кто–то подходил. Но все равно — она попортила мне много крови. Если я все делал правильно, она напрягала свою фантазию и что–то находила. То семерку я пишу непонятно (с палочкой по–европейски!), то ручку я потерял…

Маленькое отступление ради шариковых ручек: чем богаче компания — тем с большей неохотой они выдают шариковые ручки своим имбецилам–работникам. На складе или фабрике с маленьким оборотом и штатом в пять человек — ручки выдаются без всяких проблем. А когда на складе пятьдесят грузчиков и компания ворочает миллионами долларов — лучше не терять шариковую ручку. Это мой вам совет. Порой, когда я, сутулясь, приходил в офис за новой ручкой — я видел такую неприязнь в глазах ответственного за канцелярские принадлежности, что мне хотелось превратиться в крохотную моль, залететь в старый шкаф и дожить там свой век, никому не мешая. Мало того — на некоторых работах даже висели объявления, которые поощряли работников приносить из дома свои собственные ручки и не бить по карману компанию. Действительно! Что за наглость? У нас всего тридцать миллионов дохода в год, а эти сгустки блевотины, эти ослы теряют ручки! Так недолго и обанкротиться!

Я наконец захожу внутрь склада. В проходной сталкиваюсь с двумя ханыгами — неразлучными друзьями. Это временные работники. Их наняли специально для того, чтобы они разгружали грузовики. Наиболее тяжелые инструменты. Изнурительная работа. Попробуйте разгрузить контейнер с индустриальными мясорубками, каждая из которых весит пятьдесят килограмм. Каторга. А им ведь платят даже меньше чем нам. Мне нравятся эти ребята. Они никого не трогают и не воображают о себе невесть что. Да им и особо нечего воображать… На перерывах мы часто разговариваем. Оба — бывшие бродяги и наркоманы. Раньше они жили в каком–то другом городе. Питались из мусорных баков. Вводили в вену всевозможные химикаты. Потом они переехали в наш город, подлечились в детоксе, и какие–то благотворительные спонсоры в качестве награды и поощрения устроили их работать в агентстве. Агентство сразу же послало их сюда. Они новички. Это их первая работа на складе. Раньше — только попрошайничество, воровство и мелкое наркодиллерство — не ради наживы, а ради того, чтобы были хоть какие–то деньги для подпитки своей привычки. Они пьют как звери и курят траву. Старший (забыл имя) передвигается полупрыжками — у него дефект обеих ног. Когда он идет — он раскачивается как тощий резиновый шланг. Одет он довольно бедно. Никогда не стираная футболка, на которой уже не разглядеть переводную картинку, джинсы с дырой на заднице и разваливающиеся ботинки, перемотанные изолентой. Но по сравнению с младшим он просто модник и фат! Младший настолько оборван и грязен, что становится неудобно. Ботинки его в первый же день развалились на части и ему бесплатно выдали пару какого–то старья (но прочного!), которую отыскали на пыльной полке возле входа в столовую. Младший почти что карлик. Он постоянно находится в движении — хихикает, плюет, крутится как волчок, моргает огромными веками, гримасничает худым, небритым лицом. На улице он не пропускает ни одного окурка — берет даже мокрые. От него исходит сложная комбинация запахов: старые благовония, пот, воск, грязные носки и вышеупомянутые окурки. От старшего пахнет марихуаной, отказывающими почками и опять–таки потом. Все их средства уходят на спирт и траву. Обеды, принесенные ими из дома в драных рюкзаках, такие скромные, что как–то даже стыдно есть свои бутерброды и абрикосы. Обычно у каждого по куску белого хлеба. И все. Воду они пьют из–под крана. Раз в неделю после получки гуляют: вместо воды у них бутылка кока–колы на двоих. Младший трясет бутылку по пять минут. Он любит, когда кола бьет ему в рот фонтаном и обливает все вокруг. Он страшно любит насекомых — не пропускает ни одного паука. Берет его на ладонь и разговаривает с ним как с равным. Что–то спрашивает. Иногда они покупают пачку сигарет. Старший относится к младшему покровительственно и иногда дает ему пендели кривой ногой.

Оказывается, у нас митинг! Начальник уже собрал всех сонных лентяев в своем офисе и ждут только меня! Я почти вприпрыжку бегу в столовую, чтобы положить в свой ящик–локер одежду и, пользуясь тем, что все в офисе и в столовой никого нет — быстро проверить карманы куртки одного из начальников примыкающего к нам склада елочных игрушек (столовая одна на всех, но время трапез у всех разное — они жрут позже нас). На его ящике нет замка. Я приметил это давно и сейчас подходящий случай. Я открываю дверцу и моментально лезу в карманы куртки. Я не смотрю на нее — я смотрю на пол коридора. Если на полу покажется тень — значит, кто–то идет в столовую. Меня уже несколько раз спасали тени. Часто люди просто идут в туалет, который почти примыкает к столовой. От туалета всегда исходит сильнейший запах мочи, который проникает всюду и забивает ароматы даже самых зловонных индусских кушаний (на складе инструментов каждый второй — или индус, или пакистанец, включая начальника). Но мне нельзя рисковать. Если покажется тень — я должен все моментально бросить и перескочить к своему ящику. У проклятого начальника ничего нет! Только ключи от машины, жевательная резинка, зажигалка, сигареты (все наощупь) и двухдолларовая монета, которую я не беру, потому что это слишком мелкая добыча. Ради нее не стоит и мараться. На два доллара я не куплю и банки пива (она стоит два пятьдесят), а ничего другого мне не надо. Да — я вор, но я ворую у людей только тогда, когда у меня нет своих денег на алкоголь. Я предпочитаю грабить людей богаче меня, но скажу честно — если мне припрет — я возьму у кого угодно. Даже лично у вас. И вы не посмеете мне об этом сказать, потому что у вас не будет существенных доказательств. Я не беру ничего только у «избранных» людей. А их немного…