Читать интересную книгу Два босяка - Максим Горький

Мне попались славные вилы, и я, памятуя желание Маслова, начал сильно и часто кидать девкам снопы. Мой товарищ, какой-то белобрысый вятич, "голодающий", но бойкий и весёлый малый, не желая отставать от меня, сопел и всё норовил сбить снопом которую-нибудь из девок, хватавших дачки прямо с вил.

- Дуй во всю, детки!.. - возбуждённо покрикивал Маслов.

Взглядывая на него, я видел, как он, чуть не вырывая из рук дивчат развязанные снопы, совал их в барабан, низко наклоняясь над ним и рискуя сунуть туда же свою бороду.

- Давай, давай, давай!.. Торопись, возись, поворачивайся!.. Корми, дьявола!.. - орал он, краснея.

- Тише подавай! Полова затирает!.. - кричал кто-то.

- Сожрёт!.. Сыпь, девки!.. Максим, вилами девок!.. Ворочайся, вы, стряпухи!.. Размахивай рука-ми!..

Четыре девки, забрасываемые снопами, лихорадочно метались, боязливо пододвигая развязанные снопы Маслову. Он загребал хлебные колосья и ровным толстущим слоем спускал в барабан, сверкая чёрными глазами, нахмуренный и кипевший злобой, тою обдуманной, мстительной злобой, которая всегда доходит до цели.

- Ахти!.. - вздыхал вятич, подбрасывая снопы.

Из нашего воза выпрягли лошадь и увели её, подавая нам на телегу снопы с другого воза, поставленного рядом с ней. С меня лил градом пот, но, возбуждаемый криками Маслова, я махал вилами во всю мочь, с головой уходя в этот своеобразно поэтический и дикий процесс кормления деревянного зверя, стонавшего от жадности. Маслов, красный, потный, с оскаленными зубами, хрипло кричал, не переставая:

- Возись, девки!.. Мокрицы, ползай!.. Засыпай их снопами, ребята!..

Девки и так уже не успевали развязывать...

- Солома не идёт... забилась!.. Дьявол! Чёрт! тише!.. - кричали откуда-то сзади.

- Молодцы! Водки ставлю... ведро! Барабанщик, жги!.. Спасибо! Ладно... Хорошо!.. - кричал казак-хозяин.

- Тише, черти!.. Остановлю машину!.. - кричал машинист.

- Ничего!.. Сожрёт... Действуй, Максимка!.. Вячкой, гни хребет!.. Девки!.. Убью, дьяволицы!!. - бесился Маслов.

Подо мной ходила телега, и, казалось, - всё кругом колеблется и хочет оторваться от земли. Машина лихорадочно-торопливо щёлкала челюстями и хрипела. Шум оглушал и опьянял. Проклятая машина, действительно, была безжалостна к нам, пожирая снопы с удивительной быстротой. На месте Маслова мне бы тоже захотелось своротить ей жадные челюсти. Высоко подобрав подолы, девки на крыше метались, как бешеные, побуждаемые Масловым, а он, до плеч засучив рукава, изогнутый над барабаном, всклокоченный и красный, становился страшен в своем диком вдохновении... И вдруг он низко наклонился и весь дрогнул, точно его сильно дёрнули вниз... Что-то тёплое брызнуло мне на руки и лицо... Вятский тихо крикнул, живо спрыгнул с телеги и куда-то помчался. Машина лихорадочно грохотала...

- Ба-атюшки!!. - отвратительно тонко и громко взвизгнула одна девица.

Маслов повозился и замер.

- Ай!.. Остановите машину! - крикнула другая.

- Стой!.. Машинист, стой!!. - завыли несколько голосов.

Я хотел прыгнуть на крышу молотилки и, оборвавшись, упал на землю. Машина торжествующе заворчала и умолкла... Стало тоскливо-тихо. Люди суетились молча или говоря вполголоса...

- ...Умер?

- ...Ну, разве с этого умрёшь!..

- Стой!.. - крикнул хозяин. - Чего распоряжаешься? Вези прямо его в станицу...

- По жаре-то... Надо завязать бы... Пыль тоже...

- Завяжут бабы...

Маслова спустили сверху. Он был бледен и без памяти. Его несли, держа за голову, за ноги и за правое плечо. Вместо левой руки у него болталась какая-то красная рвань, из которой струйками бежала, капала и брызгала кровь. Между безобразных кусков мяса и прямо из них торчали острые белые куски костей и виднелись жилы...

- Ф-фа!.. - сказал маленький усатый машинист. - Как раскатало!.. и кости вдрызг. Сила, чёрт её...

И, очевидно, довольный работой своего детища, он задумчиво улыбнулся и покачал головой, отходя от Маслова. Он же, бледный до синевы, не шевелился.

- Клади!

Маслова положили на землю.

- Ну-ка, я обвяжу её... - тихо сказала какая-то баба и тут же, при людях, стала раздеваться, Сняв сарафан, она спустила и рубашку; потом, не особенно торопясь, надела сарафан и стала разрывать рубашку. - Чистая! Утром надела только. Ей-богу, право! - Она наклонилась над больным и подняла истерзанную руку... - Господи, благослови!

- Напрочь? - открыв глаза, спросил Маслов и отвернулся направо, как бы не желая видеть истерзанную руку.

- Вдребезги рассадило, батюшка. Совсем уж, надо думать, лишишься, ласково сказала баба.

Маслов спокойно плюнул в сторону.

- Тише, ты! Чай, не чулок выворачиваешь... - заметил он, когда баба стала обвязывать руку.

Я наклонился, чтоб помочь ей.

- Вот что, Максим, - сказал он мне, - сходи ты в Ханскую до Степка, Там, против церкви, казака Макарши дом... Сходи, скажи ему, как вот это... отгрызла, проклятая... Нарвался я... Чай, поди-ко, - цела, дьяволова игрушка, не испортила зубов об мои-то кости... Иди скорее... будь другом! А без него сдохну я тут... Родной души нет... Иди, а? близко тут.

- Хорошо... прощай, брат! Я пойду.

- Не воротишься сюда?

- Нет, не ворочусь уж.

- Прощай. Живы будем... - он махнул рукой и улыбнулся... - Увидимся скоро. Пути наши известны... Прощай!

Он ещё улыбнулся мне своими чёрными глазами, в которых давно уже погасло возбуждение и светилась только тоска и боль. Я пошёл к Степку...

В Ханскую я пришёл часов в семь вечера, сразу нашёл хату казака Макарши и вошёл во двор. На колодезном срубе сидела девушка-казачка и плела себе косу.

- Тебе чего? - спросила она.

Я объяснил.

- Иди вон в огород... Да палку брось, а то собаки нарвут...

Я бросил палку и пошёл в огород. Вышли две собаки, понюхали мне ноги и, очевидно, решив, что мной заниматься не стоит, равнодушно ушли в кусты. Впереди раздавался голос Степка:

- Ты говоришь - нельзя? Наплевать - нельзя!.. Ду-рашка-чудашка! мо-ожно!.. Нам всё можно... Ты мне кум? И тебе можно... Ты думаешь - кум, так и нельзя? Да что такое кум? Стучусь я к тебе ночью в хату... так? Кто там? Я, пустите ночевать. Хорошо!.. Ты говоришь - иди, добрый человек, иди! У меня жена родит, иди! Так? ага!. Я пришёл, жена родила; ты говоришь будь кумом, потому такое есть поверье... Это... О ба-а!.. Друг!.. Т-ты!.. Вот так май!.. Птичка божия! Вiдкiля? - закричал он, увидав меня.

Он сидел в тени, под ветвями черешни, против рыжего казака в одной рубахе, пьяного, нелепо вытаращившего на меня тупые и круглые глаза филина. Перед ними на какой-то пёстрой тряпице стояла баклага вина, лежала груда яблок, варёное мясо и огурцы.

- Макарша! Видишь человека? - толкая меня к казаку, кричал Степок.

- В-вижу! - вздохнул Макарша и почему-то сокрушённо и жалобно заморгал глазами и закачал головой, точно собираясь заплакать.

- Погоди, Степок... - сказал я.

- Видишь?.. - не хотел годить Степок, основательно пихая меня сзади кулаками и коленями. - Ну, так целуй его... Потому как оба вы горчайшие пьяницы... значит - братья родные, вот и всё. Ты знаешь, кто он таков, этот человек? И-ди-и ты, чучело!..

Наконец Степок подпихнул меня к казаку, тот расставил руки и вкусно зачмокал губами. Степок наклонил меня, толкнул, и я чикнулся носом в мокрые усы казака, который сейчас же уцепился мне за шею... Но я вывернулся из его рук.

- Ну, вот! - удовлетворился Степок. - Теперь готово! Теперь, стало быть, друзья! Ты, Макарша, цени его... знаешь, кто это? Московский купеческий сын! ага-а?.. Пропил че-т-тыре трёхэтажных дома и семь лавок с красным товаром!.. Миллион! понял?

- Понял! Всё пропил... и допил до штанов!.. - сказал казак и с грустью махнул рукой.

- Ха-ха!.. Это он до штанов пьёт!.. то есть до той поры, что кума стащит с него штаны и тю-тю!.. казаку до шинка нет дорозi! А дома горилки для чоловiка чорт-ма! понял? - объяснил мне Степок.

- Маслов умер, - сказал я, улучив, наконец, минуту. Степок сразу замолчал и с жалкой, недоверчивой улыбкой посмотрел на меня.

- На молотилке его изувечило... - добавил я.

- Так! Моя правда!!. - взвыл Степок и, побледнев, нелепо замахал руками. - Я ему, дураку, говорил, - берегись, чёрт, не лезь!.,. А он своё: "Не люблю, говорит, я их!" Изувечили, значит?.. Казаки?.. Вот эти?.. пьяницы?.. - Степок ткнул пальцем в лоб кума и кстати уж двинул его в бок ногой. - Эхма!.. Как же теперь?.. Я-то что?.. Где же Маслов?.. Что ты, чёрт деревянный, молчишь?! - вдруг освирепел он, обратясь ко мне. - Говори, как всё это? Ну, сломал он машину, ну? Ну, они его бить... ну? Он и умер... а? до смерти? Что т-ты, дьявол, молчишь?! - Он сделал страшную рожу и полез на меня с кулаками: - Говори, жердь сухая!!. Ну?.. Э, чёрт с тобой! Пьян я или нет?

Он вертелся на месте, потирал руки, всплескивал ими, тёр себе лоб, дёргал усы и то бледнел, то краснел. Хмель выходил из его головы. Я не торопился сказать истину, желая знать, в какой мере эффект моего сообщения Степку о смерти товарища зависит от хмеля и сколько от эффекта останется, когда хмель пройдёт. Макарша смотрел то на того, то на другого из нас и вдруг дико заревел...