Читать интересную книгу Судьба средней линии - Йоханан Петровский-Штерн

Так, например, после полицейского расследования киевского погрома два десятка русских офицеров из киевского гарнизона, отнюдь не революционно настроенных, опубликовали открытое письмо, заявив, что полицейское расследование этого погрома - бесстыдная ложь. Да и Сухомлинов, новый киевский губернатор, был уверен, что его предшественник, при котором произошел погром, не поленился подлить масла в огонь.

Но автор книги "Двести лет вместе" прислушивается только к одной линии - полицейско-государственной, и вот у него уже "сенаторская ревизия" именуется "высшим классом достоверного расследования" (с. 371). Когда под рукой таких материалов не оказывается, а есть только другие - где сами русские государственные чиновники однозначно разоблачают полицию и власть как организаторов погромов, Солженицын их изымает из обихода.

Например, по Белостокскому погрому есть более сотни страниц думских отчетов; стенограммами Думы автор книги охотно пользуется - но только не в этом случае.

В результате о погромах Солженицын судит по доносам правых газет и полиции. О жертвах - по доносам. Здесь есть о чем задуматься автору "Гулага".

СТИЛЬ

А что остается? Какие источники - с точки зрения обычного читателя, весьма обильно представленные в книге - использует Солженицын?

Этот вопрос связан с двумя обстоятельствами. Во-первых, нужно понять, кому дозволено высказываться по еврейскому вопросу в книге "Двести лет вместе" и почему. Во-вторых, важно понять как Солженицын использует свой материал, как он его располагает и комбинирует - иными словами, как у него историко-культурный материал пригнан к авторскому стилю. Остановимся на первом обстоятельстве. Здесь все очевидно: Солженицын охотно дает слово всем без исключения критикам русского еврейства.

Государственным мужам, ругающим евреев за нежелание заниматься производительным трудом и за хищническое отношение к крестьянству. Ассимилянтам-прогрессистам, а еще лучше - выкрестам, вроде Никитина, обрушивающимся на соотечественников, заплесневевших от Талмуда и замкнутости.

Сионистам, высмеивающим жалкие потуги евреев стать полноправными членами русского общества. Ассимилянтам-охранителям, негодующим по поводу ухода еврейской молодежи в революцию. Революционерам-большевикам, клеймящим бундовцев за узколобый национализм. Снова государственным мужам, возмущенным еврейским засильем в университетах и стремлением евреев улизнуть в Америку - только чтоб не служить в армии, - словом, всем, кто вбивает в русско-еврейские отношения солженицынский же "каленый клин".

Солженицын редко комментирует цитаты, по большей части берет их из вторых рук, но при этом не утруждает себя даже упоминанием того, что говорит об этих цитатах источник, из которых он их заимствует. Эти цитаты включаются в текст книги на правах авторского голоса. Кавычки становятся как бы ненужными, поскольку стилистически Солженицын полностью с ними солидаризуется.

Полифония, которую отметили поспешные критики книги, - мнимая. Солженицын использует исключительно монолог, как бы соглашаясь со всеми, кого он допустил на страницы книги порассуждать о русских евреях.

Маскилы (еврейские просветители) презирают традиционную еврейскую культуру, требуют приобщения еврейства к общечеловеческой культуре Солженицын это не комментирует, поскольку и для него еврейская культура не есть часть общечеловеческой (с. 164). Правительство "отказывается относиться к евреям наравне с другими народностями Империи" (с. 165) - и тут никакой авторской реплики, автор заканчивает абзац цитатой и переходит к другой теме, подчеркивая, что в этом случае мнение правительства совпадает с его, Солженицына, мнением.

Там, где идеологи еврейской ассимиляции высмеивают "жаргон" (то есть идиш) и превозносят русский язык (с. 170), - Солженицын вновь обрывает абзац на цитате, втихаря соглашаясь с их критикой, и у читателя складывается мнение, что, разумеется, идиш - полуязык, а вот зато русский велик и могуч. А как же иначе - ведь сами евреи это признают!

Точно так же сливается с авторским голосом мысль иудеохристианина Португалова, призывающего евреев освободиться от обрядности и раствориться в европейских народах. Солженицын вылущивает цитату из Краткой еврейской энциклопедии и вставляет ее в свой текст, но в энциклопедии она была соответствующим образом откомментирована, а у Солженицына - нет, поскольку в этом случае автору удобно быть на стороне выкреста и ассимилянта. И наоборот, когда нужно пнуть Льва Леванду, того, кто первым собрал и систематизировал русские законы о евреях (автор книги понятия не имеет о его книге - к слову, настольной для любого историка), Солженицын приводит убийственную по отношению к Леванде цитату современного израильского критика (с. 177), для которого правовые требования русского шестидесятника XIX в. - пустой звук.

Солженицын, полагаю, прекрасно понимает, что очень легко сводить счеты с собеседником, когда у тебя по сравнению с ним на сто лет больший исторический опыт. Но это обстоятельство его не смущает - потому что в этом конкретном случае ему удобней выступать на стороне антиассимилянта и говорить его голосом.

В свое время Д.С. Лихачев заметил: "Цитирующий источники из вторых рук занимается карманным воровством". Метод "карманного воровства" возведен Солженицыным в основной принцип книги. Гессен цитирует доклад министра внутренних дел Игнатьева как образец лицемерия и жестокости, Солженицын аккуратно приводит цитату - но уже без гессеновских комментариев, делает при этом сносочку на Гессена, и оказывается вдруг, будто это сам еврейский историк соглашается, что необходимо оградить русский народ от "вредной деятельности" евреев и что евреи - все, скопом, "эксплуатируют окружающее население"!

Поскольку ссылок на подлинные документы Сената и правительства в книге нет и все они цитируются по чужим источникам (чаще всего, по Гессену и еврейским энциклопедиям), получается, что еврейские энциклопедии одобрительно кивают обвинениям в адрес "талмудической нравственности", позволяющей без стеснения "эксплуатировать иноплеменника" (с. 201).

По такому же принципу используются в книге статьи из еврейских энциклопедий. Но энциклопедия - да простит меня читатель за банальность продукт своего времени, в ней тоже есть некая идеологическая линия, свои, обусловленные эпохой, смысловые пласты, и их нужно, как говорил в таких случаях А.Ф. Лосев, отшелушить, чтобы докопаться до истины.

Попробуйте себе представить историю российского государства, написанную на основании статей из энциклопедии Брокгауза и Ефрона и Большой советской. Это будет в точном смысле слова история государства, правительства, власти.

До революции - благословенной царской империи, после - не менее благословенной советской. Истории народа на основании этих энциклопедий не написать. Но Солженицына такие мелочи не останавливают.

При обсуждении проблем традиционной обособленности русских евреев автор использует дореволюционную Еврейскую энциклопедию, ясное дело, ассимилянтскую по преимуществу, воюющую из своего петербургского далека с этой обособленностью. Наоборот, для осмысления событий первой четверти XX в., прежде всего - революционного периода, Солженицын прибегает к решительно антиассимилянтскому израильскому изданию Краткой еврейской энциклопедии, по которому, уход русских евреев в революционное движение это позорное бегство от единственно верного сражения за Эрец Исраэль3.

Автора книги можно упрекнуть в чем угодно, только не в беспристрастности. Исполненный сословных, религиозных и психологических предрассудков, до смешного безграмотный отчет Державина - первый полномасштабный чиновничий донос на евреев России - назван, с симпатией, первым свидетельством просвещенного и государственного русского человека (с. 46). Доносы маскилов, еврейских просветителей, угодливо ищущих милости властей, цитируются обильно, без критического разбора, как "голоса", заслуживающие бесспорного доверия и уважения (с. 50). Антиеврейские пассажи Аксакова даны целиком, а филосемитские Салтыкова-Щедрина - с искажающими смысл сокращениями (с. 197-198).

Инсинуации Брафмана против Alliance Israelite Universelle, пахнущие типографской краской "Протоколов", приводятся обильно и производят, благодаря авторскому самоустранению, тот же эффект, что и "Протоколы" (с. 179). Или нечто совсем запредельное: в разгар дела Бейлиса Розанов публикует неслыханные по силе обвинения (и таланта) памфлеты, истерически обличает евреев в употреблении христианской крови - автор книги "Двести лет вместе" упоминает Розанова как умеренного и сбалансированного критика, обеспокоенного "потерей меры" в современной ему еврейской прессе (с. 447).

Чем субъективнее, жестче, резче критика в цитируемых источниках, чем она обвинительней - тем лучше. Солженицын проговаривается в начале книги: его цель - рассеять "обвинения ложные" и напомнить об "обвинениях справедливых". Он и работает как прокурор, не дающий оправдаться, не принимающий никаких возражений.