Читать интересную книгу Лицо тоталитаризма - Милован Джилас

Там же, где политический и экономический прогресс устранял саму потребность в революции (в Германии, например), приоритет получала вторая, то есть демократическая, обращенная к реформам сторона учения Маркса. А с ней – антидогматические тенденции в идеологии и политике. Роль марксизма снижалась. В рабочем движении возникало и крепло реформистское крыло.

В первом случае связь с Марксом, хотя бы внешняя, становилась все неразрывнее, во втором – все быстрее шло отдаление от него.

Прежде всего общественное развитие, а лишь затем отношение к идеям привели европейское социалистическое движение к бескомпромиссному и непреодолимому расколу. Грубо говоря, перемены политико-экономических условий совпадают с переменами в умах социалистических теоретиков, с тем, насколько "релятивно", то есть неполно и односторонне, подошли они к восприятию и объяснению самой действительности.

Ленин в России, Бернштейн в Германии – вот две крайности, выразившие полную разницу реального развития как в сфере общественно-экономической, так и в том, что относится к рабочему движению.

От "первозданного" марксизма почти ничего не осталось: на Западе он либо забыт окончательно, либо близок к этому, на Востоке же с установлением господства коммунистов от его диалектики и материализма остались голая формалистика и догматика, призванные укреплять власть, оправдывать принуждение и насилие над человеческим сознанием. С нарастающей силой марксизм, фактически заброшенный и на Востоке, стал проявлять себя только в виде окостеневшей догмы. Для этой части мира он сделался не идеей лишь в том или ином ее выражении, а новой властью, новой экономикой, новой общественной системой.

Независимо от меры, в какой сам Маркс и его теория способствовали такому повороту событий, подобного он не задумывал, даже не предполагал. Как и всякого другого, история "обманула" этого великого толкователя законов.

Ведь как все шло после Маркса?

В совершивших промышленную революцию странах (Германия, Англия, США и т.д.) уже в 70-х годах прошлого столетия начался процесс формирования акционерных обществ и монополий, пик которого приходится на начало XX века. С научной точки зрения это было исследовано Гильфердингом, Гобсоном и другими, что, по существу, легло в основу политического анализа, проведенного Лениным в "Империализме, как высшей стадии капитализма" и оказавшегося по части прогнозов главным образом ошибочным.

Развитие как раз тех стран, чья действительность дала Марксу повод предполагать все большее абсолютное и относительное обнищание рабочего класса, этого не подтвердило. В общих чертах тезисы Маркса подтвердились в аграрной Восточной Европе, что констатирует также Хью Ситон-Уотсон. ("От Ленина до Маленкова". Нью-Йорк. 1953)1 Если Западная Европа во все большей мере Маркса оценивала с точки зрения его исторической роли и научных заслуг, то на Востоке он стал пророком новой эры, а его учение – "опиумом", подобием новой религий.

"Когда Энгельс в 1842 году приехал в Манчестер, он обнаружил там 350 тысяч рабочих, кучами втиснутых во влажные и грязные дыры самодельных трущоб, вдыхающих воздух, более похожий на смесь воды с углем. В шахтах он видел полуголых женщин, которых использовали как самый бросовый тягловый скот. Тут же дети, не вылезавшие из мрачных рвов и занятые тем, что открывали и закрывали примитивные вентиляционные окошки. Делали они и более тяжелую работу. На кружевных фабриках эксплуатация доходила до того, что за мизерное вознаграждение здесь постоянно трудились даже малютки лет четырех от роду"*.

Энгельс узнал и другую Великобританию, но еще страшнее и, что особенно важно, еще беспросветнее была нищета в России и на Балканах, не говоря уж об Азии, Африке.

Конкретные перемены на Западе, заложенные техническим подъемом производства, были беспрецедентны со всех точек зрения. Они привели к образованию монополий, разделили мир на сферы влияния этих монополий и развитых государств, вызвали первую мировую войну и Октябрьскую революцию.

Промышленный бум, освоение новых колониальных рынков, источников сырья и рабочей силы существенно изменили положение рабочего класса. Революционные идеалы уступили место более жизненным, более действенным – прежде всего парламентским – методам борьбы за реформы и лучшие материальные условия. Революция становилась там бессмысленной, нереальной.

В совершенно непохожей ситуации оказались страны с отсталой промышленностью, прежде других – Россия. У них выбор был такой: либо совершить индустриализацию, либо сойти с исторической сцены в качестве активных действующих лиц и сделаться добычей развитых государств и монополий. Тогда в итоге – неминуемая деградация. Местный капитал, а также класс и партии, его представлявшие, были во всех отношениях слишком слабы для решения проблемы индустриализации. Революция здесь стала неизбежностью, жизненной потребностью нации. Осуществить же ее мог лишь иной класс – пролетариат, его революционная партия.

Участие в совершенствовании и расширении производства есть имманентный – если не единственный – закон для любого человеческого сообщества, любого индивида. Дабы не отстать, они конфликтуют с другими сообществами, переживают трения в собственной среде. Подъем и расширение производства непрестанно наталкиваются на преграды как естественного порядка, так и присущие данному конкретному периоду развития общества. Это формы собственности, политические, правовые, межгосударственные и другие отношения. Общество вынуждено заниматься устранением естественных преград. Точно так же оно, то есть те его силы, которые в данный момент представляют упомянутые тенденции подъема и расширения производства, должны устранять, видоизменять, разрушать рожденные внутри или занесенные из других сообществ преграды. Классы, партии, политические системы, политические идеи – все это выразители беспрерывного движения и застоя.

Нет сообществ, нет наций, согласных на застой в развитии производства, угрожающий самому их существованию. Отставать – значит умирать. Народы никогда добровольно не умирают, во имя устранения препятствий, мешающих производству, то есть их существованию, они способны на любые жертвы.

От обстоятельств, от материальных и духовных факторов зависит, как, какими силами и средствами будет осуществляться развитие и расширение производства, каковы социальные последствия этого процесса. Но то, что производство должно совершенствоваться и расширяться под теми или иными знаменами, при участии тех или иных социальных сил, – столь же (мало) зависимо от людей, сколько зависимо от них само наличие сообществ и наций. Во имя самосохранения последние находят вождей, в данный момент максимально соответствующих цели, которой они обязаны, а значит, и смогут достичь. С идеями так же.

Революционный марксизм, возникший на развитом Западе во времена так называемого либерального капитализма, "переселился" в эпоху капитализма монополистического на слаборазвитый Восток – в Россию, Китай и т. д. Принципиально это соответствует тогдашнему уровню развития Востока и Запада, состоянию, в котором пребывало социалистическое движение. Путь социалистического движения начался его сосредоточением и упорядочением (II Интернационал), а завершился расщеплением на социал-демократическое (реформистское) и коммунистическое (революционное) крыло, революцией в России, созданием III Интернационала.

В странах, где иные способы проведения индустриализации отсутствовали, коммунистическую революцию вызывали также специфические национальные причины. И без них революция невозможна. В полуфеодальной России революционное движение существовало уже свыше полувека до того, как в конце XIX столетия появились марксисты. Для революционного взрыва необходимы к тому же особые конкретные обстоятельства – международные, экономические, политические. Но повсюду, где революции произошли (Россия, Китай, Югославия), единым было их основное побудительное начало – насущная потребность в промышленных преобразованиях.

Исторической неизбежностью являлось то, что соцдвижение в Европе после Маркса было не только материалистическим и марксистским, но и, исходя из таких основ, в значительной мере развило сознание своей идеологической исключительности. Ведь вражеский табор собрал все силы старого общества: духовенство и ученых, имущих и власть предержащих, а самое важное – мощный силовой аппарат, который европейские державы вследствие постоянных континентальных войн всегда готовили загодя.

Если кто-то не чужд намерения "перевернуть вверх дном" весь мир, то мир этот перво-наперво надо фундаментально – и "безошибочно" – объяснить. Любому новому движению должна быть присуща идеологическая исключительность, тем более если революция – единственный для него способ достичь победы. Ну а коли такое движение добивается успехов, тогда указанное обстоятельство может лишь укрепить его веру в себя и свои идеи. Подобно тому как "головокружительные" парламентские и забастовочные победы придавали сил реформистским течениям в немецкой и другой социал-демократии, рабочим России, которым не стоило даже мечтать об улучшении "хоть на копейку" своей участи без кровавых битв, жизнь могла дать только одну подсказку: беспощадные бои, и только они одни ведут к избавлению от отчаяния и голодной смерти.