Но течёт он по безлюдной местности, где могло завестись что угодно.
Хуторянин вскинулся было, услышав про неважность овец, но наткнулся на взгляд вождя и, неразборчиво что-то пробурчав, закинул в рот ветчину.
— Не ведаю, что там могло быть. Но когда я жил в Хармине и лечил скот тамошних жителей, такое поведение указывало на близость какого-то опасного хищника. Не на таком расстоянии, что он может напасть прямо сейчас, но при случае — да.
— Бергстейн, а ты что скажешь?
— Что я скажу… — хуторянин посмотрел куда-то мимо, в стену. — Дней десять назад собаки облаяли одну скалу. Я подошёл, глянул. Там шерсть чья-то была. Чесался зверь, это точно. Не очень высоко, примерно вот так, — он показал рукой. — Выше волка, ниже снежного барса, не медведь и не росомаха, но их мои овчарки не боятся.
— На завтра собирайтесь, поедем посмотрим. Кто остался у тебя на хуторе?
— Да все мои там. Два сына взрослых, если что, отобьются. Построено крепко.
На следующее утро к хутору Бергстейна отправился небольшой отряд. Кроме Халлека, Агмунда и самого хуторянина, ехали семеро молодых дружинников, недавно вошедших в воинский возраст.
В половине дня пути от хутора отряд встал лагерем на опушке леса, уже окрасившегося редкой зеленью весенней листвы. Чуть в стороне из-за деревьев виднелась гряда скал. Бергстейн уверенно показал туда:
— Видишь, где обрыв с камнем, похожим на плавник? Там я шерсть нашёл.
Халлек кивнул.
— Сейчас уже поздно. Отдохнём и завтра всё обследуем.
Агмунд, походив по полянке и осмотревшись, подтвердил слова недавнего обвинителя.
— Всё верно, овец я перехватил чуть выше по течению ручья.
Утром, оставив в лагере двоих самых молодых дружинников, они направились к скалам. Халлек шёл впереди и первым заметил незнакомые следы.
— Что это за зверь такой? Колбьёрн, посмотри, — подозвал он одного из дружинников, хорошего охотника.
— Первый раз вижу, — сказал парень, изучив глубокие вмятины на влажной листве. — Четыре ноги, но ставит их как снежный барс. Когти как у медведя, а отпечатки не от всей стопы. Пясть остаётся в воздухе. Даже не знаю, кто это. Большой, — он померил следы пальцами, — наверное, локтей шесть-семь в длину, и тяжёлый. Пудов тридцать будет.
— Как иная лошадка, — протянул Бергстейн.
— Ага. Ну, лошадка не лошадка, а выгонять его надо. Иначе житья скоту не даст, — заключил Халлек.
Вход в пещеру, куда привели следы, был довольно просторным. В первый ряд поставили двух щитоносцев, за их спинами встали дружинники с тяжёлыми охотничьими рогатинами. Халлек запустил над головами светляка. Вскоре потянуло звериным духом. Внезапно до них донёсся скрежет когтей, послышался глухой рык, из-за поворота выскочила невиданная зверюга. Длинное гибкое тело напоминало кошачье, только многократно увеличенное. Чёрная глянцевая шерсть переливалась мелкими зелёными искорками, которые перескакивали с одного волоска на другой. Вытянутая массивная морда скалилась далеко выступающими клыками. Каменная крошка хрустела под каждым шагом. Тварь двигалась с неуловимой стремительностью, и через считанные мгновения ринулась на людей. Сомкнув щиты, дружинники успели упереть нижние кромки в землю, но подались под бешеным натиском. Через их плечи мелькнули рогатины, но зверь увернулся и отскочил, огласив своды пещеры недовольным урчанием.
— Присядьте под щиты, — сказал Халлек. — Сейчас снова бросится, пусть скользнёт по ним, тут мы его и примем.
Зверь подобрался, виляя задом, точь-в-точь как домашняя кошка, и прыгнул. Дружинники упёрлись коленями и наклонили щиты. Лапы проехались по умбонам, сверкнули рогатины. Издав последний звук, диковинная тварь затихла. Её с трудом вытащили наружу.
Таких они ни разу не видели. Шесть локтей и одна пядь в длину, густая шерсть, по которой ещё бегали редкие искорки. Необычная морда, одновременно похожая и на медвежью, и на кошачью, да ещё и эти клыки, как небольшие изогнутые кинжалы. Массивные мускулистые лапы, более подходящие какому-нибудь другому существу. Казалось, зверюга состояла из частей других животных, но при этом выглядела довольно естественно. Халлек с помощью спутников перевернул её на спину и порылся в подшёрстке на животе.
— Пупок, шесть сосков. Занятно. Бергстейн, скачи за Эйстеном. Тут без него не разобраться.
Часа через три фермер вернулся в сопровождении жреца. Металлическая нога ничуть ему не мешала держаться в седле. Ловко спрыгнув на землю и подхватив посох, он подошёл к растянутой на распорках и уже вскрытой зверюге. Колбьёрн готовился снимать шкуру — редкая красота, ценная добыча.
— Ну-ка, ну-ка, что тут у нас… Ого! Вот не думал, что когда-нибудь ещё встречу эту скотину, — Эйстен похлопал себя по бронзовой ноге. — Зовётся песчаная пантера. Давайте посмотрим…
Жрец достал нож, пошевелил органы.
— Так-так. Совершенно верно. Вот это изменённая печень, она позволяет им есть почти всё что угодно. Желчный пузырь не выбрасывайте, в нём вся ценность копится. А здесь у них особая штука, которая вырабатывает те самые искры. По какой-то причине она не сработала, не то получили бы вы на орехи.
— Как маленькой молнией? — догадался Ингольф, один из дружинников.
— Совершенно верно. Кстати, в хорошую грозу эта шкура будет красиво переливаться. А это, — Эйстен подцепил остриём очередную сизую требуху, — ещё одна дорогая штука. Вытяжка из неё хорошо залечивает открытые раны. Видимо, тварь ослабела, раз вы её уложили всего лишь двумя рогатинами.
— Откуда она здесь вообще взялась? — спросил Халлек.
— Вот это главный вопрос. Судя по общему состоянию, она очень долго шла и вымоталась. Здоровая она весит пуда на два-три больше. Их когда-то вывели в Хенлите, для сопровождения войск, которые должны были действовать во всяких южных местах. Там, где густые дождевые леса.
— Джунгли, — вспомнил вождь.
— Они самые. Но, как известно, Хенлит пал, а твари остались и часть из них размножилась. Я был немного старше тебя, когда возвращался домой. Нарвался на такую на границе пустынь и саванны. Охраняла логово. Ну и вот, — топнул он бронзовой ступнёй. — Я отбился только потому, что она кормила котят, а в это время искры у них не вырабатываются. Самец же ушёл на охоту. Перетянул ногу. Пока ковылял до ближайшего жилья, считай, всё само отвалилось.
— А нам говорили, то в бою было, — протянул самый молодой из дружинников.
Колбьёрн отвесил ему затрещину.
— Ты сначала пройди двадцать миль на одной ноге, а потом встревай. Неизвестно, вернёшься ли ты сам.
— Тридцать, — сказал Агмунд.
Все посмотрели на него.
— Мой отец лечил Эйстена. Он прошёл тридцать миль, от края саванны до нашей фермы. Мне тогда было лет пять, но я запомнил на всю жизнь. Тогда и решил выучиться на врача. Хотя начинать пришлось с овец и прочей домашней живности, — улыбнулся он. — А потом я перебрался сюда.
— Совершенно