— Если тролля там нет, — задумчиво пробормотал Вальдер немеющими губами, — то почему оттуда так веет хладом?
— Каким хладом? — удивился паромщик, — жара! Слушай, а давай твою козу съедим?
Вальдер ласково почесал скотинку за ухом.
— А давай твою жену съедим? — ядовито предложил в ответ. Паромщик огладил усы и уж хотел было приложить наглеца, чтоб за борт улетел, но… Ненароком взглянул ему в глаза — и кулачище разжался сам по себе. Такие глаза паромщик уже видел. Глаза сейдмана. Колдуна. Потому перевозчик просто обиделся и вопросов больше не задавал.
4
— Хорошее имя, Кристен, — честно промямлил юноша, — а я — Вальдер Виглафсон, из рода Виллеман. Миг она молчала. Глядя в никуда. Потом вскочила и набросилась, точно буран:
— Так что же ты сюда пришёл? Ещё и скотину приволок? Зачем? Скажи, ну зачем? А? ТЕБЕ-ТО ЭТО ЗАЧЕМ?!!! Потом отвернулась, опустилась на стул и зарыла лицо руками. Вальдер стоял посреди прихожей большой усадьбы на берегу Стредсея, ошеломлённый. Он никогда не видел, как плачут валькирьи. Ему хотелось влюбиться в неё, но не жалеть. Он не умел ни жалеть, ни утешать. А сейчас ему было жалко высокую хрупкую Кристен с глазами перелётной птицы и изувеченным крылом.
— Думается, нет нужды представлять вас друг другу, — раздался вдруг голос.
Он появился словно из ниоткуда. Немолодой, но ещё не старик. Одет во всё черное, с черной тростью в руке. На белой коже явственно синели вены. Худощав, чуть выше Вальдера. Длинные белые волосы волной лились на плечи. То ли седые, то ли слишком светлые — Вальдер не понял. Сам он был желтоголовый, в мать. Лицо человека было как глыба льда на солнце: меняется каждый миг, и в памяти оседает лишь искристое сверкание. И глаза: они казались тусклыми, подёрнутыми серым туманом, пустыми. Но это были тяжелые глаза. Глаза древнего моря. «Глаза отца!» — с ужасом подумал Вальдер.
— Что? — буркнул хозяин, — чего уставился? Думается, не так тебе описывали фоссегрима со Стредсея? Небось, рога, чешуя и огонь из задницы?
— Мне говорили, что нет тут никакого фоссегрима.
— А что сам-то мыслишь?
— Мыслю, что меня обманули. Белоголовый улыбнулся. Так улыбается луна.
— Что же, будь гостем, человек из рода Вилле Фольгера.
— Правда, что Вилле учился у тебя?
— Нет. Я учился у Вилле.
— Как же звать тебя, хозяин? Не фоссегрим же?
— Нет. Просто Грим. Это ты привел козу? Зря. Я не ем мяса. Отпусти её.
— А что ты ешь? Ты ведь тролль?
— Я тролль, — кивнул Грим. И добавил с достоинством, — но прежде всего я северянин. Я предпочитаю рыбу, как и люди заливов. Коза радостно заблеяла. Вальдер почесал затылок. А Кристен жутковато захихикала.
— У меня есть дела, — предупредил Грим, — отдыхай, Вальдере. Вернусь вечером — поговорим. Кристен, милая, не скучай. И исчез.
— От тебя несёт, — сообщила Кристен, — идём в баню. Тебе понравится.
— Я… э… спасибо, но… а вдруг у тебя мстительные родичи?
— Не будь недоумком, — устало сказала Кристен, — мы в доме фоссегрима. Понял, нет? Всё, родичи остались там, за озером. Больше нет ничего. Не дури. Ему понравилось. Потом они сидели, завернувшись в полотенца, и пили скир.
— Ну так зачем ты пришел сюда? — спросила она, — разве дар спиллемана у тебя не в крови?
— В том-то и дело, что нет… И он рассказал ей, в чем дело. Она посмотрела на него иначе. Как на своего. Как на брата.
— Почему ты сказала, что мне не надо искать фоссегрима? Она оглянулась.
— Он… он из рода троллей. Он сама жестокость. Я привела ему козлёнка. Он его осмотрел, но не принял. Потом… — голос сорвался. Глаза влажно блеснули. Вальдер коснулся её обнаженного колена.
— Не хочешь — не говори. Она улыбнулась.
— Спасибо. Но если не расскажу хоть тебе — сойду с ума. Зря ты сюда пришёл…
И продолжила.
— Он водил смычком по моей руке, пока не полилась кровь. Потом смычок вспыхнул, и пламя потекло по моим жилам. Моя кровь горела. Это не поэзия. Это такая боль… Такая сладкая боль… Как ненависть. Понимаешь? Потом он дал мне свою скрипку и велел играть. И я заиграла. А тот козлёнок… Он начал скакать под музыку. Я играла, он скакал, и мы не могли остановиться. Я видела, как он мучается. И играла. Я была бурей, понимаешь? А козлёнок умер. И тогда Грим рассмеялся. Безумно. Страшно. Зло. Так, верно, смеются только вороны. Потом он заиграл. И мёртвый козлёнок воскрес. Ожил. Его сердце не билось, он не дышал и не видел. Но он ходил, прыгал, блеял. И знаешь… На миг мне это понравилось. Вальдер не знал, что сказать. От этих слов веяло льдом. Он обнял Кристен. Без слов.
— Он забрал у меня душу. Огонь. Я могу играть. Но меня это не радует. Я не могу. Это мёртвый козлёнок. Мертвецы. Все. И я сама. Холодный туман. Я помню, что у меня был огонь. Этот огонь заставлял меня играть. Всё лучше и лучше. Теперь я играю лучше моря. Но я плачу о своём огне. Меня нет. Я видела, как моя музыка убивает людей.
— Видела? Где?
— В Ледяном Зеркале.
Стемнело слишком рано. Лиловые тучи сожрали звёзды и луну. Черное небо разрезали огневеющие потоки заката. Багровые отсветы извивались на воде, красили белые перья лебедей княжеским багрянцем.
— Красивые сумерки, — произнес фоссегрим, выходя из-за камня на берегу.
— Я здесь не для того, чтобы любоваться сумерками, — ответил ворон, сидевший на другом камне, — пославший меня спрашивает: мальчишка здесь?
— Да. Правда, не знаю, зачем. Я ему не нужен. Да и он мне.
— Как думаешь, он выдержит?
— Думаю, да.
— Пославший меня думает, что нет. Ты не хочешь прервать спор?
— Нет. Передай хранителю Равенсфьорда: пусть готовит расплату.
— Пославший меня велел передать: вчера прибыл Кальми Без Лица. Прибыл за тобой.
— Тогда твоему хозяину нет нужды заботится о расплате. Маловато у меня времени, чтоб её получить.
— Ты не хочешь знать, кто нанял Кальми?
— Нет. Алые прожилки заката остыли; лебеди стали черными, стали частью ночи, как и ворон, чей полёт был долог. Ворон летел в Равенсфьорд.
Он пришел по морю. На белой лодке с чайкой на носу. Пришел из Страны Белых Альвов, с острова на северо-востоке. Пришел, чтобы убить фоссегрима. Он мчался на коне сквозь леса и болота, горы и вересковые пустоши. Его серебристый конь был легче ветра; он летел, почт не касаясь земли. Высокий всадник в алом плаще поверх белых одежд. Всадник в серебристой маске. Некогда у него был род, народ, родина. Некогда у него было имя. А потом у него всё забрали. Так что он ехал не столько отрабатывать заказ, сколько мстить. И мало хорошего могло случиться с тем, кто встал бы у него на пути.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});