— И что вы теперь собираетесь делать? — спросил Гарвуд. — Так и будете весь день смотреть на неё?
— Нет, пожалуй, — сказал мистер Уильямс. — Хотя, по правде сказать, мне хотелось бы знать, увидим мы всю картину как единое целое или нет. Понимаете, с того момента, как я впервые увидел гравюру, многое могло измениться. Насколько я понимаю, существо это лишь вошло в дом. С тех пор оно могло закончить все свои дела и убраться. И всё же то обстоятельство, что окно до сих пор открыто, наводит меня на мысль о том, что оно до сих пор находится внутри. А потому мне кажется, что я вполне спокойно могу оставить гравюру, более того, у меня сложилось впечатление, что в дневное время она не претерпит серьезных изменений — если, конечно, таковые будут вообще. Давайте сегодня после обеда немного погуляем, а потом зайдем на чай, если хотите, даже позже, когда стемнеет. Гравюра останется здесь, на столе. Если кто сюда и войдет, так только мой слуга.
Вся троица согласилась с тем, что это довольно неплохой план; более того, хозяин картины понимал, что если они проведут послеполуденное время вместе, то едва ли у них останется возможность рассказать об этой истории кому-то другому.
Пожалуй, мы оставим наших героев, позволив им немного передохнуть — часов примерно до пяти.
По истечении указанного промежутка времени трое джентльменов поднимались по лестнице в квартиру мистера Уильямса. Поначалу они испытали легкое раздражение по той причине, что дверь его апартаментов распахнута настежь, но затем вспомнили, что по воскресеньям слуга приходит примерно на час раньше, чем в будни. Однако, когда, они вошли в квартиру, их и там ожидал сюрприз. Первое, что бросилось им в глаза, была та самая гравюра, прислоненная к лежавшей на столе стопке книг, после чего они перевели взгляды на слугу мистера Уильямса, сидевшего в кресле хозяина и с явным ужасом взиравшего на изображение в черной рамке. Возможно ли было такое? Мистер Филчер не первый десяток лет прислуживал господам и потому в деталях знал подробности этикета в подобного рода учреждениях; а потому нелепо было ожидать с его стороны, чтобы он уселся в кресло хозяина, а тем более принялся копаться в его вещах. Между тем, судя по позе Филчера, можно было предположить, что он даже не подозревает о присутствии посетителей.
Похоже, он всё же почувствовал их появление, вздрогнул и стал неловко выкарабкиваться из кресла.
— О, сэр, прошу извинить меня за столь бесцеремонное поведение, но...
— Ничего страшного, Роберт, — прервал его Уильямс. — Кстати я хотел спросить вас, что вы думаете об этой гравюре?
— Ну, позволю себе сказать, сэр, — разумеется, мне не хотелось бы, чтобы мое мнение противоречило вашему, — однако я никогда бы не повесил такую картину в комнате своей маленькой дочери.
— Что так, Роберт?
— Нет, сэр, знаете, я припоминаю, как однажды бедное дитя полистало какое-то издание иллюстрированной Библии, картинки в которой были гораздо более мягкими и спокойными, однако она после этого три или четыре ночи глаз не могла сомкнуть, поверьте мне. А сейчас, если она увидит, как вот это чудовище, скелет какой-то или не знаю что уж, тащит куда-то несчастного младенца, я полагаю, она вообще чувств лишится. Знаете ведь, как бывает с детьми, особенно когда они маленькие, нервные, ну и всё такое... Нет, не нравится мне эта гравюра. Жутковатая какая-то, прямо мурашки пробегают по телу, пока глядишь на неё. Вам что-нибудь принести, сэр?
С этими словами Филчер принялся обслуживать своего хозяина, тогда как остальные гости, естественно, сразу же подошли к гравюре. На ней, как и прежде, был изображен дом, освещаемый слабым светом ущербной луны, а небо было затянуто облаками. Окно, которое было прежде открыто, на сей раз оказалось плотно запертым, зато на лужайке вновь появилась прежняя фигура: теперь она уже не ползла на четвереньках, а шла, подчеркнуто выпрямившись, широкими шагами в направлении переднего плана картины. Луна располагалась за спиной фигуры, отчего свисавшая поверх лица черная одежда не позволяла разобрать его детали. Впрочем, то, что всё же удавалось разглядеть, делало эту неразборчивость даже желанной и успокаивающей — хватало одного лишь белесого куполообразного лба да нескольких прядей спутанных волос. Голова была низко наклонена, а руки крепко прижимали к телу какой-то предмет, отдаленно напоминающий тело младенца, однако оставалось неясным, живой он был или мертвый. Единственное, что можно было рассмотреть, были, пожалуй, ноги, однако и те казались неестественно тонкими.
В течение двух часов все трое джентльменов по очереди рассматривали гравюру, однако никаких изменений в ней так и не произошло. В конце концов, они пришли к единому мнению о том, что её, пожалуй, надо оставить в покое — после заседания в колледже они могли бы вернуться и посмотреть, не произошло ли с ней каких-либо изменений.
Когда этот момент наступил, все обнаружили, что гравюра оставалась на прежнем месте, хотя фигура с неё исчезла, тогда как сам дом стоял совершенно спокойный, неизменный, по-прежнему освещаемый слабым светом луны. Мистеру Уильямсу не оставалось ничего иного, кроме как посвятить остаток вечера изучению дополнительных справочников и путеводителей по интересовавшим его местам. Наконец у ему повезло — пожалуй, он определенно заслуживал этого, — поскольку где-то возле полуночи он прочитал в Путеводителе по Эссексу Мюррея следующие строки:
«16 миль, Эннингли. Интерес представляет церковь, построенная в старинном стиле, хотя в последнем столетии её усиленно перестраивали, явно стремясь потворствовать велениям моды на античность. Там же находится фамильный склеп Фрэнсисов, усадьба которых — Эннингли-холл, старинный дом в стиле времен королевы Анны — расположен непосредственно за церковным кладбищем в парке размерами примерно в 80 акров. В настоящее время род Фрэнсисов пресёкся, поскольку последний его наследник таинственно исчез, будучи ещё младенцем, в 1802 году. Отец несчастного — мистер Артур Фрэнсис — слыл известным в тех местах художником, хотя и любителем, работавшим в стиле гравюры, а особенно увлекавшимся манерой меццо-тинто. После исчезновения единственного сына он полностью отошел от дел и жил в своём поместье, а на третью годовщину сего трагического события был найден мертвым в своём кабинете. Незадолго до этого он завершил работу над гравюрой, изображавшей его дом, который представляет по настоящим временам значительную редкость».
Пожалуй, это было именно то, что нужно, поскольку позднее, когда вернулся мистер Грин, он сразу же опознал в изображенном на гравюре доме Эннингли-холл.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});