Читать интересную книгу Небесное пламя. Персидский мальчик. Погребальные игры (сборник) - Мэри Рено

– Убирайся! – крикнул ребенок, сверкая глазами, свирепый, как дикая лесная кошка. – Уходи прочь! Она ненавидит тебя! Убирайся! Она выйдет замуж за меня!

Филипп сделал три глубоких вдоха, стоя как вкопанный с широко раскрытым ртом и выпученными глазами, словно человек, получивший дубинкой по голове. Потом он нагнулся, ухватил сына за плечи, поднял его и, рывком открыв огромную дверь, одной рукой вышвырнул вон из комнаты. Застигнутый врасплох, застывший от потрясения и ярости, Александр не сопротивлялся. Скользя по мраморному полу, он докатился до лестницы и полетел вниз по ступенькам.

С грохотом и звоном юный Эгис отбросил копье, выдернул руку из ремней щита и в три-четыре прыжка пересек лестницу, подхватив ребенка. Голова Александра казалась неповрежденной, глаза были открыты. Наверху царь Филипп ждал, придерживая дверь. Он не захлопнул ее до тех пор, пока не убедился, что с сыном все в порядке. Но Александр об этом не знал.

Змея, ошеломленная, ушибленная, сорвалась с мальчика, когда он начал падать, стекла вниз по ступеням и исчезла во тьме. Эгис видел ее, но ему хватало других забот.

Он отнес ребенка вниз, сел у основания лестницы и, держа Александра на коленях, осмотрел при свете факела, воткнутого в кольцо на стене. Ребенок весь окостенел, глаза его закатились так, что видны были одни белки.

«О боги преисподней, – думал юноша, – что же мне делать? Если я покину пост, начальник стражи пустит мне кровь. Если сын царя умрет у меня на руках, меня убьет царь». Как-то ночью в прошлом году, еще до появления нового фаворита, Филипп поглядывал в его сторону, но Эгис притворился, что ничего не замечает. Сейчас он увидел слишком много: жизнь его, пожалуй, не стоит и мешочка бобов.

Губы ребенка посинели. Эгис достал толстый шерстяной плащ, приготовленный для холодных предрассветных часов, и закутал Александра, стараясь не причинить ему боль своим жестким панцирем.

– Ну же, – сказал он встревоженно, – ну же, послушай, все хорошо.

Казалось, ребенок не дышит. Что делать? Отхлестать его по щекам, как женщину, зашедшуюся в истерическом припадке? Это, скорее всего, добьет малыша окончательно.

Веки ребенка дрогнули, взгляд стал осмысленным. Он тяжело вздохнул и испустил пронзительный крик.

С глубоким облегчением Эгис ослабил плащ на дергающемся тельце. Он ласково бормотал и приговаривал над ребенком, как над испуганной лошадью, не сдерживая его слишком сильно, но давая почувствовать твердую руку. В комнате наверху родители мальчугана осыпали друг друга проклятиями. Через какое-то время – Эгис не считал минуты, в запасе у него была вся ночь – брань стихла, и ребенок заплакал, но плакал не слишком долго. Придя в себя, он успокоился. Александр лежал, покусывая нижнюю губу, сглатывая и вглядываясь снизу вверх в лицо Эгиса. Страж попытался вспомнить, сколько мальчику лет.

– Все хорошо, мой юный господин, – сказал Эгис мягко, тронутый недетской борьбой чувств на личике ребенка. Он отер его плащом и поцеловал, пытаясь представить, на что будет похож этот прелестный мальчик, когда станет достаточно взрослым для любви. – Давай, сладкий мой, будем стоять на часах вместе. Мы приглядим друг за другом, верно?

Эгис обнял ребенка и стал ласково гладить. Прошло какое-то время, и тишина, тепло, скрытая чувственность в заботе юноши, смутное сознание того, что им скорее восхищаются, чем жалеют, понемногу ослабили чудовищную боль, пронзившую, казалось, все существо малыша. Рана стала затягиваться, оставляя невидимые рубцы.

Вскоре ребенок высунул из складок плаща голову и огляделся:

– Где моя Тихе?

О чем это он? Почему призывает свою судьбу? Увидев озадаченное лицо Эгиса, Александр добавил:

– Моя змея, мой демон. Куда она уползла?

– А, твоя змея, та, что приносит счастье? – Эгис считал любимцев царицы крайне мерзкими тварями. – Она спряталась ненадолго, скоро вернется. – Страж плотнее укутал ребенка; тот дрожал. – Не принимай все, что случилось, близко к сердцу, твой отец не хотел оскорбить тебя. Просто вино говорило в нем. А сколько тычков и оплеух получил я от своего!

– Когда я вырасту… – Мальчик замолк и принялся считать, загибая пальцы. – Когда я вырасту, то убью его.

Эгис присвистнул:

– Ш-ш! Не говори так. Это противно богам – за убийство отца тебя будут преследовать эринии[9], где бы ты ни был. – Он принялся описывать эриний, но запнулся, когда увидел, что глаза ребенка расширились. Сказанного вполне достаточно. – Мы получаем пинки, пока молоды, и учимся терпеть боль, которая ждет нас на войне. Ну-ка, отодвинься. Взгляни, что я получил, когда в первый раз сражался с иллирийцами.

Эгис откинул с бедра подол короткого хитона из красной шерсти и показал длинный зазубренный рубец с вмятиной, оставшейся там, где наконечник копья рассек плоть почти до кости. Мальчик с уважением посмотрел на шрам и потрогал его пальцем.

– А теперь, – продолжил Эгис, одергивая подол, – можешь представить, как это больно. И что не позволило мне заскулить и покрыть себя позором перед товарищами? Отцовские оплеухи. Парень, изуродовавший меня, никому не успел похвастаться. Он был моим первым убитым врагом. Когда я показал своему отцу его голову, отец подарил мне перевязь для меча, взамен детского ремешка. А ремешок он посвятил богам и устроил пиршество для всей родни.

Эгис замолчал и кинул взгляд в сторону коридора. Кто-нибудь пройдет наконец мимо? Ребенка давно пора отнести в постель.

– Ты не видишь моей Тихе? – спросил Александр.

– Она где-то рядом. Это домашняя змея. Они не уползают далеко. Вот увидишь, она вернется за своим молоком. Не каждый мальчик может приручить змею. Я бы даже сказал, что в тебе говорит кровь Геракла[10].

– Как звали его змею?

– Когда он был новорожденным младенцем, две змеи заползли к нему в колыбель.

– Две? – Ребенок нахмурился, сдвинув тонкие брови.

– Две, но это были злые змеи. Их послала жена Зевса Гера, чтобы они задушили малютку. Но Геракл схватил обеих, по одной в каждую руку…

Эгис осекся, проклиная себя. Или этот рассказ вызовет у ребенка ночные кошмары, или, всего вероятнее, парень сбежит из дворца и попробует задушить какую-нибудь гадюку.

– Но ты понимаешь, все это произошло потому, что Геракл был сыном бога. Он считался сыном царя Амфитриона, хотя царица, жена Амфитриона, понесла от Зевса. Поэтому Гера ревновала.

Ребенок настороженно вслушивался:

– И ему пришлось туго. Но к чему столько испытаний?

– Эврисфей, новый царь, завидовал ему, потому что Геракл был лучше его во всем. Геракл был герой и полубог. А Эврисфей – простой смертный, понимаешь, и считалось, что царство отойдет Гераклу. Но Гера устроила так, чтобы Эврисфей родился раньше Геракла. Вот почему Гераклу пришлось совершать свои подвиги.

Ребенок кивнул, как будто все это было ему вполне понятно.

– Геракл совершал подвиги, чтобы доказать, что он – лучший, – сказал мальчик.

Этого Эгис уже не слышал. В коридоре наконец раздались шаги начальника ночной стражи, делающего обход.

– Никого не было поблизости, господин, – объяснил юноша. – Я ума не приложу, чем занята нянька. Малыш посинел от холода, разгуливая по дворцу в чем мать родила. Он говорит, что ищет свою змею.

– Ленивая сука. Пошлю-ка я кого-нибудь из девчонок-рабынь, чтобы няньку подняли на ноги. Сейчас слишком поздно, нельзя беспокоить царицу.

Начальник энергично зашагал прочь. Эгис посадил ребенка к себе на плечо, похлопал по ягодицам:

– Пора тебе в постель, Геракл.

Малыш изогнулся, обеими руками обхватив его за шею. Эгис успокоил его боль и не выдал тайну. Для такого друга ничего не жалко. Пока что он делит с воином секрет – это все, чем он мог отплатить Эгису за доброту.

– Если моя Тихе вернется, скажи ей, где я. Она знает мое имя.

Птолемей, известный всем как сын Лага, легким галопом гнал своего гнедого к озеру близ Пеллы; там, вдоль берега, находилось отличное место для верховой езды. Лошадь подарил Лаг. Хотя детство Птолемея было довольно безрадостным, Лаг с годами привязывался к юноше все сильнее. Сейчас Птолемею исполнилось восемнадцать; он был смугл, широк в кости, и его строгий профиль с годами обещал сделаться жестким. Он уже заколол вепря и мог сидеть за столом с мужчинами. Первого человека он убил в приграничной стычке и сменил мальчишеский поясной шнурок на красную кожаную перевязь. Теперь там висел кинжал с костяной рукояткой. Ясно было, что Птолемей заслужил доверие Лага. В конце концов они поладили друг с другом, а царь хорошо обходился с обоими.

Между сосновой рощей и озером Птолемей увидел, как Александр машет ему рукой, и направился в его сторону. Он любил мальчика, который, казалось, нигде не мог найти себе друзей: слишком сообразительный для семилетних, хотя ему еще и не было семи, слишком маленький для старших. Александр бежал через заболоченную пустошь, которая за лето спеклась и затвердела за кругом окаймлявших ее низкорослых камышей. Его огромная собака рыла землю в поисках мышей-полевок, то и дело возвращаясь к хозяину, чтобы ткнуться перепачканным носом в ухо Александра. Она могла это сделать, не отрывая передних лап от земли.