– Хороший жеребенок. У него большое сердце, правильное сложение, славная порода и душа победителя, – уверенно сообщила девочка. – Должен вырасти удивительный скакун. Только за копытами всю его жизнь надо очень бережно следить. Постоянное лечение. И с нагрузками первое время поосторожнее.
Тоэлю сперва показалась забавной ее решительность. Сказала не «может вырасти» – а «должен». Очень по-взрослому сказала. Даже – слишком. Как будто ошибаться она не способна. И, смешное дело, – он поверил.
– Что, будет бегать? – удивился бывший Кэбир вслух. – Я его отспорил у рода Иттэ-Орт. Хотели на мясо пустить, сочли безнадежным. Но мой Актам был сильно против. И я сделал эту глупость, выкупил его. Наглые лошадники обобрали меня до последней монеты, такая у нас странная дружба. Тащу третий месяц малыша в поводу и думаю: зачем? Амир, если я подарю коня девочке, это не помешает ей? Корм стоит денег, и малыш медлителен, требует внимания и лечения. К тому же капризен, у них весь род с характером. Его хозяева растят жеребят в семье. Они не табунные, привыкли к ласке и вниманию.
– Мира вечно возится с теми животинами, что требуют внимания. А в большом караване таких неизбежно найдется хоть пара. Я плачу ей достаточно, чтобы прокормить коня, если общее для всех прочих питание этому гурману не по вкусу.
– Мира, ты его возьмешь?
– Господин шутит, – рассмеялась слепая. – Жеребенок и теперь стоит половины каравана. Он способен выиграть большую амги-байгу ста племен. Лет через пять, правда, не раньше. Когда в силу войдет. Но к тому времени он будет оцениваться уже в невозможном для понимания количестве золотых денег. А у меня есть всего два десятка монет.
– Байга – злое место, – нахмурился Тоэль. – Детям и жеребятам там делать нечего. А в остальном… Ему будет с тобой хорошо. За деньги я его не готов отдать. Если Актам позволит, забирай так, это же его сын. Договоришься?
– Попробую, – снова заулыбалась Мира. – Я пока уведу обоих, их надо чистить и кормить, а славный Зирах, скакун нашего дабби, требует лечения.
– Расседлаю – и…
– Я все сделаю, я сильная, – снова рассмеялась она. – Иди с Амиром, он тебя явно хочет ужином накормить. Вещи я отнесу в твой шатер. У нас очень спокойный караван, ничего не пропадает.
– Знаешь, малыш, у меня уже – не упомню сколько лет – ничего не пытаются украсть, – усмехнулся Тоэль. – Хоть такая польза от дурной репутации.
– Странно. Разве ты плохой? Я редко ошибаюсь в людях.
Тоэль поймал себя на том, что пристально смотрит в узкое детское лицо и пытается представить его – зрячим. Но не может. И, более того, не готов счесть Миру слепой, убогой, неполноценной. Она так ловко двигается, так взросло и решительно рассуждает. И явно очень старается быть полезной каравану, ценит уважение дабби. Верит, что люди, приглянувшиеся ему, – обязательно хорошие и добрые. А может, и сама разбирается? Поди пойми, чего ждать от странного ребенка…
– Я даже не человек, – заговорщицки прошептал Тоэль в самое ухо слепой. – Честно. Я из рода айри, но тебе это ничего не скажет. Мы другие, очень долго живем и еще многим от вас отличаемся. Например, у меня есть когти.
Прекратив исследовать странность своего сегодняшнего поведения, Тоэль выкладывал тайны – не заботясь ни о чем. Пусть порадуется маленькая Мира. Развеселится, как подобает ребенку. Ну что она стоит, удручающе серьезная и взрослая?
– Ух ты! – Она удивленно прощупала один из трех когтей левой руки, выпущенных в доказательство из межпальцевых сумок. Улыбнулась иначе, задорно и весело. – Настоящий, и такой острый… прямо маленький кинжал.
– Вполне настоящий. Так что не стоит меня слишком рьяно вносить в число хороших людей.
– Пусть так, – покладисто согласилась Мира и сморщила нос. – Только ты все равно не плохой. Можно, я приду вечером и поговорю с тобой? Я люблю слушать о чужих краях. Гости Амира добрые, и обычно что-нибудь рассказывают мне. А ты, пожалуй, много должен знать. Раз живешь долго.
– Приходи.
Она снова заулыбалась и погладила коней, послушно замерших по бокам. Вороной – под правой рукой, его сын, густо-серый – под левой. И оба послушно пошли за ней, забыв думать о хозяине. Следом устало хромал соловый. Тоэль усмехнулся: надо же, и впрямь как зрячая, не спотыкается и не шарит руками в воздухе. А уж кроткий Актам, следующий за чужим человеком, – вообще зрелище невозможное. Вороной своим нравом доводил конюхов всего света. Он кусался, лягался, брыкался, развязывал и раскусывал узлы, грыз попоны, открывал запоры загонов, чтобы увести на прогулку чужих кобылиц. Впрочем, хозяева кобылиц чуть в обморок от счастья не падали. Как-то раз ему пригнали на следующий день две дюжины молоденьких золотистых лошадок, отобрав лучших со всей округи, стоило вороному выгулять одну рыженькую. Тоэль наблюдал зрелище из окна своей комнаты на втором этаже. Вороной требовательно вскинул сухую горбоносую голову: «Хозяин, мы ведь никуда не спешим?» И они задержались на пару дней…
Хулиган и забияка, убежденный в своей безнаказанности и уникальности. И правда – ему все прощалось. Не потому, что оценен дороже своего веса в золоте. Род Иттэ племенных коней не продает, только отдает на время друзьям. Лучшие гриддские скакуны – не слуги, а побратимы. Актам безмерно верен другу и пойдет с ним в мертвую пустыню и в безнадежный бой. Может ли в таком случае считаться большой бедой испорченная попона или покусанная рука недостаточно восторженного и внимательного конюха? Нет, конечно.
А вот одно касание тоненькой ладошки слепой Миры ему показалось достаточным признанием собственной уникальности. Столько интересного и необычного Тоэль от каравана никак не ожидал. Хороший вечер, обещающий если не радость, то уж покой и отдых. На земле вообще мало радости. Но уже скоро семь веков, как он прикован к ней, бескрылый и одинокий. Всегда одинокий, а с тех пор, как ушел из гор – вдвойне. Небо больше не желает принимать его.
Тоэль глянул с застарелой тоской в темнеющий свод, уже без признака ржавых облаков, с разгорающимися кострами далеких звезд. Поежился: и даже глаза звезд с некоторых пор холодно, насмешливо и отчужденно взирают на него. Вздохнув, повернулся к маякам Вселенной спиной и шагнул под полог шатра дабби.
Чуть улыбнулся.
Его принимали как очень дорогого гостя. На ковре из того самого юктасского шелка, что он вспоминал по пути. С золотой вышивкой, сделанной руками лучших мастеров, и горами подушек. И тут же, на подносах и в сосудах – фрукты, редкое вино далекого западного Римаса, сыры, которые почти невозможно сохранить в пустыне от высыхания. Орехи, мед, курага, дыни…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});