Тем не менее радости эта покупка доставила папе много — можно было в надлежащем порядке расставить все нужные ему книги.
В доме жили многие семьи военнослужащих, с которыми затем сохранились деловые связи и дружба на многие годы. С семьей А. М. Василевского мы вообще тогда жили рядом, за его старшего сына Юрия я в 1948 году вышла замуж, а мамы наши подружились и поддерживали эту дружбу до конца своих дней.
Мама, 1920 г.
Там же наши родители подружились с семьей П. Н. Рубцова, который в разные годы служил с папой. Петр Николаевич Рубцов, боевой генерал, был и очень веселым человеком. Очень любил петь, и пел хорошо. Никогда не забуду — это было уже после войны — в его исполнении «Вечерний звон». С его сыновьями, Юрием и Аркадием, я была в молодости в большой дружбе. Из рассказов отца знаю, что именно в те годы служба свела его с И. В. Тюленевым, А. Я. Трейманом, Ф. Р. Жемайтисом и др. Своих коллег по работе отец ценил и уважал за знание дела и всегда хорошо о них отзывался. Вот почему все эти фамилии мне памятны с детства. С семьей И. В. Тюленева я познакомилась в поезде по дороге в эвакуацию в Куйбышев. Мы даже одно время жили там в общей квартире. Возвратившись в Москву в 1943 году, мы сохранили на долгие годы добрые, дружеские отношения.
Многие его сослуживцы вспоминают, что отец всегда считался с мнением человека, если оно было серьезно обосновано, и не боялся переменить свое первоначальное решение и сказать собеседнику об этом. О способности отца осознать совершенную ошибку, самокритично признать ее и вовремя исправить вспоминал впоследствии Л. Ф. Минюк — сослуживец отца в разные периоды его военной службы, в том числе в Слуцке, уже на моей памяти. В годы войны он занимал должность старшего генерал-адъютанта, побывал с отцом на всех фронтах и оставил интересные воспоминания о нем. Леонид Федорович, в частности, писал: «…с ним можно было смело, по-деловому обсуждать все вопросы, отстаивать свою точку зрения. Он умел внимательно выслушать предложения и доводы подчиненных, вникнуть в их суть, но, приняв решение, он требовал точного и беспрекословного выполнения его приказа».
Вспоминая слуцкий период их совместной работы, Леонид Федорович рассказал о таком случае. На учебных стрельбищах 4-й кавалерийской дивизии была сорвана боевая стрельба одного из полков. Командир полка свалил вину за это на нераспорядительность штаба и на капитана М. Песо-чина. Отец вспылил и отчитал капитана в присутствии других командиров. Капитан Песочин подал рапорт об отчислении из штаба дивизии. Узнав об этом, папа попросил Леонида Федоровича успокоить Песочина и передать ему, что, не разобравшись, погорячился, что высоко ценит его как грамотного работника штаба и просит взять рапорт обратно. Впоследствии у папы с Песочиным установились хорошие деловые и даже дружеские отношения.
А. П. Дмитренко, офицер охраны, вспоминал, что, передвигаясь по дорогам войны, отец частенько просил остановить машину, чтобы расспросить солдат о расположении частей и других объектов либо что-то уточнить. Разговаривал «с ними попросту, дружелюбно, не стараясь как-то подчеркнуть свое высокое положение. И нередко после короткого разговора, моментально оценив ситуацию, тут же принимал единственно верное решение».
Думаю, что папина способность внимательно выслушать человека, не прерывая его, дать ему совет или помочь разобраться в сложной ситуации и объясняет то, что люди часто обращались к нему. Что уж тут говорить о нас, его дочерях? Навсегда сохранилась у нас потребность советоваться практически по всем вопросам — и серьезным, и даже пустяковым. Я даже теперь нередко думаю: а что бы сказал папа? Я не задумывалась, например, спросить его мнение о ком-либо из друзей, посоветоваться с ним относительно фасона платья или пальто. В особенности прислушивались мы к его мнению при выборе меха для воротника. Так, собираясь шить зимнее пальто, я пишу ему о своих сомнениях (в это время, в 1960 году, он отдыхал в Гаграх). Вот что он ответил мне: «По поводу воротника мой совет такой: если хочешь иметь прочный воротник — делай выдру (но, пожалуй, выдру темно-коричневую), если хочешь делать шикарный воротник, нужно делать темный соболь, но он непрочный…»
Хорошо известно, что еще мальчиком папа был отдан в учение в скорняжную мастерскую, хотя с детства мечтал обучиться типографскому мастерству. Проучившись около семи лет у своего дяди М. А. Пилихина, «выбившегося в люди», родного брата матери, он стал хорошим мастером-скорняком. Мастерская дяди находилась в Москве, в Камергерском переулке. Был «хозяин» строг и требователен, учеников, в том числе и своих родных сыновей, нередко наказывал за малейшие оплошности. Но отца оценил еще в годы учения за добросовестность и честность, брал с собой на ярмарки в Нижний Новгород, доверял упаковку готового товара и частенько посылал в банк получать деньги или вносить их на текущий счет, а затем взял его в свой магазин.
А как же интересно и с упоением папа рассказывал о мехах, о свойствах и достоинствах одного меха перед другим! Даже наши знакомые обращались к нему за советом или просили посмотреть купленный мех. Думаю, что, если бы судьба распорядилась иначе и папа продолжал бы заниматься скорняжным делом, он бы и здесь достиг значительных успехов, так как ничего и никогда не делал наполовину, не вникнув в самую суть. Просто, вероятно, не мог иначе.
Ни в молодости, ни в зрелые годы он не злоупотреблял алкоголем. Зато с удовольствием выпивал немного во время праздников и домашних застолий. Благодаря маме у нас был очень гостеприимный и хлебосольный дом. Помимо чисто домашних праздников, особенно торжественно отмечался День Красной Армии, а после войны — День Победы. Приглашались близкие друзья. Я никогда не видела отца, как говорят, в «сильном подпитии». Зато он неизменно был радушным и веселым. А уж если среди гостей была наша любимая Лидия Андреевна Русланова, не обходилось без песен и интересных рассказов. Пели: «По диким степям Забайкалья», «По Муромской дорожке» и многие, многие другие песни. Мне же никогда не забыть в исполнении Лидии Андреевны «Очаровательные глазки» и «Валенки». У папы не было сильного голоса, но пел он выразительно и с чувством. Даже сама Лидия Андреевна, говорят, как-то сказала, что для маршала он пел совсем неплохо.
Папа никогда, даже в самые тяжелые военные годы, не курил, хотя ранее, как он рассказывал, курил в течение двадцати пяти лет. Избавиться от привычки курить он смог благодаря опять-таки своей силе воли.
В 1936 году в Слуцке — это уже я и сама хорошо помню — он, выпив сырого молока, перенес тяжелое заболевание бруцеллезом. В гарнизоне было два заболевания этим тяжелейшим недугом (не помню, кто был второй, но тоже из командиров), в связи с чем считали, что их обоих, возможно, заразили намеренно. Папа едва не умер. Тяжелое течение болезни и серьезные осложнения заставили его долгое время лежать и лечиться в госпитале и дома. Однако он полностью преодолел свой недуг. И, как считали врачи, только благодаря своему крепкому организму, закалке и силе воли. За время болезни он невероятно похудел. Скрупулезно выполняя все указания врачей, он смог вскоре вернуться к работе. Тогда же он навсегда бросил курить.
В молодые годы отец был худым и подтянутым, занимаясь всерьез и весьма успешно конным спортом. По утрам он делал зарядку с гантелями, обтирался холодной водой. До сих пор вспоминаю, как он постоянно журил меня за то, что холодной воде я предпочитала горячую. Он справедливо считал, что, только обтираясь холодной водой, можно воспитать выносливость и стойкость к болезням. Но, увы, я росла довольно болезненным ребенком, и все мои старания, уже взрослой, сделать папе приятное ни к чему не привели. К своему стыду, я и сейчас мерзну даже в теплую погоду.
Каким отличным кавалеристом был отец, как серьезно занимался различными видами конного спорта, участвуя в многочисленных конно-спортивных соревнованиях, в том числе республиканских и окружных, много написано его сослуживцами. А как любил он и понимал лошадей, как много он о них знал!
Читатели его мемуаров, наверное, помнят, с каким удовольствием и азартом он сам описывает сверхдальний конный пробег из Ленинграда в Минск. Папа очень гордился этим событием в своей жизни и часто его вспоминал на склоне лет.
А события разворачивались так. Летом 1925 года трое выпускников кавалерийских курсов усовершенствования командного состава — Георгий Жуков, Михаил Савельев и Николай Рыбалкин — убедили начальника курсов комкора М. Баторского, также кавалериста, разрешить им провести групповой пробег на лошадях из Ленинграда в Минск. Дело было нелегкое и требовало всесторонней подготовки.
Загоревшись идеей, делали все сами: наметили маршрут, подготовили все расчеты, в соответствии с которыми расстояние в 963 километра, причем по полевым дорогам, можно было пройти за 7 суток. В семь утра холодного сентябрьского дня, провожаемые друзьями и товарищами, Жуков, Савельев и Рыбалкин отправились в путь. Ввиду того что такого спортивного опыта ни в одной из стран не было, кавалеристы рассчитывали установить мировой рекорд.