Читать интересную книгу Жизнь №2 - Dar Anne

По-моему, я не могла поступить иначе. Эти дети были кровными племянниками Геральта и кузенами Шона, Бетани была моей лучшей подругой, названой сестрой. Эти дети – всё, что нам от неё осталось. Небогатое материальное наследство, доставшееся нам от Трумана, пришлось отдать в счёт кредита за дом, а остатки достаточно быстро иссякли…

Джерри, Тиффани и Закари были миловидными детьми, светловолосыми и синеокими, внешне пошедшими в Трумана, что в своё время очень радовало Бетани – она так и не примирилась со своей внешностью и потому была счастлива тем, что ни один из её детей не скопировал ни единой черты её портрета. Однако по нраву дети пошли именно в Бекс – громкие, весёлые, неугомонные, жаждущие внимания и движения. Труман был из очень тихих людей, однако казалось, что от его тихого нрава его дети не унаследовали ни грамма. Хотя чем старше становился Закари, тем больше в его характере проступал Труман: в подростковом возрасте он заметно притих, вдруг стал застенчив и неуверен в себе, с чем всегда буйные Геральт, Шон и Джерри пытались бороться своими методами, но что побороть до конца так и не смогли.

Дети быстро прошли акклиматизацию – они знали нас с пелёнок, так что вопрос заключался только в их осознании того, что они больше никогда не увидят своих родителей, и в их привыкании к новым спальням. Шону пришлось потесниться – в его комнате появилась двухэтажная кровать и ещё один шкаф, – а Тиффани я отдала своё рабочее пространство: комната, в которой я писала свои пейзажи, была небольшой, но с полноценным окном и местом не только для кровати, но и для шкафа, и для стола.

Я пожертвовала не только своим рабочим пространством. Я отдала в жертву практически всё. С четырьмя маленькими детьми, которых нужно обслуживать двадцать четыре часа в сутки, остаётся мало времени на себя. Я готовила, стирала, прибиралась, отскребала, играла, гладила, штопала, успокаивала, убаюкивала, собирала, выслушивала, одевала, купала, безоговорочно любила всех с одинаковой силой – круглосуточно.

Рисовать я стала ещё до знакомства с Геральтом и Бетани. Как в возрасте пятнадцати лет взяла в руки набор простых карандашей в попытке сотворить портрет, так и не выпускала их, а перед рождением Шона с головой ушла в акварельную живопись. Однако с непредвиденным расширением нашей семьи рисовать мне стало негде – в доме не осталось ни одного свободного уголка, всё пространство было занято детским присутствием, порой пугающе походящим на хаос. Но соглашаясь становиться матерью для детей Бекс и Трумана, я в полной мере осознавала, на что иду. Конечно, я не смогла расстаться с рисованием сразу, кажется, оно всю мою жизнь незримо просачивалось через мои пальцы, но всё же уже совсем скоро я обратилась из художницы-домохозяйки (до сих пор художница была именно на первом месте) в маму-домохозяйку, которая помнит все школьные мероприятия и лишь иногда вспоминает о пылящихся на чердаке красках и холстах, а вспоминая, позволяет себе выпить пару бокалов вина для смягчения удара. Не реализовать себя – что может быть хуже? Однако же я не сожалею. Дети выросли прекрасными, любимыми, в счастье и хотя не в том достатке, который нам с Геральтом хотелось бы им предоставить, но зато в здоровом психологическом климате, который, надеюсь, им хотя бы немного помог в их взрослой жизни…

Мы с Геральтом больше не родили. Соглашаясь на опеку над тремя не своими детьми, я фактически подтверждала свой отказ от рождения собственного ребёнка. Геральт это понимал. Он знал, как долго и как страстно я грезила о втором ребёнке. В то время мы уже были готовы завести его. Геральту было сорок пять, мне тридцать шесть, Шону одиннадцать – это был идеальный и, пожалуй с учётом наших возрастов, последний шанс обзавестись вторым ребёнком. Мы только-только приступили к попыткам зачатия, когда дети Бекс остались сиротами. Содержание ещё одного ребёнка означало бы для нас банкротство и переход черты очевидной бедности, и всё равно я расплакалась, когда в конце месяца у меня началась менструация – втайне я надеялась, что три незащищенных половых акта, которые мы совершили до трагедии Бекс, всё же дадут плоды, и тогда бы мы что-нибудь придумали: я устроилась бы на официальную работу или мы обеднели бы окончательно, но у меня была бы собственная дочь, рождённая мной лично – это ли не счастье?! С появлением у нас Джерри, Тиффани и Закари мы вновь начали тщательно следить за предохранением. Но я всё равно была счастлива – дети Бекс стали для меня такими же родными, каким был для меня Шон.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Помимо ребёнка, в тот год мы планировали завести собаку. Я не заводила её раньше из-за панического страха матери, а позже из-за занятости младенцем, но Шон уже подрос и сам заговорил о собаке. Мы с Геральтом втайне сговорились подарить щенка на его двенадцатый день рождения, хотя оба прекрасно понимали, что этот подарок скорее будет сделан больше мне, чем Шону. Хорошо, что в то время мы не успели обзавестись псом – что бы мы тогда с ним делали? Сразу после посещения приюта у Тиффани обнаружилась серьёзная аллергия на собачью шерсть – у неё слезились глаза, чесалась кожа, она часто чихала. Мы перепроверили, чтобы быть уверенными наверняка – реакция организма Тиффани на собак была однозначной. Я была расстроена, но смысл обижаться на реальность? Пришлось и на этой мечте поставить категоричный крест с искренней вывеской на нём: “Ни о чём не жалею”.

Кроме детей у нас была ещё одна очень важная забота – мать Геральта. Она жила на соседней улице и, несмотря на преклонный возраст, помогала нам с детьми, однако время брало своё. За четыре месяца до того, как мы потеряли её, в возрасте восьмидесяти пяти лет она не смогла отказаться от предложения, от которого отказывалась последние пару лет, и переехала жить в наш дом. Ей требовался уход – при относительно сильных ногах у неё открылся сильный тремор рук, поэтому я одевала её, кормила и помогала справлять нужду в унитаз. За несколько дней перед смертью она вдруг призналась мне в силе своей благодарности за то, что я взяла на себя воспитание детей её дочери, за то, что ради этого отказалась от идеи родить ещё одного собственного ребёнка, отказалась от карьеры художника и даже от собаки… Корнелия была замечательной свекровью, так что я и без её слов прекрасно знала обо всех её потаённых чувствах и потому не понимала, зачем она вдруг решила высказать мне эти мысли, но потом она просто не проснулась, и я поняла, какой вес для неё имели эти слова. Шону было двадцать три – он уже с успехом окончил университет и жил отдельно, – Джерри семнадцать, Тиффани шестнадцать, а Закари пятнадцать, когда их любимой бабушки не стало. Дети были разбиты её уходом не меньше, чем мы с Геральтом. Тиффани ревела три ночи напролёт, Джерри и Закари окончательно забросили спорт. Мы с Геральтом продолжили оставаться для наших детей и спасательным кругом, и тихой гаванью, и одновременно их главной эмоциональной встряской. Чтобы вывести детей из депрессии, нам пришлось серьёзно попотеть и по-настоящему встряхнуть их – Геральт рискнул своим и без того шатким бизнесом, риск оказался оправданным, и мы впервые за всё время существования нашей семьи отправились за границу, в саму Грецию, где провели замечательные три недели, купаясь в Эгейском море и загорая на горячих чужеземных песках. Это замечательное, счастливое воспоминание. Пока дети были маленькими и даже подростками, таких воспоминаний создавалось много.

Дети… Как много заключено в этом сборном названии. А между тем за каждым из них стоит личность, своя уникальная история, отдельная вселенная, с каждым годом отделяющаяся от вселенной родителей всё больше и отчётливее, а оттого и драматичнее.

Джерри был самым шумным ребёнком не только в нашей семье, но и, пожалуй, во всей округе, чем очень напоминал Бекс. Он не мог усидеть на месте, постоянно стремился на улицу, в нашем городе, должно быть, не осталось ни единого дерева, с высоты которого этот мальчик не оглядел бы нашу равнинную панораму. У всех наших детей всегда было много друзей, но у Джерри их было, казалось, больше, чем у самого президента США – каждый прохожий человек в один момент мог стать его лучшим другом и веселиться с ним так, как будто они знакомы всю жизнь: играть в перегонки, обмениваться модельками солдатиков, обсуждать гоночные машины, гонять мяч и разбивать им окна соседских домов. Джерри единственный ребенок, который допрыгался до перелома костей, причем трижды – в возрасте девяти и одиннадцати лет сломал одну и ту же руку, в пятнадцать лет на американском футболе схлопотал перелом ребра. Его интересовало, казалось, всё на свете, но чем старше он становился, тем у́же становился радиус его интереса, пока окончательно не сузился до всего лишь одной категории – девочки. Когда-то Бекс могла быть влюблённой сразу в двух парней, сейчас же Джерри стал влюбляться сразу в нескольких девочек одновременно. Что уж скрывать, он с ранних лет был любителем красивых девчонок и в ответ являлся их любимчиком. Неудивительно, что он рано женился из-за беременности последней подружки, которая между тем была на пять лет старше него. Джерри было всего двадцать два, а Хильде двадцать семь, когда у них родился Йен. Ещё через три года у них появилась Керри. Так шебутной Джерри превратился из ветреного парня в отца семейства, а вместе с тем стал неплохим маркетологом, специализирующимся на рекламе для строительных компаний.