Читать интересную книгу Гончаров подозревается в убийстве - Михаил Петров

- Здорово, Костя, - прохрипел он немыслимым профундо. - Отличное вино, холодненькое, будешь?

- Обязательно, только после того, как вернусь с моря, ждите и не ругайтесь.

- Ну, ты что, у нас такого нет.

До пляжа было не более километра, и пока я неспешной походкой курортника туда добрался, солнце уже полностью овладело землей. Минеральная вода, лимонад и вино продавались практически в каждом дворе. Надо ли удивляться, что мое брюхо очень скоро стало смахивать на бурдюк. В нем что-то булькало, урчало и даже попискивало. Искупавшись, я в полном изнеможении свалился на песок. Наверное, я уснул, потому что вкрадчивый незнакомый голос заставил меня вздрогнуть.

- Дядя, эй, дядя, не спи, а то обгоришь, давай лучше в картишки перекинемся, - ласково предлагал мне стройный горбоносый парень с веселыми, бесноватыми глазами. В руках он мусолил новенькую, хрустящую колоду.

- Ступай отсюда, малыш, - также ласково, в тон ему ответил я. Понимаешь, я сюда приехал тратить деньги постепенно, в свое удовольствие, и это не значит, что я должен отдать их тебе сразу, за один присест.

- Да что ты, дядя, у нас все по-честному, можем один кон сыграть без денег, сам убедишься.

- Мальчик, твои хохмы мне были известны еще семьдесят лет назад, я работал тогда в ГубЧК. Дергай отсюда, малыш, пока у тебя не возникли серьезные неприятности, и по возможности не попадайся мне по утрам, когда небо голубое, солнце золотое, а в моей душе поют скрипки.

- Я тебя понял, дядя, останемся друзьями.

Шулер испарился так же незаметно, как и возник, но только я перевернулся на живот и закрыл глаза, готовясь вновь прослушать увертюру к "Севильскому цирюльнику", как мое публичное одиночество вновь было прервано. Поджарая, дочерна загоревшая девица бесцеремонно расстилала свою простыню в пяти сантиметрах от моей царственной персоны. Какая дерзость! Я не выдержал:

- Эфиебка, ты что, другого места себе не нашла? Пляж-то пустой.

- А я с тобой хочу, - категорично укладываясь на живот, заявила хищница.

- С какой это радости? - немного озадаченный ее нахальством, спросил я.

- А ты беленький, новенький, вкусненький. Зовут меня Марина, расстегни мне лифчик, белая полоска на спине тоже должна загореть.

- Это мы могем, - весело ответил я, перерезая ножом тесемки купальника.

- Ты что, ненормальный или садист? - лениво, не поднимая головы, спросила она.

- Не, я импотент.

- Врешь, подлец, меня не проведешь. Прежде чем к тебе подмоститься, я прошла и просмотрела половину пляжа. И совершенно обоснованно остановила выбор на тебе. Ты тогда лежал на спине и, наверное, смотрел эротическое кино. В общем, на импотента ты не тянешь.

- Допустим, но что тебе-то? Ты что, проститутка? Тогда не по адресу, у меня нет денег даже на кусок хлеба.

- И опять ты врешь, но дело не в этом. Никакая я не проститутка, а честная и порядочная женщина, жена обнищавшего профессора и мать семилетнего ребенка.

- Уже проходили, ври дальше.

- Я все сказала, кроме того, что моему профессору шестьдесят лет.

- Соболезную, но ничем помочь не могу.

- А я и не прошу, просто хочется полежать с мужиком.

- Это пожалуйста, за это я денег не возьму.

- А за что возьмешь?

- Не цепляйся к словам, лежи спокойно и отдыхай, если уж я тебе это позволил.

Мы замолчали, думая каждый о своем и вместе слушая волну.

- Горячие пирожочки, горячие чебуреки, обалденные сосиски в тесте! гнусаво и громко кричали пляжные доморощенные предприниматели. - Холодные напитки, мороженое, берите, налетайте, все по высшему классу.

- Профессорша, чебурек хочешь? Который по высшему классу?

- А ты что же, угощаешь?

- Сделай милость, составь компанию, я не завтракал.

- Я тоже, придется твою просьбу уважить, но как я поднимусь, ты же, подлец, мне лифчик разрезал.

- Ничего страшного, тут полно голосисьтых девок, не робей.

- Нет, я так не могу, наверное, я еще не вполне приобщилась к цивилизации.

- Врешь ты все, ну да ладно, я тебе твой купальничек завяжу веревочкой.

Терзая горячие чебуреки, мы запивали их холодным сухим вином, и постепенно я проникался симпатией к моей приблудной овце. Более того, я уже с нескрываемым интересом разглядывал ее тоненькую фигурку и симпатичную, скуластую рожицу. Заметив это, она придвинулась ближе, почти прикасаясь ко мне своим жарким телом. Стащив с меня очки, посмотрела в глаза.

- Тебя как зовут?

- Костя.

- Ты один приехал?

- Нет, - чувствуя, как поплыла моя дурная голова, неуверенно ответил я.

- Ас кем?

- Со мною Бог и двенадцать апостолов.

- Ты где остановился? В доме отдыха?

- Нет, у своей знакомой.

- А я здесь неподалеку снимаю комнату с отдельным входом. Пойдем ко мне?

Я молча натянул шорты и послушным щенком потрусил за ней, заранее проклиная себя за очередной опрометчивый шаг. Только триппера мне и не хватало. Хорошо, если дело ограничится триппером, а если... Милка будет очень недовольна. Вечно ты, Гончаров, попадешь в какое-нибудь дерьмо. Еще не поздно повернуть. Хотя никто же меня не неволит, просто зайду и посмотрю, как она живет, потом галантно раскланяюсь и поблагодарю за чудесно проведенное утро.

Комнатку моя профессорша снимала два на три. Здесь едва размещались железная кровать, телевизор и холодильник. Впрочем, все это я рассмотрел только потом, после того как, совершенно измученный и опустошенный, легкий, как пушинка, бездумно лежал под все еще неугомонной креолкой. Судя по дорожным сумкам, она если и была проституткой, то приезжей. Господи, что она опять со мной делает? Сейчас я сойду на нет и попросту улетучусь... Кажется, она решила отправить меня к праотцам... мамочки... Все, теперь хоть бей меня, хоть режь - я труп!

- Ну вот, врун, а говорил - импотент, - пропела, наконец, удовлетворенная профессорша и растянулась рядом. - Креста на тебе нет. Такую радость хотел у меня отнять. Кофе хочешь? У меня и коньяк есть.

- Кофе не пью, - слабо дрыгнув ногой, пропищал я, - а коньяк в постель обязательно, иначе не встану.

- А после коньяка встанет? - хищно ощерившись, осведомилась профессорша.

- Нет, нет, и думать забудь! - истошно заорал я, натягивая шорты.

- Все, все, больше не буду, - подвигая мне бутылку, успокоила она.

Через десять минут, вполне придя в себя, я откланялся, протянул ей пятидесятирублевую купюру и... получил пощечину.

- Хорошо же ты обо мне подумал...

- Что, неужели мало?

- Скотина ты, Костя. Я действительно та, за кого себя выдаю, и твое поведение оскорбительно. Убирайся.

Она обиделась на самом деле, вероятно, я ошибся в своей оценке, ей просто нужен был первозданный мужик с его энергичной, естественной функциональностью. Нехорошо получилось, господин, Гончаров, но еще есть возможность исправиться.

- Обижаете, госпожа профессорша, в душу плюете, это вам за причиненную порчу вашего купального костюма.

- Господи, да ничего не надо, у меня еще один есть, ты только приходи. Завтра будешь на пляже?

- Конечно, если не помру по дороге.

Удивительно, но на сей раз собаки на меня не кинулись, их вообще не было. Наверное, высунув от жары языки, лежат где-нибудь в огороде, спрятавшись в картофельную ботву. Хороши стражники, неплохо устроились. Так-то и я бы не отказался - дневальный спит, а служба идет. Как и вчера, кроме пирожника, во дворе никого не было. Занятый своим нелегким делом, меня он даже не заметил.

- Привет работникам плиты, почему в чебуреках завышен процент мясной начинки? - подходя сзади, грозно и громко спросил я.

От испуга он дернулся и уронил почти готовый пирог с горячей картошкой себе на ногу. Видимо, ему было очень больно, потому что, пытаясь его отбросить, он отчаянно задергал конечностью и перевернул ведро с уже готовой продукцией.

- ... Мать твою душу... - выплеснул он на меня полный ушат матерного гнева.

- А вот это нехорошо.

Строго посмотрев ему в глаза, я удалился в душ. Смыв морскую соль и грех прелюбодеяния, я в наилучшем расположении вошел в дом. Как и вчера, здесь царила полная тишина. Должно быть, после моего ухода действия развивались по давно известному сценарию. Похоже, они неисправимы. А еще обещали отбивную с кровью, с горечью подумал я, заглядывая в комнаты.

Нет, слово они сдержали, мясо с кровью приготовили. В дальней, изолированной комнате на кровати брюхом вверх лежал Шмара. Солнечный луч, протиснувшись через пыльное стекло, бил ему точно в глаза, но, несмотря на это, зрачки его на свет не реагировали. Они были черны и открыты, потому что Валерий Павлович Климов был безнадежно мертв. Из его обнаженной смуглой груди торчала массивная рукоять самодельного ножа, и если судить по ней, то острие клинка сейчас упиралось в лопатку. Убили его не спеша, расчетливо и со знанием дела. Должно быть, он спал, потому как никаких следов сопротивления я не замечал. Скорее всего, убийца не просто ударил, он хладнокровно выбрал точку и нужный угол, потом наставил нож и, навалившись всем телом, вогнал его по самую рукоять. Что и говорить, мясник работал знающий. Мясник? Интересно. Выйдя во двор, я подошел к пирожнику: