В 1906 г. он выпускает первый том своего полного "Театра Еврипида", но не спешит с его продолжением. Больше половины материала для оставшихся томов у него вполне готово, остальное требует лишь последней доработки да сочинения нескольких сопроводительных статей. Но статьи эти - самые для него неинтересные: в них нужно говорить о тех "темах общественных или политических", которые он лишь нехотя допускал в свой комментарий. Обещанное в первом томе "выяснение исторических условий Еврипидова творчества" почти написано, даже в двух вариантах ("Еврипид и его время" и "Афины V века" сохранились в рукописях), но ему скучно повторять те общеизвестные вещи, о которых он рассказывал гимназистам и курсисткам, и работа остается незавершенной. В статье к "Умоляющим" ему приходится выводить эту трагедию из политических обстоятельств Афин ок. 420 г. до н. э.; он старается оживить ее для себя импонирующим образом Алкивиада, "афинского денди", но статья остается мало похожей на прежние его очерки. Статья к "Гераклидам" тоже, видимо, должна была быть политического содержания; она так и не была начата. Он приневоливает себя к работе: собирается зимой 1909 г. "уйти в затвор" для окончания своего Еврипида и в следующем году выпустить наконец второй том. Этого не случилось: на пороге этой зимы, 30 ноября 1909 г., он умер от разрыва сердца по дороге на заседание Общества классической филологии, где должен был делать доклад о Еврипиде.
Новая жизнь не состоялась, старая не удалась. Для товарищей-филологов он не был ученым, а только талантливым лектором и популяризатором с досадными декадентскими вкусами. Для символистов он был запоздалым открывателем их собственных открытий: Брюсов и Блок в рецензиях высокомерно похваливали "Тихие песни" как работу начинающего автора, не догадываясь, что поэт гораздо старше их обоих. Для молодых организаторов "Аполлона" он был декоративной фигурой, которую можно было использовать в литературной борьбе, а самого поэта обидно третировать: публикация его стихов в журнале откладывалась так долго, что это ускорило его последний сердечный приступ. Конечно, смерть его была отмечена в "Аполлоне" целым букетом некрологов, а у поэтовакмеистов он стал культовой фигурой, но трудно представить что-то менее похожее на Анненского, чем их собственные стихи. Гумилев посвящал памяти Анненского трогательные стихотворения, но (по словам Г. Адамовича) в последние годы отзывался о его поэтике с ненавистью.
В советское время, как ни странно, Анненскому повезло. Конечно, он был недопустимо пессимистичен, но хотя бы не дожил до революции и не успел ей ужаснуться, поэтому его разрешено было издавать и изучать: это один из немногих поэтов, для которых мы имеем хотя бы частичный словарь языка и каталог метрики. Однако его Еврипида этот интерес не коснулся. Считалось, что его переводы "Умоляющих" и "Троянок" не сохранились, но никто не утруждался проверить, так ли это. В 1969 г. его Еврипид был собран и переиздан по печатным публикациям, но "Умоляющие" и "Троянки" были приложены в новом переводе. Когда это издание выходило в свет, уже стало известно, что готовые к печати "Умоляющие" лежат в архиве Ленинской библиотеки; все равно, в переиздании 1980 г. "Умоляющие" и "Троянки" были приложены в еще одном новом переводе, а об Анненском забыли. Даже в лучшем советском издании Анненского, в "Книгах отражений" 1979 г., сообщалось, что "Троянки" не разысканы, - хотя достаточно было раскрыть опись фонда Анненского в РГАЛИ, чтобы увидеть: ""Троянки", черновой перевод..." и т. д.
Есть портрет Анненского, обычно прилагаемый ко всем его изданиям: фотография, на ней директор гимназии, человек без возраста, в сюртуке и с закрученными усами. Есть другой, который вспоминают гораздо реже: рисунок Бенуа, на нем лицо тяжелеющего старика, усталое, одутловатое, с нависающими веками. Незавершенный "Театр Еврипида" выпал из рук именно этого второго Анненского. Он устарел для самого своего создателя. Устарел, но остался уникален. Это - поневоле сохраненные, без охоты дописываемые тетради упражнений, на которых когда-то Анненский стал Анненским: из многословия его Еврипида рождался изумительный лаконизм "Тихих песен" и "Кипарисового ларца". Читатель всех времен не любит заглядывать в лабораторию поэта: ему приятнее представлять, будто тот рождается божественно законченным, как Афина из головы Зевса. Но те из нас, кто по-настоящему благодарны Анненскому за созданные им стихи, - те будут благодарны и этим страницам русского Еврипида за созданного ими поэта.