— А ведь это наш, донской, калединец.
— Казак?
— Так точно, казак.
Значит, мы уже не на большевистской, а на русской земле. В снежном тумане прямо навстречу нам вырастает конный разъезд.
— Кто такие?
— К генералу Каледину.
— Откуда?
— Из Петрограда.
— С Богом.
Но в Аксайской станице нас встретили с недоверием. В одну минуту наш извозчик был окружен толпой казачек и казаков, и я в третий раз услышал вопрос:
— Кто такие?
— К генералу Каледину.
— Зачем?
— Из Петрограда.
— Из Петрограда?.. А не из Ростова ли вы?
— Ну да, мы ехали через Ростов.
— Как же вас большевики пропустили?.. Нет, тут что-то не так… Не шпионы ли вы?
И сейчас же со всех сторон раздались голоса:
— Держи их. Это шпионы!
— Шпионы… Большевики…
— Большевистские офицеры…
— В станичное управление!
— Чего там? Если большевики — расстрелять!
Нас под конвоем отвели в станичное управление. Вендзягольский вынул наши польские паспорта, но я подошел к станичному атаману и сказал ему правду;
— Я — такой-то. Это мой товарищ, комиссар 8-й армии Вендзягольский. Документы у нас фальшивые. Доказать мы ничего не можем. Но мы едем к генералу Каледину. Если вы не верите нам, арестуйте нас и отправьте в Новочеркасск.
Станичный атаман, полковник Васильев, встал и протянул мне руку.
— Я вас знаю. Вы — член «Совета союза казачьих войск». Никаких удостоверений не нужно.
И вошедшие с нами в станичное управление казаки стали подходить к нам и поздравлять с благополучным приездом.
На следующий день мы были в Новочеркасске.
«Донской гражданский совет»
В Новочеркасске, кроме ныне покойного атамана донских казаков генерала Каледина, я застал еще генералов Алексеева и Корнилова. Генерал Алексеев стоял во главе «Донского гражданского совета», имевшего политическое руководительство над создавшейся на Дону Добровольческой армией. Командовал ею генерал Корнилов.
Добровольческая армия создавалась с величайшим трудом. Не было денег. Не было оружия, шинелей и сапог. Каждый доброволец, для того чтобы попасть на Дон, должен был пройти через линию большевистских войск. Наконец, на Дону не все было спокойно. Если некоторые казачьи полки сражались с большевиками, то другие, в особенности те, которые возвращались с фронта, приносили с собой дух большевистского мятежа, и были случая, когда казаки убивали своих офицеров. Казачьи полки на фронте очень долго не поддавались большевистской пропаганде. Более того, очень долго они усмиряли волнения в пехоте. Но когда фронт дрогнул, когда генерал Корнилов был арестован, когда Керенский бежал сначала из Петрограда и потом из Гатчины, когда генерал Духонин был убит, когда Ленин объявил, что мир должен быть заключен «снизу», т. е. самой армией, фронтовые казаки не выдержали и перешли на сторону большевиков. Если прибавить к этому, что русское, не казачье, население Дона, в частности рабочие Донецкого бассейна, было сильно заражено большевистскою пропагандою, то станет ясно, в каких поистине исключительно тяжелых условиях приходилось генералам Алексееву и Корнилову создавать надежду России — Добровольческую армию. И несмотря на все затруднения, ценою бесчисленных жертв, армия эта все-таки создалась. Большевики не смогли уничтожить ее. Она сражается с ними до сих пор и именно благодаря ей мы, русские, имеем право сказать, что никогда и ни при каких обстоятельствах мы не положили оружия перед германо-большевиками. Благодаря ей была спасена честь России.
«Донской гражданский совет» в то время (декабрь 191? года) состоял исключительно из так называемых «буржуазных» элементов. В него входили, кроме генералов Каледина, Алексеева и Корнилова, расстрелянный впоследствии большевиками помощник атамана донских казаков Богаевский, бывший министр торговли и промышленности Федоров и «кадеты» Парамонов, Степанов, Струве и другие. В программе своей, однако, «Донской гражданский совет» утверждал принцип народного суверенитета, т. е. Учредительного собрания. Само собой разумеется, что он оставался верен союзникам и не признавал Брест-Литовского мира.
Отмежевание от демократии составляло политическую ошибку. Оно давало повод обвинять «Донской гражданский совет» в замаскированной реакционности. Даже «Совет союза казачьих войск», представлявший умеренную казачью демократию, был недоволен политикой генералов Алексеева, Каледина и Корнилова.
В беседах с ними я старался убедить их, что в «Донской гражданский совет» необходимо включить демократические элементы и что только таким путем можно привлечь на свою сторону казачью массу. После долгих переговоров генералы Алексеев, Каледин и Корнилов согласились со мной, причем наибольшее сочувствие я встретил в генерале Корнилове. В «Донской гражданский совет» в конце декабря вошли четыре социалиста и демократа: член Донского круга независимый социалист Агеев, председатель Крестьянского союза Мазуренко, комиссар 8-й армии Вендзягольский и я. Тогда же была напечатана декларация, снова заявлявшая о необходимости созыва Учредительного собрания и утверждавшая право народа на землю.
В Новочеркасске политические страсти были обострены. С одной стороны, подготавливалась большевистская революция, вспыхнувшая в начале марта. С другой — намечалось в некоторых офицерских кругах монархическое движение. Каждый вечер в городе раздавались выстрелы. Каждый день производились аресты. До какой степени, политическая атмосфера была напряжена, показывают следующие примеры. Мой друг Вендзягольский однажды в 6 часов вечера возвращался домой по главной улице Новочеркасска. Неизвестный человек в штатском догнал его на извозчике, остановился И выстрелил в него три раза из револьвера. Я помню также, что в ночь под рождество генералы Алексеев И Корнилов, адъютанты и я вышли после заседания из дворца атамана. Когда мы поравнялись с городским садом, из-за решетки раздались выстрелы. Кто-то стрелял почти в упор, ибо пуль не было слышно, но были видны в нескольких шагах от нас, на высоте человеческого роста, голубоватые молнии выстрелов. И я помню еще случай, происшедший со мной.
Я жил с Флегонтом Клепиковым и Вендзягольским.
Однажды утром Флегонт Клепиков доложил мне, что меня желает видеть неизвестный офицер, артиллерист. Я попросил войти. Вошел молодой человек, очень бледный и весь увешенный оружием. Кроме обычных сабли и револьвера, на поясе его я заметил еще карабин Маузера и за поясом большой черкесский кинжал. Он не сел, несмотря на мое приглашение, а, очень взволнованный, подошел вплотную ко мне. Потом Флегонт Клепиков; мне признался, что во время нашего разговора он стоял за полуоткрытою дверью, с револьвером наготове.
— Чему могу служить?
Офицер долго не мог произнести ни слова. Я повторил:
— В чем дело?
— Вас убьют.
— Это не так легко сделать.
Офицер отступил на шаг. Мне стало жалко его, я видел, что у него не хватает решимости.
— Но ведь вот я, например, я могу вас убить…
— Попробуйте.
— Я вооружен, а вы нет…
— Во-первых, я тоже вооружен. Во-вторых, если бы даже вам удалось меня убить, вы живым не выйдете из этой квартиры. В-третьих, что это все значит?
Офицер сел и, опустив глаза, избегая моего взгляда, сказал:
— Есть группа монархистов, которая решила вас убить. Я пришел вас предупредить…
— С целым арсеналом оружия?
Офицер пролепетал в полном смущении:
— Вы донесете полиции?
Мне снова стало жалко его:
— Нет, я не донесу. Уходите.
Он ушел. Через несколько дней я выехал в Петроград. «Донской гражданский совет» поручил мне войти в сношение с некоторыми известными демократическими деятелями, в том числе с Чайковским. Я должен был предложить им приехать на Дон и принять участие в заседаниях «Совета». Мне было выдано удостоверение за подписью генерала Алексеева. Я зашил его в полушубок, а в карман положил фальшивый паспорт: чтобы проехать в Петроград, надо было снова пройти через линию большевистских войск. Флегонт Клепиков поехал со мной. Когда мы уезжали, контрразведка предупредила меня, что мой отъезд известен большевикам и что, по полученным сведениям, меня большевики арестуют в Воронеже, где устроена ими засада.
Я доехал благополучно до Петрограда и, исполнив, возложенное на меня «Донским гражданским советом» поручение, выехал в Москву, чтобы из Москвы вернуться на Дон. Но на Дону вспыхнула большевистская революция. Ростов и Новочеркасск были взяты большевиками, генералы же Алексеев и Корнилов увели небольшую Добровольческую армию в донские степи, откуда она с боем пробилась на Северный Кавказ. Я оказался отрезанным от «Донского гражданского совета» и даже не знал, существует ли он еще или члены его расстреляны при взятии Новочеркасска. Я решил остаться в Москве.