Читать интересную книгу Снотворное мистера Поскитта (Вечерние истории йоркширского фермера) - Джозеф Флетчер

— Это, — сказал хозяин бладхаунда, — мы и собираемся выяснить.

Он спустил собаку с цепи, взял на поводок и велел братьям следовать за ним. Затем он направил пса по следам убитого зверя — и они углубились в темный лес. Все трое бежали, не останавливаясь, не оглядываясь и ни на секунду не сбиваясь со следа. Сквозь густой подлесок, едва заметными тропами, пробираясь через заросли кустов, трое мужчин во главе с ищейкой мчались вперед, пока не добрались до глубокой лощины посреди леса, где известковые скалы выступали из-под нависающих деревьев. Здесь, посреди ежевичных зарослей, скрывавших его от посторонних глаз, собака остановилась у норы, достаточно большой, чтобы в нее мог пролезть взрослый человек. В свете фонаря, который принес с собой Симпсон, они увидели собачьи следы, отпечатавшиеся на рыхлом грунте.

— Здесь пещера, — сказал хозяин собаки. — Дайте свет — я пойду внутрь.

— Тогда и я пойду, — решительно подхватил Айзек.

— И я, — добавил Симпсон.

Туннель, который вел в пещеру, был не более нескольких футов длиной; вскоре они смогли выпрямиться и осветить все вокруг фонарем. И в одновременном ужасе схватились за руки, ибо на полу ютилось тело седого старика, которого, очевидно, застигла смерть прямо в тайном убежище, в месте, которое он выбрал, чтобы скрыться от мира.

— Мы обеспечим этому несчастному дикарю достойные похороны, — сказал хозяин собаки, когда они вернулись в усадьбу. — Он был по-своему первобытным варваром, но на редкость хорошо чувствовал, в чем по-настоящему нуждался. Похороните его под большим вязом.

Странник в Аркадии

Животное, которое впоследствии стало таким известным в деревне, в неяркую тишину которой привнесло свежее дыхание романтики, появилось незнамо откуда. Его появление было таким же таинственным, как осадки, как растущая по ночам пшеница; подобно ей, оно, должно быть, тоже как-то связано с ночью, потому что оно уже уверенно сделалось частью или, лучше сказать, деталью Малого св. Петра, когда тот проснулся однажды утром. Те ранние пташки, которые выбрались из дому до того, как первые лучики осеннего солнца нежно поцеловали сверкающие на кустах паутинки бабьего лета, были уже осведомлены о присутствии в деревне удивительно худой свиньи с любопытным рылом, заинтересованными глазками и похлопывающими ушками, которая исследовала улицу. Она бродила туда-сюда, очевидно, в поисках чего-то, хотя бы отдаленно напоминающего пищу. Возле кладбищенских ворот рос дуб; странница задержалась под ним до тех пор, пока под опавшей листвой оставались желуди. Чуть подальше в живой изгороди, окаймлявшей сад пастора, стояла дикая яблоня, которая давала такие кислые плоды, что на них бы не позарился даже самый отчаянный деревенский мальчишка; свинья остановилась там и пожрала опавшие дички, прятавшиеся в блестящей траве. Но она все шла и шла, искала и выведывала, и ее глаза становились все голоднее и голоднее, а размашистый шаг ускорялся. И дойдя до дырки в заборе, который ограждал сад вдовы Груби, она наконец добралась до цели и увлеченно занялась выкапыванием картошки.

Часом позже налетчика вытурили из тихой гавани, и он сбежал, унося не только следы хлыста, которым вдова Груби изгнала его прочь, на поджаром теле, но и обильную еду в желудке. Когда свинья наконец высказала последний протест против такого жестокого обращения, то снова побрела по улице, одиноко и крадучись, но в гораздо более неторопливом темпе существа, которое позавтракало. Вдова Груби проводила ее разгневанным взглядом.

— Хотела б я знать, чья это голодная зверюга! — бросила она соседке, которая приникла к дверям, прислушиваясь к причитаниям свиньи, покинувшей место преступления. — Весь мой огород перегребла, сожрала полгрядки лучшей моей картошки, поди ж ты. И она б этого не сделала, Джулия Грин, коли б твой Джонни не сломал мне забор, когда пытался украсть мои зимние яблоки, нет, не сделала бы! Лучше бы твоему Уильяму заделать эту дыру — вот что я думаю.

— Делать нечего моему Уиллу, только заборы чинить, — угрюмо произнесла миссис Грин. — И дырка там была до того, как Джонни через нее пролез. Это не наша свинья, в конце концов, наши все в хлеву, корм едят, так-то!

Голодная и бездомная свинья, будучи не в курсе этого спора и его возможности перерасти в старую добрую соседскую ссору, побрела дальше по улице, по-прежнему разнюхивая, что да как. Однако народу стало больше, и дверь «Лисы и Скрипки» широко распахнулась — парочка завсегдатаев обреталась в зале, принимая по привычному утреннему стаканчику. Свинья прошествовала мимо, повернув любопытный пятачок на запах кислого пива и табака. Она прошла, и один из посетителей выглянул вслед за ней.

— Чья ж это хрюшка? — сказал он и почесал ухо. — Чет раньше я ее здесь не видал.

Еще один человек из бара подошел к двери и посмотрел незваному гостю вслед — очень любопытный малый, и сам до ужаса похожий на свинью, краснолицый, с поблескивавшей от жира кожей и лысый как колено. Поверх одежды на нем был надет синий льняной передник, а на боку, пристегнутый к поясу, болтался здоровенный нож. Короче говоря, это был деревенский мясник и забойщик, так что к свиньям у него имелся профессиональный интерес. Он окинул свинью острым взглядом, покачал головой и вернулся к кружке с элем. Мясник знал каждую свинью в Малом св. Петре — а эта приблудилась откуда-то из другого места.

— Эт’ не из наших, — с капелькой презрения сказал он. — Только боровок Джека Лонгботтома из наших так плохо выглядит, и то он на пуд тяжелее этой.

— Плохонький же у него, стал-быть, боровок!! — заметил второй. — Но Джек и откармливать-то ни разу в жизни не умел.

Тем временем бесхозная свинья продолжала исследовать окрестности. Свернула на парочку тропинок, заглянула в ворота то одной фермы, то другой, но, недовольная, каждый раз возвращалась на улицу. Ей перепал легкий обед из картофельных очисток, которые женщина выбросила на дорогу, но свинья все еще хотела есть и мечтала о корыте, полном корма, так что после полудня, вспомнив о дырке в заборе вдовы Груби и обнаружив, что Уильям Грин все еще не заделал ее, пролезла внутрь и снова поддалась порывам своей разрушительной натуры.

На этот раз вдова Груби, заметив это, ничего не сделала, чтобы изгнать негодницу. Она была занята — крахмалила и гладила, будучи по профессии прачкой, — и вместе со своей молодой помощницей, жившей по соседству, они были, как говорила сама миссис Груби, так же заняты, как жена Тропа, и не хотели, чтобы их беспокоили.

— Проклятье! Эта чертова свинья снова на моем огороде! — воскликнула вдова Груби. — Второй раз за утро, и теперь принялась за морковь! Ну да все равно не женское дело гонять бездомную скотину. Марта Джейн, сбегай-ка к Джеймсу Бертону, пастуху, и скажи ему, что у меня тут по двору бродит странная свинья, и я буду счастлива, если он придет и сию минуту заберет ее и вернет на законное место — в хлев. Чтобы ейный хозяин потом пришел и заплатил за нее — и я еще поговорю с ним насчет моего огорода и его свиньи!

Пастух, которого выдернули из-за обеденного стола, отправился выполнять свой долг медленно и неохотно: не так уж легко загнать бродячую свинью в деревенский хлев; с коровами, лошадьми и ослами все гораздо проще, но свиньи — другое дело.

— Чья это свинья? — ворчливо спросил он с набитым ртом, следуя за Мартой Джейн. — Если это то скандальное рыло Гринов, чего ж они сами его не загонят?

— Не-а, не ихняя, — ответила Марта Джейн. — Эта зверюга непонятно откуда, и ты должен загнать ее в хлев сию же минуту, говорит миссис Груби.

— Ой, действительно! — заметил пастух. — Интересно, как бы ей понравилось, если б ее оторвали от обеда, чтобы гонять свиней! Ну да ладно…

Мимо шли дети, которые возвращались из школы, и мистер Бертон тут же призвал их на службу — помочь прогнать свинью из огорода вдовы и препроводить в места лишения свободы. Свинья же, как только ей начали досаждать, проявила склонность идти куда угодно, только не туда, куда нужно. Через несколько минут тихая улица взорвалась шумом и гамом.

Хлев стоял неподалеку от кладбищенских врат, обсаженных тисами, и самого кладбища с древней церквушкой посреди него. Как и все остальное там, он был серым, побитым временем и благоухал давно ушедшим прошлым. Квадратный контур серых, усеянных лишайником стен, против одной из которых стояли деревенские амбары, а против другой — подножка, с помощью которой многие пожилые сквайры и бодрые девицы садились в седло, чтобы отправиться из церкви домой; внутренний двор, давно заброшенный, зарос щавелем и крапивой; зеленая обветшалая дверь вряд ли выдержала хотя бы пары толчков крепкой деревенской задницы. Когда-то эту дверь открывали, вероятно, чтобы загнать внутрь пленных, однако те давно уже сбежали.

Свинья тут же доказала, что, как и многие ее предшественники, не желает заходить в загон. Она заглянула внутрь, оценила неприветливый мрак, крапиву, щавель, отсутствие даже намека на вкусные корешки, развернулась и стала прилагать героические усилия, чтобы сбежать от преследователей. Она пыталась и так и сяк, то прорываясь по углам, то пытаясь выскочить через кладбищенские ворота. Пастух, вспоминая прерванный обед, кричал, мальчишки голосили, девочки визжали. Но бездомная свинья, уворачиваясь то туда, то сюда, все еще избегала попыток лишить ее свободы, хотя уже повизгивала и задыхалась. Неожиданно она оперлась на кладбищенскую ограду, будто выбилась из сил.