Он долго сидел неподвижно, углубившись в самого себя, всматриваясь в какую-то неведомую даль, полную смутных видений и снов, которых он не мог припомнить. Тщетно пытался он вызвать в памяти хотя бы один образ, уловить хоть одну мысль среди каких-то отрывков, беспорядочно кружившихся у него в голове.
Он погружался все более во мрак полного забвения. Последние слабые нити видений порвались, когда он хотел их схватить, последние лучи воспоминаний погасли, осталась только пустая, болезненная тоска по тому, что исчезло в неизвестной глубине. Как бы еще раз проснувшись, Зенон открыл широко глаза, пристально поглядел на всех и встал.
— Я так странно утомлен и обессилен, еле на ногах держусь, — пожаловался он.
— Иди, ляг сейчас же, — шепнул ему Джо.
— Действительно, это будет самое лучшее.
— Я отведу тебя домой.
— Зачем же, я на лестнице не усну.
Он весело засмеялся и вышел в переднюю, но, дойдя до дверей коридора, вернулся и тихо спросил:
— Дэзи еще спит?
— Спит, но сейчас я пойду ее будить.
— Сеанс был удачный?
— Необыкновенно, завтра тебе все подробно расскажу.
— Но почему же я уснул? Не прощу себе этого!
Он сходил вниз по лестнице машинально, почти не сознавая, что идет, и, только дойдя до бельэтажа, остановился, внимательно поглядел вокруг и точно в третий раз проснулся.
Вспомнил вдруг, что был на сеансе и играл.
Дрожь пробежала по телу, холод пронизал его насквозь, чувство необыкновенной усталости и странное тяжкое беспокойство охватили его; какая-то мелодия стала припоминаться ему, он тихо начал ее напевать.
Широкий коридор был устлан красным ковром; было тихо, совершенно пусто и очень светло, целый ряд опаловых цветов, подвешенных к потолку, разливал электрический свет. Белые стены, прорезанные в нескольких местах дверями, тянулись длинной, скучной, однообразной линией.
Где-то медленно били часы.
— Уже семь. Целых два часа продолжался сеанс! — прошептал он в удивлении и поднял глаза, чтобы взглянуть на часы, не ошибся ли он, считая удары, — но вдруг увидел даму, которая шла с другого конца коридора; он быстрее пошел ей навстречу и, не доходя, остановился, пораженный.
— Дэзи! — крикнул он, отодвигаясь к стене.
Мисс Дэзи прошла мимо, поприветствовав его кивком головы, как всегда любезным и несколько гордым; маленький грум шел за ней, неся большую картонку.
Одно мгновение он стоял с закрытыми глазами, уверенный, что это было привидение или галлюцинация, — ведь только что он оставил ее спящей там, в комнате сеанса, видел ее собственными глазами, помнил... а она теперь здесь, одетая, как для выхода в город, идет с противоположной стороны!
Нет, это галлюцинация.
Он открыл глаза, — мисс Дэзи была уже в конце коридора и поворачивала на лестницу.
Нечеловеческим прыжком он оказался у широкой лестницы и, облокотясь на перила, смотрел, как она спускалась вниз.
Она шла медленно, шлейф ее платья тянулся за ней по пологим мраморным ступеням, плащ цвета резеды, отороченный мехом, окутывал ее высокую фигуру, светлые волосы вырывались бурными волнами из-под большой черной шляпы. Он видел все эти подробности, слышал каждый ее шаг, чувствовал каждое ее движение.
Сойдя с лестницы, она повернула голову, и взгляды их, как молнии, скрестились, ударились и разбежались; он невольно отскочил в тень, но слышал ее голос, стук дверей, глухой топот лошадей по асфальту и скользящий шум отъезжающего экипажа.
— Кто это уехал? — сразу же спросил он у швейцара.
— Мисс Дэзи.
Он ничего не ответил; ему показалось, что его вдруг охватила тяжелая непреодолимая сонливость. Поднявшись снова в бельэтаж, он автоматически отыскал свою квартиру, долго блуждал по ней ощупью, задевая разные предметы и мебель, не зная, что делать, что с ним случилось и где он находится.
Наконец он упал на какой-то стул и сидел неподвижно, застывая от ужаса. Ему опять представились они обе вместе, — та, спящая на кушетке, и эта, спускающаяся по лестнице.
Каким-то последним рефлексом сознания он зажег свет и позвонил.
Вошла горничная.
— Мисс Дэзи уже вернулась? — спросил он после долгого молчания, окончательно приходя в себя.
— Мисс только сейчас уехала.
— Но перед отъездом — когда она вернулась?
— Мисс никуда не выходила, легла, как только смерклось, и спала; я недавно сама разбудила ее.
— Спала и никуда не выходила? Никуда?
— Да, уверяю вас...
— Была в третьем этаже у мистера Джо...
— Нет, уверяю вас, не выходила....
— Неправда! — крикнул он с неожиданным раздражением.
— Но, право же... уверяю вас... — шептала та, изумленная, отступая под его мутным взглядом.
— Должно быть я болен, у меня, конечно, жар, — громко сказал он, подозрительно оглядываясь вокруг, но уже никого не было, — горничная убежала, двери были раскрыты.
Все комнаты были залиты светом, мебель стояла сурово и тяжело, зеркала блестели, как лучистые и пустые глаза, комнатные растения тихо струили свои краски, тяжелые гардины закрывали окна, а с темных стен глядели мрачные портреты.
Все это он знал, узнавал, помнил, чувствовал, что он у себя, в своей квартире, но все-таки... все-таки — из-за этих предметов и стен, зеркал и цветов проглядывали очертания каких-то воспоминаний, туманные контуры каких-то иных вещей, недоступных памяти, но где-то существующих, — вещей, воскресающих легкой тенью и неуловимым призраком.
— Ничего не понимаю, ничего!
И он сжимал руками голову.
II
— Ужасный день! — воскликнул Зенон, вздрагивая от холода.
— Страшный, скверный, отвратительный день, — весело передразнивая его, повторила красивая светловолосая девушка, выходя вместе с ним из-за громадных колонн портика святого Павла на широкие, мокрые и скользкие ступени.
— Втройне отвратительный день: холод, сырость и туман. Я почти совершенно позабыл, как светит и греет солнце.
— Преувеличение и экзальтированность, как говорит тетя Эллен.
— Значит, вы видели в этом году в Лондоне солнце?
— Но ведь еще только февраль!
— А вы вообще когда-нибудь видели солнце в Англии?
— Ох, мистер Зен, смотрите, моя тетя Долли скажет: берегись, Бэти, этот человек поклоняется солнцу как гвебр: он, должно быть, язычник! — И она смеялась, комически представляя голос своей тетки.
— Ведь с ноября ни на одно мгновение не выглянуло в Лондоне солнце, — все туман, дожди, грязь, а я ведь не из клеенки, и вот я уже чувствую, что превращаюсь в кисель, в туман, в струйки воды.
— В вашей стране тоже нет постоянного солнца, — сказала девушка, притихнув.
— Есть, мисс Бэти, есть почти ежедневно, а теперь, вот сейчас, сегодня, оно светит обязательно, — искрится в снегах, огромное, сияющее, чудное, — говорил он, понижая голос, уходя в даль внезапных, ослепляющих воспоминаний.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});