Читать интересную книгу Мальвина с красным бантом (Мария Андреева) - Елена Арсеньева

Андрей Алексеевич чуть не умер от изумления, обнаружив, что им оказался тот самый Митя Лукьянов, которого Желябужский по протекции одного знакомого нанял к своему сыну воспитателем. Белолицый, чернобровый и чернокудрый – сущий романтический герой! – мальчишка был картинно красив, а его скромно потупленные глаза могли бы ввести в заблуждение кого угодно. Этими своими глазами и голосом он умел так играть, что чувствительных дамочек дрожь пробирала до самых интимных местечек…

Бог весть, влюбился ли Митя в Марью Федоровну. Пожалуй, ему просто захотелось попробовать силу своих чар на этой удивительной красавице. Ну и она была тоже дама искушенная, она привыкла, что мужчины, старые и молодые, валятся к ее ногам как подкошенные. Эти двое начали играть друг с другом – и заигрались до того, что оказались на удобной кушетке в укромном уголке гостиной, где и предались неуемной страсти.

Парочка оказалась достойна друг друга.

Марья Федоровна даже и не подозревала, что женщина может испытать такое! Пробыв замужем шесть лет, родив двух детей, она оставалась совершенно девственна в любовной игре. Лишь сейчас она поняла, что любовь на театральных подмостках, в которой она искала замены реальной плотской страсти, всего лишь жалкая сублимация, которая отныне ее не будет удовлетворять. Уже в ту минуту, когда она билась в судорогах наслаждения, прикусив отворот студенческой тужурки (раздеваться не было времени) своего юного любовника, чтобы заглушить счастливые стоны, она уже знала, что отныне только это будет главной радостью ее жизни. Именно это – потому что сцена не дает такой остроты ощущений, такой безумной радости риска (ведь в любую минуту в комнату мог войти кто угодно, от горничной до несвоевременно вернувшегося со службы мужа), такой сладости от вкушения запретного плода… такого физического блаженства, в конце концов!

Она бы непременно влюбилась в черноглазого мальчишку, когда бы супруг не прозрел. Он вышвырнул Дмитрия вон, пригрозив, что добьется его отчисления из университета.

Марья Федоровна, которая подслушивала их объяснение под дверью (Желябужский потребовал, чтобы она оставила их вдвоем для «мужского разговора»), только ухмыльнулась: да разве муж решится вынести сор из избы и выставить себя публично рогоносцем? Над ним ведь вся Москва хохотать будет! Но вдруг она насторожилась. Желябужский говорил что-то непонятное. О каких-то прокламациях, которые Дмитрий прятал в комнате своего воспитанника Юры, среди его книг. Оказывается, их случайно нашла горничная. То есть Митя во всех смыслах употребил во зло доверие, которым облек его господин действительный статский советник: мало того, что склонил ко греху его жену (Желябужский по-прежнему тешил себя надеждой, что Машенька согрешила в минуту некоего затмения), да ведь еще и злоумышляет против правительства! Вон из моего дома, проклятый бунтовщик и растлитель!

Дмитрий более не показывался у Желябужских. Машенька с блеском провела сцену раскаяния и получила от мужа отпущение всех грехов. Однако она восприняла его прощение как индульгенцию на будущее – и наутро, вместо того чтобы ехать на репетицию в театр, отправилась в Замоскворечье, где у старенькой, обедневшей купеческой вдовы снимал дешевую комнату Митя.

Связь их возобновилась, однако длилась не столь долго, как хотелось бы Марье Федоровне. Ее любимый мальчишка заболел, да как… Урывками прибегала мадам Желябужская-Андреева ухаживать за ним, хотя бы у постели посидеть, если уж нельзя было полежать в этой постели. Да, приходилось осторожничать – похоже, у Мити чахотка, а вовсе не тяжелый бронхит, как решили сначала… Сидя над ним, забывшимся в беспокойном сне, Марья Федоровна от скуки начала почитывать брошюрки, которые Митя прятал под подушкой. Принадлежали они перу какого-то человека по имени Карл Маркс и показались Марье Федоровне на диво скучными. Гораздо интересней были разговоры с Митиными гостями.

К ее изумлению, в приятелях у ее юного любовника хаживали не только безденежные шалые студиозусы, но и люди вполне серьезные: приходил какой-то работяга по имени Иван Бабушкин, а другие предпочитали представляться не то псевдонимами, не то кличками. К примеру, среди них оказался некий Грач – с длинным лицом, с ледяными, словно бы пустыми, глазами, а как-то раз мелькнул человек, который назвался Никитичем, хотя это простоватое отчество никак не вязалось с его обликом истинного денди. Разок забежал какой-то малорослый, лысоватый, с хитрыми, вечно прищуренными глазками, которого называли товарищ Ильин (они тут все были товарищи, сии загадочные господа). Потом, позднее, Марья Федоровна узнала, что Грачом звался Николай Эрнестович Бауман, Никитичем – Леонид Борисович Красин, ну а товарищем Ильиным оказался не кто иной, как предводитель всей социал-демократической братии – Владимир Ильич Ульянов-Ленин.

Народ этот показался Марье Федоровне необычным, рисковым и интересным. Ошибался ее муж: она вовсе не была мечтательницей, она была авантюристкой и в Митиных гостях почуяла родственные души. Она с удовольствием продолжила бы знакомство с ними (особенно с Красиным, насмешливая полуулыбка которого ее волновала до дрожи в том же самом, уже упомянутом местечке), да вот какая беда приключилась: о болезни сына прослышали Митины родители, ставропольские мещане, и нагрянули в Москву. Застав сына при последнем издыхании (товарищи-то в основном разговоры с ним вели – о светлом будущем рабочего класса, сугубо наплевав на настоящее – сгорающую в скоротечной чахотке молодую жизнь), родители всполошились и вознамерились увезти беднягу на жаркое южное солнышко. Однако, увы, поздно спохватились: Митя умер – к великому изумлению его любовницы, которая настолько увлеклась умственными и опасными беседами с вышеназванными товарищами, что совершенно перестала слышать надрывный кашель своего «милого мальчика».

Нет слов, Марья Федоровна тяжело переживала эту смерть. Теперь жизнь ее сделалась совершенно скучна: где искать душку Никитича и иже с ним, она совершенно не представляла! Пришлось вернуться домой – и на сцену. Мужа она вовсе перестала замечать. Наконец Желябужский устал от подчеркнутой, просто-таки воинствующей холодности жены и принялся искать утешения на стороне. Марья Федоровна совершенно ничего не имела против – тем паче что она снова увлеклась театром.

Ей всегда хотелось царить на сцене единовластно, затмевая и уничтожая соперниц. Увы, не удавалось – в труппе Станиславского появилась Ольга Книппер, которая переигрывала Андрееву, как хотела. Зато, когда Станиславский решил из Общества любителей искусства и литературы сделать Художественный театр – передовой, прогрессивный, с непривычным, современным репертуаром! – деньги для него нашла не какая-нибудь там Книппер, пусть даже и Чехова [5], не богатая родня купеческого сына Алексеева-Станиславского – эти денежки добыла Марья Андреева.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});