— Да, имеет, — сказал Чатраги, заворачивая руку в серую материю. — Я еду туда, где таких рук, только живых, много, очень много. Больше пока я ничего сказать не могу. Согласны вы ехать со мной, Рэй?
— Да, — совершенно неожиданно для себя сказал я. — Я еду с вами, Ник.
— Не сомневайтесь, Рэй, — с неожиданной душевностью сказал Чатраги, держа в одной руке уже наполненный стаканчик, а другой касаясь моего колена. — Все это очень серьезно, надувать вас никто не собирается. Работы примерно на год, если... — он запнулся. — Если все будет хорошо. А потом получаете деньги, едете куда-нибудь в деревню или Швейцарию — что вам больше по вкусу, — тихо, не торопясь пишете себе мемуары, дожидаетесь благоприятного времени, публикуете их, и... — он взглянул на меня блестящими глазами и взмахнул рукой. — И всемирная слава! Вас переиздают двойными и тройными тиражами, и все мало. Читатели требуют еще, вас осаждают продюсеры и репортеры... — Чатраги неожиданно подмигнул и забавно сморщил нос. Я невольно улыбнулся.
Здоровье у Чатраги, несмотря на худобу и интеллигентские очки, оказалось завидное. Хотя мы закончили бутылку и принялись за следующую, к Вианте он выглядел превосходно. Таща меня за рукав, трезвый и решительный, он выскочил на привокзальную площадь, крича во все горло: «Такси! Такси!»
Отель «Сабина», куда меня привез Чатраги, оказался весьма респектабельным и лишенным крикливой помпезности, что было странным для курортного города. Подтянутый и деловитый портье с меловой чертой пробора на лакированной голове, сдержанные, вышколенные горничные. «Это оттого, что хозяин отеля англичанин, — мимоходом заметил Чатраги. — Самый приличный вертеп во всей Вианте, будь она неладна».
Номера у нас оказались смежными. Я. как зашел к себе, сразу же почувствовал неодолимую тягу ко сну: сказывалось обильное поездное возлияние. Чатраги же, на минутку заглянув ко мне, исчез куда-то по своим делам.
Проснулся я поздно, где-то ближе к полуночи. В комнате стоял полумрак. По стенам метались и подмигивали разноцветные блики уличных реклам, где-то взвизгивали тормоза, где-то вкрадчиво мурлыкало радио.
Я поднялся, ощущая сильнейший голод. Это было не удивительно, если учесть, что весь минувший день мы с Чатраги не столько ели, сколько закусывали.
Можно было поужинать тут же в ресторане отеля, но я решил немного пройтись по воздуху и вышел на улицу. Веселье в знаменитом курортном городе, видимо, было в разгаре. То и дело проносились открытые машины, набитые визжащими и хохочущими людьми, раза два проскочили впереди мигалки полицейских автомобилей, из огромных раскрытых окон и из темных глубин парков доносились хриплые выкрики певцов и рев саксофонов, поодиночке, парами и группами шатались шумные развеселые личности.
На углу под неоновым изображением розового поросенка, смешно дергающего хвостом и ушами, меня остановили две девицы, плотно облитые короткими водянисто поблескивающими платьями.
— Портсигар не хотите? — спросила одна низким, шершавым голосом.
— Любой, — добавила другая, обдав меня винным запахом и взмахнув неестественно длинными ресницами.
— Портсигар? — растерянно спросил я, делая шаг назад. — Простите, но я никогда не пользовался портсигаром. И не собираюсь.
Девицы захохотали так, что полицейский патруль за полквартала от нас остановился и стал глядеть в нашу сторону.
— Пошли, ну его, — сказала вторая, толкая подругу в бок. — Не видишь что ли — это же типичный про.
И они, обнявшись, медленно удалились в полутемную боковую улицу.
Шагов через десять я был остановлен снова, на этот раз широкоплечим пошатывающимся мужчиной в пестрой рубашке.
— Майк! — радостно заорал он, расставив руки почти на всю ширину дорожки. — Майк, с-сколько лет! У меня тут за углом авто, поедем к Джулии, вс-спомним с-старое.
— Извините, — пробормотал я, стараясь проскочить, прижимаясь к витрине.
— З-зазнался, пес?! — зарычал мужчина, тщетно пытаясь вытащить что-то из заднего кармана. Глаза у него были остекляневшие и неподвижные. Предмет из кармана не лез. Мужчина выругался, что-то затрещало, и он, потеряв равновесие, ткнулся лбом в стену
Я на всякий случай ускорил шаги и нырнул в первое попавшееся заведение. Краем глаза я успел заметить, что у входа стоят несколько человек в темном, а из глубины подъехавшего длинного черного автомобиля осторожно поблескивают чьи-то глаза.
Зал был шумный и людный. В судорожных конвульсиях корчилась какая-то совершенно дикая мелодия, в такт ей дергался и что-то выкрикивал на эстраде здоровенный негр в блестящем черном трико. Верхний свет не горел, только в полу поочередно вспыхивали и гасли молочные квадраты, в их свете мельтешились танцующие ноги. Огромные вентиляторы под потолком работали на полную мощность, но все равно было душно.
Когда я пробирался мимо танцующих, меня обдало смешанным запахом духов, пота и вин.
Я сел в углу за свободный столик рядом с бронзовой лоснящейся фигурой льва, из которого где-то с журчанием что-то текло. Недалеко от меня некто темный и грузный неторопливо и причавкивая ел.
Музыка утихла. Полузадушенно прокричав на прощанье, исчез с эстрады негр, зажегся свет. Пары, смеясь и переговариваясь, стали рассаживаться по своим местам.
Я огляделся. Красивые девушки в вечерних, по-курортному легких нарядах, молодые мужчины в рубашках без галстуков, кое-где виднелись пожилые джентльмены в темных вечерних костюмах.
— Ужин? Вино?
Передо мной стоял, весь внимание, нивесть откуда взявшийся официант. Приняв заказ, он скользящей стремительной походкой — голова чуть набок, рука на отлете — ринулся прочь.
На эстраде тем временем появились три малоодетые девицы, враз игриво улыбнулись в зал и под дьявольский грохот оркестра принялись выделывать такие штуки своими длинными стройными ногами, что тучный господин за соседним столом шумно засопел, комкая салфетку.
Оценив по достоинству коньяк, я принялся за тушеную в вине индейку, когда около меня остановилась сумрачная рыжеволосая девица в узком красном платье. Она некоторое время рассматривала меня прищуренными глазами, потом, лениво растягивая слова, спросила:
— Вы один?
Я кивнул.
— Сдвоим?
Я кивнул еще раз.
Она села, медленно прошлась глазами по залу и сказала сквозь зубы:
— Надоело, все надоело... А что же делать?
— Это пройдет, — примирительно сказал я на всякий случай и налил ей коньяку. — Давай лучше выпьем.
— Зачем я сюда пришла? Сама не понимаю... — Она, не глядя, взяла коньяк. — Они неизлечимы... — Она еще раз медленно оглядела зал. — Пьют, жрут, потом им подай девку, и чтоб морду кому-нибудь набить. У-у, с-скоты... А впереди целая ночь... и опять...
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});