запускаемой как мячик — Ловимый вновь! — Моих прабабушек-полячек Сказалась кровь. Лгу оттого, что по кладби́щам Трава растет, Лгу оттого, что по кладби́щам Метель метет… От скрипки — от автомобиля — Шелков, огня… От пытки, что не все любили Одну меня! От боли, что не я — невеста У жениха… От жеста и стиха — для жеста И для стиха! От нежного боа на шее… И как могу Не лгать, — раз голос мой нежнее, — Когда я лгу… 3 января 1915 «Легкомыслие! — Милый грех…» Легкомыслие! — Милый грех, Милый спутник и враг мой милый! Ты в глаза мои вбрызнул смех, Ты мазурку мне вбрызнул в жилы. Научил не хранить кольца, — С кем бы жизнь меня ни венчала! Начинать наугад с конца, И кончать еще до начала. Быть, как стебель, и быть, как сталь, В жизни, где мы так мало можем… — Шоколадом лечить печаль И смеяться в лицо прохожим! 3 марта 1915 «Даны мне были и голос любый…» Даны мне были и голос любый, И восхитительный выгиб лба. Судьба меня целовала в губы, Учила первенствовать Судьба. Устам платила я щедрой данью, Я розы сыпала на гроба… Но на бегу меня тяжкой дланью Схватила за волосы Судьба! Петербург, 31 декабря 1915
Стихи о Москве[1]
1 Облака — вокруг, Купола — вокруг, Надо всей Москвой Сколько хватит рук! — Возношу тебя, бремя лучшее, Деревцо мое Невесомое! В дивном граде сем, В мирном граде сем, Где и мертвой — мне Будет радостно, — Царевать тебе, горевать тебе, Принимать венец, О мой первенец! Ты постом говей, Не сурьми бровей И все сорок — чти́ — Сороков церквей. Исходи пешком — молодым шажком! — Все привольное Семихолмие. Будет тво́й черед: Тоже — дочери Передашь Москву С нежной горечью. Мне же вольный сон, колокольный звон, Зори ранние — На Ваганькове. 31 марта 1916 2 Из рук моих — нерукотворный град Прими, мой странный, мой прекрасный брат. По церковке — все сорок сороков, И реющих над ними голубков. И Спасские — с цветами — ворота́, Где шапка православного снята. Часовню звездную — приют от зол — Где вытертый от поцелуев — пол. Пятисоборный несравненный круг Прими, мой древний, вдохновенный друг.