- Э-э-э, ты чего хулиганишь? Полряда распустил! - рассердилась Курилова.
- Извините, - пробормотал Ладушкин. - Задумался.
В тот день он записал в блокноте: "Мои телевизоры и рассказы превращают время в духовную ценность, учесть которую, увы, нет никакой возможности".
Теперь он знал, сколько тратит минут на готовку пищи, мытье посуды, чтение газет и журналов, на болтовню. По вечерам подводил итоги и ужасался тому, как бездарно разбазаривается день. Накапливались два-три часа, потраченные неизвестно на что, неуловимо исчезнувшие, испарившиеся.
Как зауздать Кроноса, притормозить его бег, превратить это чудовище в послушного дрессированного коня? Чем добросовестней подсчитывал каждую минуту, тем быстрее летело время. В часы вынужденных ожиданий оно плелось черепахой, и это тоже не приносило удовлетворения. Правда, черепаха легко превращалась в стремительного жеребчика, стоило где-нибудь в очереди занять себя детективом. И Ладушкин понял, что, кроме Виолетты, над человечеством висит трагедия временного парадокса: поскольку медленнее всего течет время без событий, то дольше всего оно будет длиться у человека, который сидит и без единой мыслишки в голове плюет в потолок. Ну разве не обидно, что в такой ситуации выигрывают пустохроны? Как же замедлить ход событий? Как научиться растягивать до бесконечности приятные минуты и часы, а тяжелые и серые превращать в быстролетящих птиц? Пухла голова от этих размышлений.
Он лег на диван.
И тут раздался телефонный звонок.
- Привет, - сказал Галисветов. - А у нас вчера испортилось все сразу: холодильник, телевизор и унитаз. Зашел бы.
- Да-да, конечно, - закивал в трубку Ладушкин.
- Хочу что-нибудь почитать о Че Геваре. Мне рассказывал о нем дядя Максим.
- Какой еще дядя? - ревниво полюбопытствовал Ладушкин.
- Наш сосед. Он знает пять языков, тренирует тело и дух, чтобы поехать в Африку учить безграмотных и кормить голодных.
- У тебя удивительный сосед. Он часто приходит к вам в гости?
- Не очень. Когда маме нужно что-нибудь по-французскому.
- Ясно. Ну, будь здоров, Галисветов!
- Будь здоров.
Чтобы врага победить, надо его знать. Рядом с учебниками по литературе на стол Ладушкина легли научно-популярные журналы, книги по физике и биологии. Пытаясь разобраться в некоторых статьях, Ладушкин порою ощущал себя кошкой, которая посредством обоняния решила понять устройство автомобиля.
Теперь он хронометрировал любое свое действие, не глядя на часы, с точностью до минуты. Вот и сейчас краем глаза отметил, что где-то на двадцать третьей минуте чтения на соседнем балконе уселась в шезлонг второкурсница Олька, разложила на подоконнике косметику и стала краситься. Ровно пятьдесят семь минут, пока он листал популярное изложение теории относительности, Олька красила ресницы, выщипывала брови, подводила веки. Это чудовищное расточительство вывело его из себя, и на пятьдесят восьмой минуте он сказал:
- Ты сошла с ума.
- А что такое? - Олька повернула к нему розовую от крема мордашку.
- Да ведь это преступление - пятьдесят семь минут на ресницы и брови!
- А вы что, засекали? - Девчонка прыснула в косметичку.
- Да за это время можно прочесть двадцать-тридцать страниц, выучить стихотворение или написать письмо.
- Мало ли что можно, - вздохнула Олька. - Мне надо на свидание, а письма, увы, писать некому.
"Вот и весь ответ, - с горечью подумал Ладушкин. - Все же человек существо консервативное и ленивое. Особенно женщины".
И он вновь углубился в книгу. По Эйнштейну выходило, что пассажиры поездов, самолетов и даже автобусов на какие-то микросекунды старятся медленнее пешеходов. Разница была бы существенней, если бы транспорт двигался со скоростью, близкой скорости света. Тогда можно было бы обмануть время и, погуляв по вселенной, вернуться на Землю более молодым, чем оставшиеся на ней ровесники. Но для этого нужна фотонная ракета, а у Ладушкина ее не было. Поэтому он делал ставку на собственный организм. В нем появилось новое зрение, будто и впрямь заработал хроноглаз, постоянно фиксирующий, замечающий, как вокруг прямо-таки швыряются мелочью, купюрами времени. Создавалось впечатление, что жителям Земли отпущена чуть ли не вечность, и поэтому времени у них - куры не клюют и можно по-купечески, с размахом, тратить его, не задумываясь над тем, что осталось в кошельке или кармане.
- Юлия Петровна, вы, когда входите в класс, что говорите ученикам? как-то спросил он у соседки по лестничной площадке.
- Как что? - удивилась Лагутина. - "Здравствуйте, дети", - говорю.
- Так и знал, - вздохнул Ладушкин. - А надо бы с порога, с ходу: "Дети! Помните о Кроносе!" Чтобы в юные мозги это впечатывалось так же просто и легко, как таблица умножения.
- Да-да, конечно. - Лагутина как-то странно взглянула на него и покраснела: - Извините, Кронос - это бог?
- Точнее, титан, заведующий временем.
- А не могли бы вы, Андрей Матвеевич, рассказать об этом Кроносе моим ребятам? Кстати, вы где-то должны проходить педпрактику, вот и начните с нас.
"А ведь и правда, - подумал Ладушкин. - Да и где еще, в какой аудитории примут мои мысли так творчески, как не в детской? Кто, как не дети, должны начинать жить по-новому? И потом надо помогать хроноглотам становиться хронофилами".
- Согласен, - кивнул он и через неделю вошел в девятый "Б".
Сто лет Ладушкин не был в школе, и не очень уютно шагалось ему длинными коридорами, по которым мотало взад-вперед, так и норовя сшибить его, будущее человечества.
Длинные, породистые мальчики и девочки девятого "Б" выглядели хорошо подогнанной баскетбольной командой, чью гармонию нарушал лишь один невысокий паренек в первом ряду, увидев которого Ладушкин ахнул про себя, чрезвычайно удивился и расцвел в улыбке.
- Наш гениальный мальчик, - шепотом пояснила Лагутина. - Ему всего одиннадцать, а он выучил всю школьную математику и физику. Правда, у меня двойки получает - не созрела душа до Толстого и Чехова.
- Я знаю его, - тихо сказал Ладушкин. - Это мой давний знакомый.
"Какая она все же упрямая, - с досадой подумал он о матери Галисветова. - Ведь говорил, что этого не надо делать, что мальчик должен учиться со сверстниками. Так нет же, не послушала".
Еще досаднее было оттого, что сам Галисветов скрыл от него свой прыжок из пятого класса в девятый. Небось сосед Максим знает, а ему не доложили...
Лагутиной он не стал ничего объяснять и постарался тут же переключить внимание на других детей. Девятиклассники смотрели на него с любопытством и ожиданием. Ладушкин поправил галстук под джемпером и сказал:
- Я начну с конца.
- Как это? - не поняла девочка с очень яркими, будто вымазанными вишней, губами на бледном лице.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});