искусстве, и не красавице Бэлле. Все делала Донна! Я сам сшил ее пышное платье, сложенное из сплошных складок и бесконечных оборок. Целомудренный наряд надежно укрывал тело, не привлекал внимание, и позволял легко спрятать шпагу. В зале всегда хватало мужчин, желающих лично проверить прочность веревок на обнаженных ножках Бэллы, а на Донну никто и не смотрел. Ей хватало секунды, что бы подменить настоящую шпагу поддельной, упругой и гибкой.
Бэлла носила под платьем особый пояс из плоской стальной трубки, огибающей ее живот и наполненной бутафорской кровью. Я сам его изобрел, и горжусь им! Вот в него-то и попадала гибкая шпага, проходила внутри трубки в обход тела, и выходила со стороны спины, покрытая «кровью». Мерцающий свет, блестящие одежды и собственный страх мешали публике рассмотреть детали, я выдергивал шпагу обратно, а воскрешение моей помощницы снова отвлекало внимание, и Донна опять меняла шпагу на настоящую. Вот как все просто, если знаешь, на что смотреть!
Я показывал этот номер почти год. Зрители привыкли, перестали кричать, дам больше не выносили из зала. Приходила пора новых трюков, но я не мог заставить себя отказаться от шпаги. Шпага радовала меня. Шпага придавала всему смысл, втыкая ее в живот Бэллы, я чувствовал, что живу не зря. У меня есть цель!
И я оставил Донну за кулисами. Каждый ассистент знает только то, что должен знать, я не раскрываю секреты трюков тем, кто сам в них не участвует. Поэтому Донна не спорила, когда я сказал, что ее помощь больше не нужна и я сам подменю шпагу, новым способом, что бы освежить старый номер. Не спорили и другие мои помощники, когда я приказал выкатить на сцену гильотину. Бэлла могла бы поспорить, но нельзя спорить на сцене, так что мне никто не возразил.
— Дамы и господа! — объявил я публике, — Вы видели многое. Видели сегодня и вчера, за этот вечер и много лет назад. Вы видели, как я побеждал смерть, снова и снова. Вы видели, как я провел 40 часов стоя на столбе, и как на час задержал дыхание под водой. Я выбрался из запертого сейфа, сброшенного в Ниагарский водопад. Я был сожжен заживо на костре, у вас на глазах, но шагнул из пламени невредимый. Однако того, что вы увидите прямо сейчас, не видел еще никто за всю историю мира. И это не обычный трюк со шпагой! Это вообще не трюк, а свидетельство несгибаемой воли и силы духа. Вы увидите истинное торжество веры в свою правоту и готовности бросить вызов смерти, не прибегая к обману. Вы готовы?
Они кричали: «Дааа!», и не были готовы. Бэлла смотрела на меня в полном недоумении, но она не станет спорить на сцене, даже если что-то пойдет не так. Представление должно продолжаться, любой ценой. Я взял шпагу. Не было никакого нового способа ее подменить, не было никакой подмены вообще, только одна шпага, настоящая, крепкая и безупречно острая.
«Не волнуйся Бэлла, все хорошо, и все идет по плану. Мы снова увидимся!» — так я сказал, прежде чем воткнуть шпагу ей под ребра. Лезвие прошло насквозь и вышло из спины. Все так же, как на остальных представления, только кровь уже не была бутафорской, а крик боли не был игрой. Я разорвал ее платье, и показал обмякшее тело зрителям.
— Как видите, дамы и господа, здесь нет никакого обмана! — зал молчал. Ни криков, ни аплодисментов.
— Как мне удастся вернуть к жизни красавицу Бэллу? И удастся ли вообще? Не спешите искать ответ на этой вопрос, сегодняшний вечер еще принесет сюрпризы, и я обещаю, вы их не забудете!
Я улыбался и махал руками молчащему залу, пока шел к гильотине и опускал голову под нож. Кто-то в зале начал визжать, Дона выскочила на сцену, но представление должно продолжаться любой ценой! Представление всегда идет до конца.
«Мы снова увидимся!» — крикнул я и дернул веревку, освобождая лезвие гильотины. Нож упал. Нож сегодня тоже был самым настоящим, без всяких трюков и обмана.
***
— Сеанс регрессии, 21 июня, Лаэрт Лаймон, запись включена. Скажите, Лаэрт, вы все еще чувствуете желание убивать?
— Постоянно, док. И куда сильнее, чем раньше. Только не всех подряд, а кого-то особенного.
— Кого?
— Да я сам без понятия! Не знаю, наверное, встречу его и решу убить, как раньше было. Пойму, что это он!
— Вы все еще планируете убить себя до того, как убьете его? Вы носите с собой нож?
— Всегда! А вообще вы правы, док. Стоит разобраться, что к чему, зря я хотел бросить сеансы.
— Ваша решимость — отличный знак, думаю, вы близки к тому воплощению, с которого все началось. И ваши сны говорят о том же. Расскажите мне, что вам снилось.
— Мне теперь много чего снится, почти каждый день. Я не все помню, было что-то про инквизицию, и про каких-то всадников…
— Расскажите то, что вам запомнилось.
— Ну, мне снилось, что я раньше я был судья. Важный такой! Ко мне привели парня, совсем сопляка, сказали, что он украл на рынке четыре акче. Я не знаю, что за такая «акче», но во сне это были монетки, вроде как серебряные. И я приговорил его к смерти. Вообще-то за такую кражу смертью не карают, но мне все подчинялись, никто не смел меня ослушаться, и я приговорил его к смерти. Ему отрубили руку, а потом еще и голову. Я смотрел, как он умирает. А потом повесился.
— И вы сказали ему?..
— Да, эти слова. «Мы снова увидимся!» — я всем так говорю. Может, увидимся в аду? Может они плохие люди, и я убивал за грехи?
— Мы обсуждали это с вами, Лаэрт. Ада не существует, есть только…
— Да, да, только новые воплощения, я помню. Это я глупость сказал, другие-то ничего плохого не сделали, никаких грехов!
— Расскажите мне про других.
— Мне снилось, что я проститутка в Лондоне, веке в 18, кажется. Я скакала верхом на каком-то мужике в борделе, а потом достала нож, и воткнула ему в живот. Еще и провернула, что бы больнее было! И опять все так же: «Мы снова увидимся!», и опять ножом себе по горлу. А самое поганое было на прошлой неделе. В том сне я вспомнил, как был капитаном корабля. Пиратского. Мы захватили другой корабль, забрали груз, людей продали, но мне понравилась девушка. Симпатичная. Я ее забрал в каюту, что бы… Ну, вы поняли, док. А потом отдал команде. Цела