«Полицейский всегда имеет при себе револьвер.» Такое было только в кино, и единственным — исключением в жизни являлся Дюваль. Черный браунинг до сих пор оставался с ним — и только потому, что Дюваль начисто забыл о нем.
Волоча за собой в левой руке рюкзак и снаряжение, правой он осторожно достал пистолет из заднего кармана легких шортов и бесшумно взвел курок.
По-видимому, нападавший уже лишился первоначального преимущества видеть, оставаясь невидимым. Теперь, если не считать рюкзака, шансы были равны. Дюваль перебирал в памяти возможные имена — их было слишком много. Он поморщился. Все-таки, выследить его здесь, в этом спокойном, мирном Вероньезе, где никогда ничего не случалось, и уж конечно, не случалось ничего плохого, было недостойно самого низменного бандита.
Прозвучал выстрел — далеко мимо — неуверенный, пробный. Дюваль не ответил. Следующий выстрел был настойчивее и нетерпеливее, и мгновенно соединив две точки одной линией, Дюваль выстрелил в её продолжение. Он тоже не попал, но это уже была дуэль.
Она продолжалась до тех пор пока у того, другого, не кончились патроны. Дюваль, сэкономивши два выстрела, пользоваться ими не собирался, и потянулись минуты выжидания, мучительно-долго концентрируясь в часы.
Уже смеркалось, когда. он, не таясь и не оглядываясь, вышел на набережную. Она так и не наполнилась народом — слишком большим потрясением для Вероньеза были эти полуденные выстрелы. Дюваль поудобнее устроил на плечах ремни тяжелого рюкзака и решительно двинулся ко рвущим алый фон острыми вершинами скалам.
Они были действительно неприступны — хаотичное нагромождение угловатых глыб, особенно страшное своей зыбкой неустойчивостью. От первого же движения Дюваля со скалы над его головой сорвался камешек, и он подхватил его в воздухе, боясь глупого, нелепого, книжного обвала.
Горное снаряжение слушалось Дюваля кар опытного альпиниста, ноги сами находили невидимые выемки в отвесных стенах Уже почти совсем стемнело, и только где-то впереди маячил неестественно-розовый свет, бросая редкие отблески на море.
А если и здесь за какой-то из глыб встанет невидимая, но по-настоящему неприступная стена? Такие мысли приходили в голову ещё тогда, на шоссе, но Дюваль решительно отгонял их. Если наивный самодеятельный ученый Мишель Мортань был прав, этого не случится. А уж теперь-то он должен был, черт возьми, быть прав!
Но стена встала. Дюваль выставил вперед ладони, убеждаясь в её реальности. Действительно, если бы её не было, здесь могли бы пролететь вертолеты… Дюваль в изнеможении прислонился к наклонной скале — и вдруг дико, истерически расхохотался, Все хорошо! Совесть чиста, как стекло — мир людей сам отказывается отпустить его! Так что вперед то есть назад — туда, где полицейского Дюваля ждут с распростертыми объятиями и раскрытыми дулами пистолетов.
Раскаты смеха всколыхнули зыбкую каменную массу. Ах да — ведь в горах можно только шептать. Дюваль наподдал ногой качающийся на краю обрыва камень — и вдруг замолчал.
Медленно, как в кино или во сне, обломки скал падали в море совершенно бесшумно, без всплеска, не оставляя даже кругов на воде. Они выпадали из общего нагромождения, не повинуясь никаким законам тяготения, совершая в воздухе дуги и пируэты. Дюваль уже видел свет на другом конце образовывающегося тоннеля, и этот свет был ярко-розовый…
Рюкзак и снаряжение пришлось оставить — в проем могло проникнуть только тело, проползая под нависающей немыслимой тяжестью каменной громадой.
XXX
узкий ручеек соединял с морем вырытый в песке круглый бассейн. Над ним склонился Мортань, и лучше было не подходить туда и не видеть… Эта жуткая, отвратительная, инфернальная флора и фауна могла вызвать интерес и не вызывать ужаса только у человека, отрешившегося во имя науки от нормальных человеческих эмоций.
Дюваль сидел на песке, вычерчивая на нем длинной тростинкой причудливые фигуры. Невидимое, но никогда не заходящее солнце бросало вглубь бороздок густые розовые тени. А застывший колеблющийся водный вал уже не отбрасывал тени. Его белый пенный гребень изящно изгибался, повторяя очертания фигуры полулежащей внизу на песке Кристин.
Она потянулась со скульптурной грацией и села, подогнув под себя колени. Бело-розовый силуэт огромной неправильной жемчужиной вырисовывался на бирюзово-изумрудном фоне. Потом она встала и пошла, ставя ноги так, что следы образовывали одну извилистую линию.
— Так странно, мсье Дюваль, — Кристин опустилась на песок рядом с ним. — Вот мы здесь совсем ничем не заняты — кроме Мишеля — а вместе о тем мне вот совсем не скучно. А вам? Дюваль рассеянно кивнул.
— И вообще, мне кажется, с нами что-то происходит. Я все время пытаюсь вспомнить… разные вещи… лицо моей подруги, Версаль — ведь мы из Версаля. вы знаете? Пытаюсь вспомнить — в не могу Все растворяется, кажется нереальным, как будто я сама это придумала А на самом деле как будто мы всегда жили здесь. И никогда ничего не было, кроме этого пляжа, моря, этой волны… И никаких людей, кроме родителей, Мишеля и вас. Странно, правда?
Дюваль снова кивнул — отрешенно и сумрачно. Некоторое время они молчали. Потом на них упала розовая тень — это подошел папаша Валуа.
— Кристин, идем обедать. Последняя банка консервов, — добавил он, внушительно глядя на Дюваля. — Самая последняя.
— Я не хочу есть, — безмятежно откликнулась Кристин. И, обращаясь к Дювалю, повторила: — Правда. Мне уже несколько дней совсем не хочется есть.
— Мне тоже, — будто виновато пробормотал папаша Валуа, — но ведь надо…
Когда он ушел, Кристин посмотрела в упор на Дюваля и вдруг опустила глаза.
— Мсье Дюваль, — почти прошептала она, — а как ваше имя?
— Жан, — коротко ответил он.
— А мое — Кристин, — сказала она, словно он не знал об этом.
Внезапно к ним подбежал Мортань.
— Идемте! Идемте! Да идемте же!
Его помолодевшее на сорок лет лицо не светилось — оно сверкало! Невозможно было представить себе одновременно столько счастья и восторга на одном человеческом лице. Протянув Дювалю и Кристин руки, он одним стремительным рывком поднял их обоих с песка и увлек за собой.
Взявшись за руки, как дети, они втроем побежали туда, где исходил пузырьками газа страшный бассейн Мортаня.
— Смотрите!
Кристин не то вскрикнула, не то вздохнула — тихо и восхищенно. Дюваль молчал, чувствуя, как все шире раскрываются его изумленные глаза.
Потому что не было у мире ничего прекраснее этого бассейна. Невыносимые для глаза монстры исчезли. Маленький пятачок сверкающей изумрудом морской воды был населен самыми дивными, чудесными нежно-красочными существами, какие только могло измыслить воображение романтически-гениального поэта.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});