Читать интересную книгу Изменить судьбу. Вот это я попал - Олеся Шеллина

хочется ему оставлять меня одного в такой момент, ой как не хочется, а с другой стороны, не оставить тоже не может, не поймут-с. Наконец он принял решение. Тяжело вздохнув, Иван Долгорукий поднялся с кровати и, прежде чем уйти, очень четко проговорил:

— Ежели что, я буду тут за дверью. Зови при любой надобности, Петр Алексеевич, — поклонившись, он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Я некоторое время смотрел в ту сторону, куда он ушел, а затем соскочил с постели и принялся метаться по комнате в поисках зеркала, потому что что-то мне подсказывало, что никакая это не реставрация и что я выгляжу немного не так, каким привык видеть себя в зеркале за последние двадцать шесть лет. Это было невероятно, но слишком уж правдоподобно выглядел Иван Долгорукий, чтобы сойти за реконструктора, так же как и все остальные.

Зеркало нашлось в обширной гардеробной, где вдоль стены висели километры различных камзолов, мундиров, сорочек, панталон, чулок и прочего весьма необходимого каждому уважающему себя мужчине добра. Отдельно стояли разнокалиберные туфли, многие из которых были украшены драгоценными камнями или весьма удачной имитацией, с обязательными бантами и пряжками, и все на каблуках, иногда весьма высоких. Хорошо, что не шпильки, и то радость. Так же в ряд выстроились сапоги типа ботфорты, все вычищенные так, что в отсутствие зеркала вполне можно в них посмотреться. Ну и различные шляпы, куда же без них. Зеркало было огромное, во весь рост в резной раме, завешанное белой тряпкой. Ну конечно же, траур, такое дело, но, надеюсь, Наташенька простит своего непутевого брата, — так думал я, рывком срывая тряпку, закрывающую зеркальную поверхность.

На меня смотрел подросток лет тринадцати-пятнадцати. Высокий и нескладный, как и все подростки этого возраста, но уже с наметками на хорошую фигуру. В нелепом парике. Я стянул парик и подошел к зеркалу поближе. Темно-карие глаза, высокий лоб под длинными темно-русыми волосами, длинный нос, чуть заостренный подбородок — это лицо к тому времени, как парень достигнет зрелости, еще несколько раз может поменяться. Но не урод, однозначно. Почему я думал, что старше? Ну конечно, я старше, мне двадцать шесть лет… Нет, мне тринадцать… И я…

Я схватился за голову, которую словно начало рвать на части. Кто я?! Я — Романов Петр Алексеевич. С этим согласились оба моих альтер эго. Виски снова прострелила боль, и я, задыхаясь, упал на пол, между туфлями и ботфортами, сжимаясь в комок и с трудом сдерживая рыдания.

Боль отступила внезапно, так же, как и пришла, но я все еще лежал на полу и боялся пошевелиться. Боялся, что она вернется, заставляя корчиться на полу, не в состоянии даже позвать на помощь. Наконец, перевернувшись на спину, я начал рассуждать более рационально. Точнее, словно на мгновение раздвоившееся сознание стало единым, это хорошо, значит, это не шиза. Одновременно с этим пришло полное понимание того, что произошло и что со мной сотворил гребаный объект. Итак, я Романов Петр Алексеевич, двадцати шести лет от роду, попал в Романова Петра Алексеевича, тринадцати лет от роду. Я помню некоторые вещи, которые знал он, но это больше похоже на последействие, остаточное затухающее эхо совсем недавно функционирующих электрических потенциалов, так что долго надеяться на эту память не следует. Нужно, пока это возможно, «вспомнить» как можно больше, чтобы избежать ненужных вопросов.

Шокирован ли я? Признаться, очень. Но мы так часто рассуждали на эту тему, так часто строили предположения, что это возможно, или будет возможно, как только объект раскроет перед нами хотя бы частичку своих тайн, что я уже даже представлял себя не раз в подобном положении. Ведь во время экспериментов могло произойти всякое, что, собственно, и произошло, а так как я был ведущим специалистом, исследующим объект, то в очереди на его воздействие, каким бы оно в итоге ни оказалось, стоял под номером один. Что опять-таки и случилось. Конечно, я не думал о плохом, работа меня захватила с головой, но исключать все возможности я, естественно, не мог. Так что я не могу сказать, будто такое положение дел убило меня наповал, нет. Вот только, судя по всему, по червоточине перенеслось только мое сознание, в виде… ну не знаю, электромагнитного импульса, я не изучал подобных перспектив, который, попав в моего полного тезку, как самого близкого по определённым параметрам донора, напрочь выжег этого самого тезку из реальности, оставив лишь быстро затухающее эхо от его пребывания в этом теле. А что в таком случае произошло с моим телом? Не знаю, и на данном этапе знать не хочу. Это не критичная величина, во всяком случае пока. Я же не могу быстренько изобрести и каким-то образом сотворить объект, который бы перенес меня обратно. Так что пути назад для меня нет, даже чисто теоретически. Печально, но ничего не поделаешь.

И что же мне делать? А что я могу сделать? Только жить. Потому что существует принцип самосогласованности Новикова, который невозможно не учитывать, особенно в моей ситуации.

Я поднялся с пола и еще раз посмотрел на себя в зеркало. Ну что, пацан, будем эпатировать публику, отказавшись носить эти блохогенераторы? Я повертел в руке парик. Будем, но не сейчас. Сейчас мне главное понять, кто я такой, чтобы хотя бы примерно представлять, что ждет меня в этом новом для меня будущем.

Как бы плохо я ни знал историю, знал я ее достаточно для того, чтобы точно сказать: Романовых Петров Алексеевичей на престоле Российской империи было двое, и у каждого их них была сестра Наталия. Я бы расхохотался, не будь все так непросто на самом деле. Итак, первый Петр Алексеевич не подходит, потому что в столь юном возрасте не носил париков и не слишком любил Долгоруковых, которые были всю жизнь в контрах с его дружком сердешным Александром Данилычем, а Иван, великовозрастный друган, как раз Долгорукий и есть. Самый что ни на есть князь, надо же. Значит, остается только внук первого Петра, Петр Второй Алексеевич. Что я о нем помню? Да ни хрена я о нем не помню, потому что подросток на престоле — это всегда мощно. Балы, охота, бабы, кони… Что там еще? Помню, читал забавную книженцию про то, что это самый Петручио, в тело которого вбило мои электроны, в свои неполные пятнадцать успел попробовать все, что может предоставить жизнь: вино рекой, неразборчивые связи, травка… нет, последнее не из этой оперы, но трубку он курил, как паровоз. Он,