Читать интересную книгу Университетские истории - Емец Дмитрий

И вот он однажды придумал сам себе теорию, что вся беда тут в творчестве. Он слишком творческий. И его потянуло к людям простым и здоровым. В университете он приходил в плановый отдел. На стенах там висели календари с аккуратно отмеченными кружочками праздничными днями, а на окнах – цветы в горшках. За столами сидели радостные спокойные женщины, печатали на принтерах отчеты и ели джем и бутерброды. Доцент Воздвиженский прятался за кулером с водой и грелся в лучах их психического здоровья.

Но вдруг в один день экономистка поссорилась с бухгалтером из-за какой-то ерунды, вскочила, заплакала и кинула в нее бутербродом.

Но тут же ссора и прекратилась, потому что всех напугало поведение доцента Воздвиженского. Он выпрыгнул из-за кулера, схватился за голову и крикнул жалобным голосом:

– Ты что, пианистка, что ли? Что ты себе позволяешь? Как же можно так мечту убивать? – и кинулся вон из планового отдела.

БАБУШКА ТЮТЧЕВА

У заведующего кафедрой профессора Сомова был аспирант Костя Бобров.

Каждое утро Сомов вызывал Костю к себе в кабинет и говорил:

– Вот вы, молодой человек, аспирант… Уже даже не студент! А знаете, в каком году умер Писемский?.. А как звали бабушку Тютчева? Тоже не знаете? Плохо, молодой человек, очень плохо… Я уже жалею, что взял вас в аспирантуру.

Костя вылетал из кабинета Сомова, злой и красный, и тут на него на него набрасывался профессор Щукин:

– Кто был старше Суворин или Майков? Как звали детей Толстого по порядку их рождения? Какое было отчество у Батюшкова? Какой формы бумажки на окнах у Плюшкина?

Когда же Костя и на это не мог ответить, профессор Щукин смотрел на него презрительно, поворачивался спиной и уходил.

В коридоре Костя встречал аспирантку Лену и жаловался ей на жизнь.

НЕЗНАЮЩАЯ РИТА

У Щукина была аспирантка Рита, которая занималась Блоком. Она сама себя до конца не понимала и на все вопросы отвечала: «не знаю». За ней ухаживал Костя Бобров. Иногда он у нее спрашивал:

– Рит, я тебе нравлюсь?

– Не зна-аю, – тянула Рита.

– Но что-то же ты чувствуешь?

– Чувствую, но я не зна-аю любовь ли это. У Блока все как-то по другому описано. К тебе я этого не чувствую.

– Знаешь, я тоже не чувствую к тебе того, что описано у Чехова!

– Вот видишь. Все безнадежно! – говорила Рита.

– Может, тебе кто-то другой нравится? – допытывался Костя.

– Не зна-а-аю. Наверное, нет. Просто я не понимаю параметров.

Костя тихо выл.

– Чего параметров?

– Любви. А без параметров я путаюсь.

– Рит, хочешь пойдем куда-нибудь? Ну хоть в буфет на пятом этаже? – отчаянно предлагал Костя.

Рита некоторое время думала, а потом грустно отвечала:

– Не зна-аю. А что, надо куда-то идти?

– Ну хоть что-нибудь ты знаешь?

На глаза у Риты наворачивались слезы, и она отвечала:

– Ничего.

Костя ударял кулаком по стене, топал ногой и уходил.

– Но ты хотя бы страдаешь? – с надеждой спрашивала его вслед Рита.

– Страдаю. Нет, не страдаю, – отвечал Костя. – Тьфу, ты меня запутала. Я тоже уже ничего не знаю.

И Костя шел в буфет с аспиранткой Леной. Но с ней Косте было неинтересно, потому что она очень много болтала и все почему-то про науку.

ГДЕ ВАШ КОНВЕРТИК

У доцента Мымрина было много детей, и чтобы прокормить их, он подрабатывал уроками – готовил к поступлению в университет. Учеников у него были толпы, по две группы в день, во все дни, кроме воскресенья.

Порой Мымрин так переутомлялся, проверяя у учеников сочинения, что начинал заговариваться. Например, смотрит за обедом на какого-нибудь из своих родных детей и говорит:

«ДЕТКИ, ДРУЖИТЕ!»

Когда дети были маленькие, доцент Мымрин выйдет с ними на улицу, приведет их к песочнице. А там другие дети гуляют. Доцент Мымрин им скажет: «Детки, дружите!» И дети сразу с теми другими детьми дружить начинают. Бегать, играть. Через полчаса уже не разлей вода.

Потом детям стало лет по 16-17-18. А к доценту Мымрину ученики часто приходят того же возраста литературой заниматься. Мымрин хочет их со своими детьми познакомить и опять говорит: «Дети, дружите!» А дети, вместо того, чтобы дружить, начинают фыркать, отворачиваться, в упор друг друга не замечать. Что за чудо? Мымрин ничего не понимает. Вроде и интересы похожи, и вкусы, и даже внешнее сходство. Загадка.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Как-то пришел Мымрин в школу выступать, про Пушкина рассказывать, а с ним учительница из соседней школы. И очень стесняется, напряженная, словно на войну пришла. Мымрин решил ей доброе дело сделать, в учительскую ее привел и говорит: «Учительницы! Вот вам еще одна учительница! Дружите!» А учительницы косятся друг на друга и тоже не дружат, хотя Мымрин точно видит, что у них куча общего. Ну что за бред такой?

А как-то Мымрин пришел домой, а там его ждет филолог из далекого города. Тоже мрачный, тоже стихи пишет, тоже с бородой. Дети говорят Мымрину: «Дяденьки, дружите!»

А Мымрин на филолога исподлобья косится и совсем ему дружить с ним не хочется.

«Да, – думает Мымрин, – что-то не то с нами со всеми творится. Сложные мы какие-то становимся, противные. Может, это означает фраза: «Будьте как дети?»»

ХОРОШАЯ ШУТКА

Однажды на вступительных экзаменах в университет абитуриенты писали сочинение, а доцент Воздвиженский и профессор Горкин были назначены в аудиторию наблюдать, чтобы не списывали.

Занятие это было тоскливое, нудное, и Воздвиженский с Горкиным очень скучали. Чтобы хоть как-то развлечься, Горкин подкрадывался ко всем хорошеньким абитуриенткам и, если у кого-нибудь находил телефон, то забирал его и начинал на нем играть. А доцент Воздвиженский вдруг вспомнил, что сам уже сто лет не писал сочинений, и загорелся.

Он взял листок с печатью, подписался чужой фамилией и стал выбирать себе тему из предложенных. Так как Воздвиженский занимался Тютчевым, то и тему он взял по Тютчеву, заранее предвкушая, как удивит тех, кто будет проверять его работу.

Написав сочинение, Воздвиженский положил его в общую кучу и подумал: «Пятерка мне, конечно, обеспечена, но всё равно хорошая получилась шутка.»

А на другой день пришел на кафедру, нашел свое сочинение и видит, что оно всё исчеркано, а на последней странице стоит жирная тройка за подписью главного проверяющего профессора Сомова.

Удивился Воздвиженский, пошел с этим сочинением к Сомову и, не признаваясь, что это он автор, спросил:

– Почему у этого абитуриента тройка? По-моему, хорошо написано.

– Нет двух запятых, Белинский не процитирован, присутствует субъективный аргумент «мне нравится», почерк какой-то детский, слабоумный, да и вообще слабая… очень серенькая работка! – зевнул Сомов.

Глава 4

СПЕЦИАЛИСТ ПО ШЕВЧЕНКО

Однажды на кафедру приехал доцент Олексiй Максимов, специалист по Тарасу Шевченко. Он говорил только по-украински и требовал себе переводчика. Стали профессора спорить, умеет Олексiй Максимов говорить по-русски или нет.

– Да всё он прекрасно умеет! – говорит профессор Львовский. – Я по его глазам вижу, что он меня понимает. Это я как славист говорю.

– А я помню его лет десять назад на конференциях. Он тогда был Лешка Максимов, первейший мой друган! Булгаковым занимался, «Белой гвардией». Но потом чего-то на Шевченко перескочил, – огорчается доцент Воздвиженский.

– А вот, интересно, если он ночью палец дверью прищемит, на каком языке он ругаться будет: на русском или на украинском? – ехидничает Югов.

– Нет, – огорчается Воздвиженский. – Боюсь, что тоже на украинском. Я по глазам вижу, что Лёха окончательно перековался. Если Сидорчук, или Колесник, или Кац – те нормально, всегда по-русски говорят, хоть дома, хоть на работе, а вот если Иванов или Тарасов, у тех психика не выдерживает.