Читать интересную книгу Вначале было слово - Борис Берлин

Тоненькая блондинка с грустными глазами, молодая, гораздо моложе того, к кому пришла, наклоняется и быстро целует его в щеку. Поцелуй быстрый – почти мельком, но такой нежный и трогательный, что у меня даже дух захватывает. Она уходит, и стук ее каблучков еще долго доносится до нас из коридора.

– Жена? – спрашиваю я и поднимаю вверх большой палец. – Симпатичная, красивая даже. А ты с ней строго, вольностей особых не допускаешь. С женами, с ними так и надо – чтобы любили крепче…

Он хмурит брови и смотрит на меня. Густые, черные с проседью волосы – перец с солью, глубоко посаженные тревожные глаза и марлевая повязка на всю грудь – операция на открытом сердце. Старая жизнь кончилась, новая – еще не началась…

– Что? А, нет, не жена… – вздыхает. – Светлана это, любовница…

– А-а-а… Счастливчик ты.

– Да, такой же, как и ты. Все мы тут – одинаково… А ведь еще две недели назад и не вспоминал о нем, стучит себе и стучит. И – ладно. И не думал о нем никогда… А она – он кивнул в сторону двери, – ну, Светлана, так и сказала однажды – ты, говорит, бессердечный, Володя, нет, говорит, у тебя сердца. Это, когда я на рыбалку на неделю уехал с мужиками, а ей ничего не сказал. А до этого, мы обязательно, хоть раз в день, перезванивались. В течение двух лет…

– А что, может и права была. Два года, это – знаешь… Мог бы и предупредить.

– Да мог бы, мог бы, только… Вот, понимаешь, она какая-то… как не от мира сего. Беззащитная. Вроде, любой ее обидеть может, а она – ничего. А таких, иногда, как назло, обидеть тянет – не замечал?

…Мы ведь с ней, со Светланой, за это время узнали друг друга, как облупленные. И она – меня, и я – ее. Иные и за двадцать лет не успевают так, как мы за два года. Ну, с небольшим… Приросли мы и проросли друг в друга – хоть на части режь. И вот что странно, видишь ли, я с тех пор, как с ней – тоже стал меняться. И даже, оказывается, не замечал этого, пока вот – не прихватило…

– А какая связь? Я хочу сказать, между «меняться» и «прихватило»?

– А очень даже простая связь. Я из-за нее, понимаешь, душой размяк. Никогда раньше себе этого не позволял, а тут… Сам, вроде как, беззащитным стал, и вот – он указал на повязку – пожалуйста. Раньше-то, все, как у всех было, вот, как у тебя, наверное – жена, дети, работа, рыбалка, опять же… Иногда, понятно, женщины попадались – как без этого. А тут… – он запнулся.

…– Будто сумасшествие накатило какое. Как мальчишка стал себя вести – звонков от нее ждал, писем, каждые пятнадцать минут почту проверял… Домой приходил – как в тумане. И что меня особенно распаляло, знал, с самого начала знал, чувствовал – моя женщина. И не просто – моя, а в полной моей власти. Понимаешь – не преувеличиваю ни на йоту – в полной. Детей у нее нет, разведенная, вся ее жизнь вокруг меня. Я ей и муж, и бог, и… – он махнул рукой.

– Ладно, чего там… А ты сам-то – чем занимаешься?

– Я-то? Я, в общем… писатель.

– Серьезно? Никогда не думал, что придется с писателем вот так – запросто. Вам, я так думаю, легче на свете живется.

– Почему же?

– Да, просто, если что не так, как хочется, не так, как нравится, можно свое напридумывать и все. Чего хочешь.

– Ага. Вот я и напридумывал… Так напридумывал, что сам в это поверил. А – результат? В одной палате лежим и по одной и той же причине…

– Что, тоже любовь за жабры взяла?

– А что же еще? Чем еще проймешь нашего брата…

– Верно говоришь. До седых волос дожили, а так пацанами и остались… – он глубоко вздохнул и поморщился.

– Слушай, а что дома? С женой как и вообще…

– А что – дома? По-разному. Тамара, жена моя, она ведь, тоже, не дура, глаза-то есть. Сцен, правда, она мне не устраивала, да и не говорила об этом. Умная баба оказалась – жена моя. Ну и я тоже старался не слишком… Чтобы в глаза не бросалось. Ночевать вот у нее, у Светки, не оставался ни разу. Всегда – только дома. А так, раз-два в неделю и все. Так видишь, с другой стороны ударило, откуда и не ждал. Вот тебе и любовь…

…Ну, да – ничего, я теперь ученый. За одного битого, как говорится, двух небитых… Главное теперь, что заштопали меня, вроде, нормально. Оклемаюсь вот, и все по-другому пойдет. По-другому, да…

На тумбочке звонит его телефон.

– Алло… Да, здравствуй, Томочка, здравствуй, милая… Да я – ничего, в самом деле нормально, и самочувствие, и вообще… Думаю, скоро выпишут. Скучаю я по тебе очень, очень скучаю… Есть все у меня, не надо ничего, слышишь? Ты вот сама приезжай, когда сможешь, только когда сможешь – ладно? В выходной приезжай, после работы не надо, я же знаю, как ты устаешь… Вот в выходной – другое дело… Я правда ничего не хочу, ну, то есть хочу, но… Ты удивишься… Нет, проснуться хочу – с тобой вместе, на одной подушке, понимаешь? С тобой – рядом – проснуться… Чего ты не поняла? Ладно и неважно, пусть… Ну пока, скоро я тебя увижу, а ты – меня… Целую…

– Жена. – он глядит на меня и усмехается. – Удивил я ее сегодня… У нас ведь – как, особых нежностей и не было никогда. Я уж и не помню, в любви ей – признавался ли? Может, по молодости только, а так… Не в ходу у нас это слово. Жили и живем – как все. Привычка друг к другу, надежность, тоже ведь счастье, так? У других разве – иначе? У всех так, одной жизнью живем… Так нет, именно мне – под старость лет – счастье это. Жить мне теперь со штопанным-перештопанным сердцем, вот тебе и вся любовь. Это когда молод еще, здоров как бык, а – так…

Он вздохнул, осторожно поднялся с кровати, подошел к окну.

Прижался лбом к холодному стеклу.

Ранняя осень. Воздух звонкий, хрупкий, ломкий. Тронь – рассыплется.

– Ишь, чего придумала, – донеслось до меня еле слышно. – Хочу, говорит, с тобой проснуться. Глупость-то какая, господи. Глупость и есть…

…Он стоял так, пока все за окном не начало расплываться и терять очертания, и сливаться с небом.

Наверное, пошел дождь.

Потому, что не может быть у человека столько слез…

Как вы думаете?

Сказка про слишком

Конечно же, я прочитал это ее письмо. И что прикажете с этим делать? Вот так всегда, она заварит кашу, а расхлебывать – кому?

Впрочем, вы ведь и сами догадались, да и она догадывается. Нет, пожалуй не так, какие уж тут догадки, она, как никто другой, знает точно. Ну что делать – не может она иначе. Потому, что – такая. Странная, непредсказуемая, суматошная. Моя. А стало быть, все, что у нее внутри, из чего она состоит, тоже – мое. И значит – внутри. У меня внутри. Сиамские близнецы – слыхали? Это про нас. И длится это уже… неважно, всю жизнь. И – особо хочу сказать – с каждым прошедшим годом все меньше надежды, что когда-нибудь закончится. Так, как это бывает обычно – у всех, у каждого и всегда. И я не жалуюсь.

Потому, что все очень просто. Вот – очень, вы не поверите. И даже еще проще.

Во-первых, из каждого правила есть исключения, как бы ни трудно было в это поверить.

Во-вторых, чтобы оказаться исключением из этого самого правила, нужно, на самом деле, совсем немного – понять, принять и смочь. Понять, что это так, принять это, хотя это совсем не так легко, как может показаться и, наконец – суметь, смочь быть им, на самом деле. Ну, хотя бы – друг для друга. Остальное – ерунда, семечки.

И тогда, какие бы письма ты не получал, главным в них становится не текст, не слова и даже не их явный и тайный смысл, а то, что написаны они – ею. Я же говорю – просто, но она все еще, временами, не верит – потому, что трудно, без дураков. И начинает выдумывать, фантазировать и фонтанировать. Но за… неважно сколько лет, можно научиться с этими ее фонтанами и фантазиями разбираться? Скажу без ложной скромности… Нет, лучше вы у нее самой спросите, так вернее. Бывают, конечно, особые случаи, но и тут, при желании, именно при желании, всегда находится лекарство.

Например, всего несколько строк и фантазии превращаются в историю, правда, несколько необычную – у которой только начало. А больше – ничего – ни продолжения, ни развязки, ни конца – начало и все. А уж превратить эту историю в жизнь совсем ничего не стоит – поверьте. Просто, вдруг, видишь, что живешь-то ты, оказывается, там, внутри, и это и есть твоя жизнь и ни что иное. И остается лишь одно – соответствовать.

То есть – жить дальше.

Просто жить…

Ее письмо

Прошлой зимой у меня под окном сломалась яблоня. Вполне еще крепкая, в соку, и укутана была снегом до самых бровей, просто здорово – белая шапка, шаль, рукавички – красота. Так много снега и солнца было на ней, и вдруг – заскрипела, затрещала и медленно повалилась на бок, выставив вверх то, что осталось – свежую, почти такую же белую, как снег вокруг, древесную мякоть излома.

Вот я и спрашиваю – а может ли быть так хорошо, чтобы – слишком? Чтобы раз – и не выдержишь, сломаешься, упадешь?

На самом-то деле, я не о грустном. Как раз, наоборот, потому что – праздник. Годовщина. Наша с тобой годовщина.

И письмо это, поэтому, мое поздравление тебе. Ты ведь уже так привык их получать – утром, вместе с первой чашкой крепкого – чтобы ложка стояла – черного кофе. Вприкуску. Кофе и письмо от меня. Это потом у тебя будет все, как всегда – больные, операции, операции, операции. Чуткие, уверенные пальцы. Разрез, тампон, дренаж…