Лодья с оранжевыми в потоках вечерних лучей парусами, как волшебная птица, неслась по сверкающему пути навстречу огненному светилу.
Все оставались наверху в этот летний вечер на тихом, мирно дремавшем море.
Под нескончаемое журчание воды, пенящейся под форштевнем, снова начались песни и разговоры. Говорили о промысле, о погоде, о невестах, оставленных на родине, о детях, женах и о многом другом, что помнится мореходам в долгие дни плавания.
Глава вторая
«РОСТИСЛАВ» ОТКЛОНЯЕТСЯ ОТ КУРСА
Был август 1743 года. Уже несколько дней «Ростислав» под всеми парусами шел курсом на Грумант. Погода стояла хорошая, ясная, дул обедник — попутный ветер с юго-востока.
Благополучно миновав гребнистые валы Святоносских сувоев, вечно враждующих между собой, лодья направила свой бег к северо-западу.
Неприступный с виду Мурманский берег выходил к морю грядами гранитных утесов и отвесных, выступавших из воды крутобедрых скал. Местами скалы были покрыты серым лишайником и мхом. И только изредка по берегу попадались уродливые низкорослые березы с маленькими, словно нераспустившиеся почки, листьями, зеленые пятна трав.
«Ростислав» шел на Грумант проторенной морской дорогой, проложенной русскими в незапамятные времена. Глазам мореходов то и дело открывались плотно уставленные поморскими судами заливы и бухточки, в глубине которых виднелись древние церквушки, окруженные кучками изб. Множество высоких деревянных крестов и пирамид из дикого камня указывали судам вход в становища — поморские порты.
Что представлял собою «Ростислав»?
Это было судно длиной восемьдесят футов и шириной около трети своей длины — двадцать пять футов. Оно могло принять в трюм около двенадцати тысяч пудов груза.
Судно было обшито, как и все поморские лодьи, досками вгладь, то — есть ребром доска к доске, хорошо проконопачено мхом и осмолено. Сверху судно было покрыто палубным настилом и тоже проконопачено. Корпус окрашен в коричневый цвет.
Лодья делилась на три помещения с несколькими люками: носовое — поварня, где жили промышленники, с кирпичной печью для готовки пищи. Рядом был трюм с двумя своими люками — большим и кормовым. На самой корме в небольшой каюте помещался кормщик. Кормовая каюта освещалась тремя окнами: двумя на срезе кормы, сзади, и одним, верхним, на палубе.
Внизу, в трюме, чтоб не подмочить груза, были настланы доски — стлань. Глубина трюма «Ростислава» равнялась одиннадцати футам. Судно с полным грузом погружалось в воду на девять футов.
Оснастка лодьи была проста и легка в обслуживании. Три мачты — фок, грот и бизань[11] — были сделаны каждая из одного целого дерева и имели по одному парусу. На фок и грот-мачтах стояли прямые паруса, а на бизани — между гиком и гафелем[12] — обыкновенный парус. К прямым парусам при слабых ветрах дополнительно крепились специальные полотнища — прищепы.
Для лучшей поворотливости парус передней мачты иногда вытягивался к бушприту[13] или на наветренный конец блинда-рея[14] и служил лодье кливером,[15] риф-сезней[16] на поморских судах не было — их заменяли прищепы. Спускались паруса прямо на палубу и подымались с палубы, что очень упрощало работу в условиях сурового климата Ледовитого океана.
Корпус был выпуклым по бортам, с широким днищем. Как и все суда этого типа, «Ростислав» плохо управлялся при встречных ветрах, что затрудняло лавировку. В то же время, благодаря особенностям корпуса, судну меньше грозила опасность быть раздавленным льдами. Это было особенно важно при плаваниях на севере.
На лодье было три якоря, по тридцати пудов каждый, с канатами, свитыми из смоленой пеньки, длиной по восемьдесят саженей. Для подъема якорей на носу судна был устроен ворот. На палубе размещались три карбаса и одна лодка — осиновка, необходимые на моржовом промысле.
Много верст оставил за кормой «Ростислав». Далеко сейчас родная Мезень… Мореходы, сбившись на носу лодьи, смотрели на каменистые берега и угрюмые скалы Мурмана. Сердца их тревожно сжимались. Путь на Грумант далек и опасен.
Студеное море крепко сторожит свои богатства…
— Тут, ребята, по берегу гагачьих гнезд тьма, — нарушил молчание старый Клим, — по расщелинам птенцов высиживают… Пришлось мне Мурман-то поглядеть, хлебнул горюшка вдосталь, — продолжал он, помолчав, — Да и везде нашему брату не сладко. Жизнь вот прошла, а кроме мозолей, ничего не нажил…
Никто не ответил Климу, мысли мореходов были далеко… Перед затуманенным взором промышленников проносились последние минуты, проведенные дома: голосистые причитания баб, плач детишек и заунывные псалмы дьячка… Молебен правил хозяин Еремей Панфилович Окладников, чтоб, значит, поветер на вёдро лодье в дороге было. Краснолицый, заплывший жиром купец, обрядивший моржовый промысел, гнусаво подпевал дьячку, вымаливая богатую добычу.
Только через год будут ждать домой грумаланов. Полный груз моржового сала, кож и ценных моржовых клыков должен привезти «Ростислав» купцу Окладникову. Тюлени, нерпы, белые медведи и другой зверь тоже не минуют большого трюма лодьи.
Много становищ пробежала лодья. Много поморских судов встретили на своем пути мореходы, пока на пятые сутки плавания открылись обрывистые скалы Мурманского Носа.
Не доходя до самого мыса, Химков повернул лодью на север, к берегам Груманта.
— Ну, батюшко, не выдавай, будь ласковый с нами, дай удачную охоту, сохрани наши жизни, — обращаясь к Студеному морю-океану просили поморы.
Теперь «Ростислав» уходил от матерого берега к ледяным скалам холодного острова: гористый Мурманский берег отодвигался все дальше и дальше…
Алексей Химков стоял на корме, с беспокойством посматривая на юго-запад, где темная стена облаков нависла над горизонтом.
— Шибко идем, Алексей Евстигнеич. Медведь-остров назавтра в аккурат увидим.
Кормщик обернулся на слова высокого помора, стоявшего на руле.
Ход-то хорош, да судно увалисто. Не отнесло бы к востоку, видишь, шелоник[17] завязался… А ну, братцы, помогай паруса к ветру ставить! — крикнул Химков собравшимся на корме промышленникам и сам стал перебрасывать на ветер парус задней мачты. Для его умелых, проворных рук это было минутным делом. Парус заполоскался, несколько раз сердито хлопнул и быстро надулся ветром.
Не отстали от кормщика и остальные мореходы, в тот же момент подправившие паруса на фок — и грот-мачтах. Заскрипев рангоутом, «Ростислав» заметно увеличивал скорость, подгоняемый ветром. — Хорошо справились! Молодцы, ребятушки! — похвалил. Химков, — Однако ты поглядывай, — сказал он рулевому. — Шелоник крепко взялся. Вот ужо распустит взводень-то,[18] держись только.